«Все вы — потерянное поколение», — цитирует Эрнест Хемингуэй свою подругу и писательницу Гертруду Стайн в эпиграфе романа «И восходит солнце». Она называла так людей, родившихся в начале ХХ века и попавших в историческое месиво двух мировых войн. И в этом смысле белые эмигранты кажутся поколением не только потерянным, но и проклятым: едва оправившись после побега из охваченной Гражданской войной России, едва встав на ноги в Европе, где осело большинство беженцев, они в конце 1930-х оказались в эпицентре нового кошмара.

Особенно остро эта проблема стояла для тех сотен тысяч людей, которые выбрали своим новым домом Берлин — один из двух главных городов белой эмиграции, наряду с Парижем. В первую очередь опасность угрожала так называемым «русским евреям», которых в Германии в 1920-х оказалось множество — некоторые исследователи называют цифру в 63 000 человек (а всего только в Берлине беженцев из Российской империи в этот период находилось от 300 000 до 360 000 человек по разным данным). 

В других колонках этого цикла мы уже рассказывали и о том, как русскоязычные еврейские студентки сбегали из Германии в США в начале 1930-х, вовремя почувствовав надвигающуюся опасность; как Набоковым пришлось уехать из Берлина, потому что жена писателя Вера больше не могла находиться в стране из-за угроз и отсутствия работы; как сами немцы сбегали в СССР от фашистов, но попадали в ГУЛАГ, — так случилось с актрисой Каролой Неер.

Но далеко не все белые эмигранты смогли уехать из Веймарской республики. К их числу принадлежали и две героини этого текста — сестры Татьяна и Мария Васильчиковы, каждая из которых не просто пережила войну, находясь в нацистской Германии, но и оставила уникальные мемуары, которые позволяют нам сегодня посмотреть глазами женщин на то, как жили в Берлине эмигранты в 1940−1945 годах.

И не просто мемуары — Мария (друзья и домашние называли ее Мисси) была связной в заговоре против Гитлера, который закончился неудачным покушением 20 июля 1944 года. Ее «Берлинский дневник», впервые опубликованный в 1984 году на английском языке, до сих пор остается важнейшим документом, описывающим те события. Вторая сестра, Татьяна, в свою очередь написала мемуары «Женщина с пятью паспортами», в которых также описывала их жизнь в годы Второй мировой войны. Она честно и во многом беспощадно зафиксировала хронологию того, что происходило с самыми обычными людьми в стране, где к власти пришли нацисты. А еще эта книга — отличная и жуткая иллюстрация того, как ужас и смерть соседствуют с бытом и будничными событиями.

А начиналось все с безмятежной жизни двух девочек из русской аристократической семьи, родившихся в Петербурге. Символично, что старшая, Татьяна, родилась в начале Первой мировой войны, а младшая Мария — в 1917 году. Они происходили из по-настоящему знатного рода: их отец, князь Илларион Васильчиков, был членом IV Государственной думы, а мать Лидия — урожденная княжна Вяземская. Всего в семье было пятеро детей. «Мое детство было частью жизни наших родителей, для которых потеря Родины явилась своего рода мучительной ампутацией, не позволявшей нам сосредоточиться на себе и лишившей нас беззаботности и ничем не омраченного бытия», — писала в мемуарах Татьяна.

Они совсем мало прожили в России — Васильчиковым в полном составе удалось сбежать в Европу в 1919 году. Сначала они уехали в Крым по фальшивым документам, где провели пару лет, а затем (генерал Врангель был «большим другом семьи») уплыли в Константинополь. Вообще, в мемуарах белых эмигрантов всегда поражает резкая смена кадра: вот прекрасные дамы сидели в гостиных с чаем и пирожными, а уже на следующий день они бежали через полстраны с риском для жизни — так мать девочек, княжна Вяземская, чуть не погибла в тюрьме по дороге из Петербурга. «Женщин они еще не расстреливают, поэтому мама удалось уйти», — объяснил тогда сестрам их старший брат Александр.

Воспоминаний о дореволюционной жизни в мемуарах сестер практически нет. Разве что идиллические картинки с участием мамы, кукол и залитых солнцем гостиных их роскошного петербуржского дома на Фонтанке: «В наших воспоминаниях дома часто представляются нам необыкновенно высокими, вероятно, в сравнении с тогдашним маленьким ростом». Позже, оказавшись уже в советском Ленинграде в 1963 году, Татьяна вдруг увидела их дом «съежившимся» и сильно отличавшимся от детских впечатлений. Она была той редкой представительницей белой эмиграции, кому удалось лично увидеть не только жизнь в СССР, но и Россию уже после перестройки.

Иллюстрация Екатерина Балеевская/Spektr.press

Первое время в эмиграции Васильчиковы путешествовали по Европе. Для сестер все это было хоть и тревожным, но все-таки приключением. Первые месяцы семья провела на Мальте, где девочки целыми днями гуляли по залитому солнцем острову, а затем они оказались на курорте в Восточной Пруссии, где их жизнь все еще сохраняла черты аристократической. В мемуарах Татьяна пытается отобразить именно детские впечатления о тех днях, поэтому читателю хорошо видно, как родители девочек даже в самых страшных и рискованных условиях старались сохранить иллюзию нормальности.

Князь Васильчиков большую часть времени проводил в Литве, пока его семья предпочитала оставаться в Германии и Франции, потому что «вновь обретенная независимость балтийских государств стояла еще на шатких ногах». Их семейный дом в Юрбурге под Тильзитом сожгли немцы во время Первой мировой войны, а земельные владения были конфискованы. Но новое литовское правительство, учитывая заслуги князя перед страной, отменило эти меры на два года: дело в том, что все годы своей службы в России Илларион выступал за права народов пограничных государств. И в эмиграции ему это очень помогло.

Но все равно поддерживать привычный образ жизни становилось все сложнее: оставшиеся деньги Васильчиковых «утонули в инфляции немецкой марки», а зарабатывать деньги в новой жизни вчерашние аристократы могли с трудом. Как писала Татьяна, «воспитание с подготовкой на ведущие роли сделало многих эмигрантов неспособными к подчинению, к однообразной нетворческой работе, даже к повседневности. Неудивительно, что они были совершенно неспособны к зарабатыванию денег предпринимательством».

В этом цикле мы неоднократно обсуждали, насколько по-разному мужчины и женщины переживали в эмиграции потерю социального статуса и привычек прошлой жизни. Семья Васильчиковых не стала исключением: «Когда папа был дома, он бесцельно ходил взад и вперед по комнате, как загнанный зверь. Мы ничего не могли сделать, чтобы помочь ему пережить потерю Родины. Мы были важны для него постольку, поскольку представляли часть будущего России, хотя и тогда он любил нас как будто издали. А когда и России для него больше не стало, мы, казалось, тоже потеряли для него интерес. Для женщин же утрата созданного мужчинами правопорядка и правительства не означала личной трагедии. Мама горевала не о различных институтах власти, а о людях, вещах, о стране и прежде всего о Петербурге».

Так что пока отец семейства думал о судьбах родины и способах заработка в Литве, женщины пытались ассимилироваться в новых условиях — дети пошли учиться, девочки учились вести домашнее хозяйство и мечтали о том моменте, когда они смогут пойти работать. В рассказы о будничных событиях начали врываться реалии эпохи: вот навязчивый поклонник Татьяны, годами присылавший ей цветы, однажды пропал, потому что на него донесла секретарша — мужчина критиковал Гитлера, за что умер в концлагере. А их мюнхенский учитель не стал дожидаться расправы над евреями и покончил с собой. «Смелые голоса и иллюзии по поводу целей наци, которые, возможно, еще некоторые имели, к этому времени уже нельзя было оправдать», — писала Татьяна

В итоге семейство воссоединилось в Литве, где «папа чувствовал себя дома: хотя реки были и меньше, чем в России, да и страна не столь просторна, но всё-таки она напоминала ему о его потерянной Родине». Дочери его энтузиазм не разделяли: для них переезд в Ковно, который в то время был временной столицей, был разрывом с Западной Европой. И все здесь казалось им «вызывающим клаустрофобию». Единственное, о чем мечтали девушки, — выучиться секретарской работе, чтобы стать независимыми и уехать из Балтии. И так как мать была против такого бессмысленного, на ее взгляд, занятия, Татьяна и Мария тайно купили учебники, и вскоре настолько хорошо овладели мастерством, что были приняты на работу в британское посольство. И вскоре сестры смогли осуществить свою мечту — вернуться в Германию.

И как часто бывает с мечтами, никто изначально не догадывается, куда они могут привести.

Иллюстрация Екатерина Балеевская/Spektr.press

Как гражданки Литвы Мария и Татьяна нашли работу в бюро радиовещания и министерстве иностранных дел Германии, где в их обязанности, в том числе, входил перевод пропагандистских текстов на английский язык. Поначалу они, кажется, не до конца осознавали, что происходит. Хотя осенью 1939 года они своими глазами видели, как начинается вторжение в Польшу, так как находились в этот момент в гостях у друзей, которые жили рядом с границей. Эти жуткие описания в мемуарах Татьяны перемежаются рассказами о домашних посиделках с немецкими офицерами и совместными играми в «Монополию».

Из сегодняшнего дня все это звучит поразительно, но в те дни сестрам Васильчиковым и многим эмигрантам в их окружении еще казалось, что коммунисты в СССР — большее зло, чем националисты в Германии. Но с каждым днем к ним все больше приходило осознание надвигающейся катастрофы. Берлин уже был городом военного времени — с карточной системой и дефицитом продуктов (питались, как писала Мисси, в основном, простоквашей и овсяной кашей). Однако в ресторанах, доступных элите Третьего рейха, до самого конца войны были и шампанское, и хорошая еда.

Однажды Татьяна увидела в берлинском ресторане, куда попала случайно, всю нацистскую верхушку. Так она описывает свои впечатления: «Вскоре после нашего вторжения широко распахнули входную дверь — Гитлер, Геринг, Геббельс и свита вошли в зал. Эта компания коротконогих прошествовала мимо нашего столика. Как ничтожны были эти могущественные лица! Они выглядели как набитые опилками куклы, как карикатуры на самих себя — какая разница между изображениями и портретами с победоносным выражением и вызывающим взглядом, призванными вдохновлять народ! Здесь они производили впечатление ярмарочных кукол; но они излучали также внушающую ужас значительность. Восхищение, которое они вызывали у собравшихся, благоговейно, с лакейскими улыбками уставившихся на них, основывалось, вероятно, на неотразимой магии власти».

Они жили в постоянном страхе. «Когда настает безумие порядка, то любая импровизация становится преступной, а любой член общества — блюстителем порядка. И теперь при любом нарушении порядка какой-нибудь поднятый вверх палец вполне мог являть собой угрозу, так как каждый мог являть собой эрзац-полицейского и указывать другому на нарушения», — писала Татьяна. Но когда они все осознали, уезжать было поздно: в 1942 года въезд и выезд иностранцев из страны был ограничен. Но они все еще могли перемещаться по стране и имели возможность работать. В 1941 году Татьяна познакомилась с Паулом Меттернихом, который стал ее мужем, и они поселились в усадьбе Кенигсварт на западе Чехословакии. Мария Васильчикова осталась в Берлине.

Их семья оказалась раскидана по Европе, и в переписке с матерью, которая жила в Италии, им приходилось осваивать эзопов язык: про Сталина и Гитлера они писали, как о неких родственниках семьи, а новости о войне представляли в виде прогноза погоды. Всю переписку внимательно читали в соответствующих органах, и каждое лишнее слово могло быть последним. В связи с письмами их даже вызывали на допросы в гестапо. «В Германии никому не полагается знать о происходящих в остальном мире событиях помимо того, что сообщается в ежедневных газетах, а это немного», — писала в своих дневниках Мария. Но она, имеющая доступ к массиву документов, понимала, как обстояли дела на самом деле.

Мисси продолжала в годы войны работать в МИДе и наблюдала, как менялось отношение к Гитлеру в ее окружении. Ее начальником был юрист, советник министерства Адам Тротт, один из активных участников заговора против Гитлера, когда старшие и высшие офицеры вермахта решили осуществить государственный переворот и свергнуть нацистское правительство. Этот план вошел в историю как операция «Валькирия».

 Когда Мисси узнала о плане заговорщиков, она тут же включилась в антигитлеровское Сопротивление. Она была связной Тротта.

А еще Васильчикова вела ежедневные записи о свой работе и жизни, которые впоследствии и стали «Берлинским дневником». Как и в мемуарах ее сестры Татьяны, здесь размышления о шляпках и помаде соседствует с жуткими рассказами про войну: «Снова ездили в Мариенбах, где Татьяна сделала себе перманент, а я прическу попроще — более подходящую для воздушных налетов». Благодаря службе в министерстве, у нее были возможности вести вполне светскую жизнь до 1945 года, что вызывает в читателях ее дневников очень смешанные чувства. С одной стороны, она рисковала жизнью, участвуя в заговоре, с другой, активно пользовалась благами нацистской Германии.

Когда заговор был раскрыт, Мисси поразительным образом избежала наказания, хотя большая часть ее окружения были арестованы и жестоко наказаны, но саму девушку не заподозрили в соучастии. После провального покушения на Гитлера 20 июля 1944 года (бомба взорвалась, но не убила диктатора), Мисси вела записи при помощи особого скорописного шифра. Она прекратила вести дневник только после эвакуации в Западную Австрию — ей чудом удалось бежать из Берлина.

В 1945 году сестры Васильчиковы оказались в Вене, где работали медсестрами в госпитале, а в конце войны их спасла американская армия. В этом же году вся их большая семья смогла воссоединиться в Европе: они все выжили. В 1946 году Мисси вышла замуж за американского офицера и архитектора Питера Харндена, с которым долгие годы жила в Париже, а после его смерти переехала в Лондон. У них в браке родилось четверо детей. Ее дневники были опубликованы в США уже после смерти автора, ее братом Георгием — Мисси умерла от лейкемии в 1978 году. За год до кончины она успела приехать в Ленинград туристкой и увидеть дом, где родилась.

Ее сестра Татьяна дожила до 2006 года. С начала 1990-х часто приезжала Санкт-Петербург, где помогала восстанавливать дворец Строгановых и много занималась благотворительностью (в частности, привозила медицинское оборудование для больниц, а в 2003 году открыла приют для детей имени себя — «Татьяна»). Ее мемуары «Женщина с пятью паспортами» стали бестселлером и переведены на несколько языков: на русском их можно послушать здесь в свободном доступе.

Эти удивительные слепки времени, очень разные по форме, но написанные двумя сестрами, вызывают противоречивые чувства. С одной стороны, в них много снобизма девушек, воспитанных быть аристократками в империи, но судьба которых оказалась совсем не элитарной. В них есть примеры почти карикатурного имперства и страшных, преступных заблуждений в отношении действий немецкой армии и руководства Третьего рейха. Но одновременно с этим в них много беспощадной честности к себе и большой смелости, много боли и желания хоть как-то продолжать жить даже в самых ужасных обстоятельствах.

Возможно, эту дихотомию лучше всего объяснила сама Татьяна Васильчикова-Меттерних: «Людям, имеющим опыт жизни лишь в условиях демократии, почти невозможно понять жизнь людей при диктатуре; мы же за годы национал-социализма научились понимать различные способы существования при тоталитаризме. Когда были попраны основные принципы морали и права, то едва ли было возможно выбраться из этой системы бесправия, так как тогда никто не был свободен от порабощающего страха».

Пирожки для Стравинского и биточки «по-набоковски». Юля Варшавская о том, что готовили эмигрантки 100 лет назад