Даже в наши дни эмиграция часто заставляет людей менять профессию. В новой (ее называют 5-й) волне уехавших можно увидеть вокруг себя десятки таких примеров: экс-маркетологи учатся на мастеров по волосам, журналисты переквалифицируются в психологи, а бывшие учителя запускают стартапы. Иногда это связано с необходимостью выживать здесь и сейчас, другим сложно подтвердить свою специальность в новой стране (как медикам, например), а третьи просто хотят кардинально изменить свою жизнь, раз уж представилась такая возможность. Переезд всегда был шансом полностью перепридумать себя — и сегодня, и 100 лет назад. Но для женщин, уезжавших из Российской империи в конце ХIХ — начале ХХ века, ситуация была несколько сложнее.

Чаще всего им нечего было «перепридумывать»: на родине у них не было не только работы, но и высшего образования («белоручки», как их называла Нина Берберова). Они привозили в новые страны «в маленьком чемоданчике» домашнее гуманитарное образование и навыки, необходимые для того, чтобы однажды стать хорошей женой и «хранительницей очага». Это многих в итоге спасло: мы не раз обсуждали, как умение шить позволяло женщинам открывать свои ателье, работать дизайнерами и швеями. Причем, это уравнивало в возможностях как наследниц царской семьи (вспомним Марию Романову, основавшую легендарный «Китмир»), так и девочек из бедных семей (как Валентина Санина-Шлее, открывшая модный Дом Valentina). У Валентины при переезде в Нью-Йорк буквально в руках был чемодан с придуманными ею платьями, которые легли в основу дизайна, сделавшего ее богатой и знаменитой в США.

Но, очевидно, что богатыми и знаменитыми становились единицы (буквально), а всем остальным надо было выживать и кормить семью — и это часто падало на женские плечи, потому что мужчинам было также сложно найти работу, а еще многие из них тяжелее переживали потерю своего статуса. Женщины в такой ситуации хватались за любую возможность заработать на еду и кров: кто-то шел официантками в рестораны или нянечками в госпитали, другие благодаря знанию языков и грамотности, могли устроиться секретаршами и переводчицами. В этом смысле женщинам очень помогали организации, которые не просто предлагали работу, но и помогали освоить новые профессии. Например, в Париже княжеская пара Ирина и Феликс Юсуповы открыли не только модный дом «Ирфе», но и контору по трудоустройству эмигрантов и салон красоты, где женщины могли научиться делать массаж или макияж, чтобы затем открыть собственное дело.

Иллюстрация Екатерина Балеевская/Spektr.press

Особенно важно это было в тех регионах, где общество было консервативным, что значит — меньше профессиональных возможностей для женщин. Например, в китайском Харбине, где все было сконцентрировано вокруг строительства Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД). Только некоторым женщинам повезло устроиться туда на работу, остальные выкручивались, как могли: например, есть история о том, как целая семья одного белогвардейца зарабатывала тем, что его теща и жена лепили пельмени на продажу. Но хуже всего было женщинам, которые по какой-то причине оставались без мужа: они оказывались в очень уязвимом положении. Многим приходилось идти в кельнерши и танцовщицы в местные кабаки, что нередко заканчивалось проституцией (у японцев был популярен «туризм» в Харбин, чтобы провести время с русскоязычными девушками). Поэтому крайне важно было дать им альтернативу, и для этого в Харбине женщины организовывали друг для друга бесплатные профессиональные курсы — зубоврачебные, стенографии, машинописи, маникюра и парикмахерского мастерства.

Очевидно, что набор профессиональных навыков, которые могла получить молодая женщина в дореволюционной России, был очень скудным. Именно поэтому самые активные девушки из прогрессивных семей отправлялись за образованием в Европу еще с середины ХIХ века. Мы уже подробно рассказывали о том, как швейцарские, а затем немецкие и французские университеты открыли свои двери студенткам. Так как уехать за границу можно было только с согласия отца или мужа, некоторые самые амбициозные и эмансипированные фиктивно выходили замуж, чтобы избавиться от родительского контроля: так поступили (с разницей в несколько десятилетий) и математик Софья Ковалевская, и танцовщица Ида Рубинштейн. Благодаря европейскому образованию дипломы смогли получить такие медики, как Надежда Суслова и Вера Гедройц; ученые Екатерина Шамье и Лина Штерн; психологи Сабина Шпильрейн и Тамара Дембо.

Конечно, были женщины, которые успевали получить образование до эмиграции — в дореволюционной России уже были высшие курсы, в частности, медицинские. Однако, как и сегодня, для врачебной практики за границей нужно было подтвердить диплом, что крайне сложно. До нас дошло лишь несколько таких примеров: например, врач Мария Дельбари, которая переехала во Францию уже в зрелом возрасте, прошла требуемый законом для иностранцев курс медицинского факультета и заново сдала все экзамены (она же основала организацию «Быстрая помощь», которая помогала беженцем решать самые насущные вопросы, в том числе, медицинского характера). А гинеколог Лидия Каминская не захотела переподтверждать диплом, вместо этого прошла курсы акушерок и стала работать в амбулатории русского Красного Креста, где прием был бесплатным. Другие уходили из практики в науку — например, хирург Надежда Добровольская-Завадская внесла как ученая большой вклад в исследования в области онкологии во Франции.

Для тысяч женщин эмиграция стала точкой отсчета их профессиональной деятельности — да, часто вынужденной, но тем не менее, это помогало им обрести финансовую независимость и свободу в целом. Спектр возможностей для женщин той эпохи был очень узким, но некоторые из них, едва освоив профессию в новой стране и будучи пионерами среди женщин в своем деле, не только добивались успеха, но и помогали благодаря обретенным навыкам многим людям вокруг. В этой подборке — пять героинь, которые смогли построить карьеру в самых разных областях, от журналистики до педагогики, от науки до искусства, от Парижа до Бразилии. Объединяет их эпоха и тот факт, что профессию им «подарила» эмиграция.

Зинаида Шаховская — журналистка, которая описывала Нюрнбергский процесс

Из России Зинаида Шаховская, автор мемуаров о жизни белой эмиграции «Таков мой век», уехала совсем юной девушкой — ей было всего 14 лет. Этот факт сильно отличает ее от других известных публицисток и писательниц той эпохи — Ирины Одоевцевой, Надежды Тэффи, Нины Берберовой, Зинаиды Гиппиус, — которые приезжали в новые страны уже с литературным опытом и сложившейся репутацией. Более того, в дореволюционное время в ее знатной семье женщинам не приходилось работать. Так что в эмиграции им с матерью, оставшимся без отца, пришлось быстро осваивать все необходимые навыки, чтобы зарабатывать на жизнь. «Представляя в моем роду первое поколение женщин, зарабатывающих себе на хлеб, сама я не отрекаюсь от тех, к кому восходят мои корни и кто, вероятно, передал мне по наследству неистребимый боевой дух, горячее жизнелюбие и определенное мужество, защитив меня таким об­ разом от непредвиденных ударов судьбы», — писала Шаховская.

Пережив сильнейший стресс во время бегства из захваченной большевиками России, Зинаида стала заикаться, что сильно мешало ей в первые годы в учебе, но все равно боролась за возможность учиться: ходила в школу и в Константинополе, а затем в католический монастырь в Брюсселе. Из-за сложностей с речью Шаховской было сложно учить языки, но в итоге она преодолела барьер настолько, что вошла в историю как французская писательница. Она не сразу стала заниматься журналистикой — в юности искала разные подработки, и какое-то время даже работала воспитательницей с детьми с особенностями развития. Но тяга к литературе и журналистике взяла свое: уже в конце 1920-х она стала публиковаться: начала со стихов, а затем перешла к публицистике. Перемещаясь между Бельгией и Францией, она вошла в Союз молодых писателей и поэтов в Париже, печаталась в эмигрантских «Современных записках», «Русских записках» и других изданиях. В Брюсселе работала в газете Soir Illustré.

Иллюстрация Екатерина Балеевская / Spektr. Press

Но по-настоящему ее журналистский талант и профессиональная смелость раскрылись во время Второй мировой война, которая застала ее в Брюсселе. Пока муж Шаховской пошел добровольцем в бельгийскую армию, она работала сестрой милосердия во французском военном госпитале, а во время оккупации Франции вступила в движение Сопротивления. Но главное, она стала военным корреспондентом, во время войны и после много писала о том, что происходило в концлагерях, о преступлениях нацистов и даже вела репортажи с Нюрнбергского процесса. Именно Шаховская во многом рассказала европейским и русскоязычным читателям о том, какие ужасы происходили в Германии. С конца 1940-х журналистка все больше писала на французском, выпустив ряд очень популярных в Европе художественных и исторических романов. А с 1968 по 1978 год была главным редактором газеты «Русская мысль» — одного из самых значимых эмигрантских изданий.

Тамара Дембо — психолог, преподавала в лучших университетах США

Вообще-то Тамара Дембо мечтала стать инженером. Для девочки, родившейся в России в еврейской семье в самом начале ХХ века, это было из разряда «полететь в космос». Тем более, в детстве у нее обнаружили порок сердца, и большую часть времени она проводила в постели. Но в конце концов болезнь отступила, — и Тамара пошла в гимназию, причем не женскую, а мужскую, потому что в те времена девочкам преподавали в основном гуманитарные науки, а Дембо хотела изучать математику (можно только предположить, насколько прогрессивными были ее родители). В 1920 году, когда после революции для женщин уже появились новые возможности, она даже поступила на электромеханическое отделение Петроградского политехнического института. Но инженером она так и не стала.

В 1921 году семья Дембо сбежала из Российской империи, и, как и тысячи эмигрантов, оказалась в Берлине. И вот там девушка нашла свое истинное призвание: поступив в университет Фридриха Вильгельма на точные науки, Тамара вдруг открыла для себя психологию. Благодаря общей феминизации науки в Европе, во многих университетах женщины могли осваивать все новые и новые профессии и проводить научные эксперименты. Так Дембо попала в группу талантливых исследователей под руководством Курта Левина, одного из ключевых психологов того времени, куда входили и такие молодые ученые, как Мария Овсянкина и Блюма Зейгарник. В Берлине Дембо успела защитить диссертацию и зарекомендовать себя как подающую большие надежды исследовательницу, но на дворе были 1930-е — с каждым днем евреям становилось все опаснее оставаться в Германии. Поэтому нашу героиню ждала новая эмиграция — в США.

В Америке, несмотря на многие гендерные ограничения и препятствия, она смогла не только продолжить психологические исследования, но и построить большую научную карьеру. Около 10 лет она работала в престижном Корнелльском университете.

Иллюстрация Екатерина Балеевская / Spektr. Press

В 1945 году Тамара получила приглашение в Стэнфордский университет, где в последующие годы занималась реабилитационной психологией и, в частности, принимала участие в масштабном проекте по поддержке людей, получивших инвалидность. В 1954–1961 годы Дембо была директором проекта по психическому развитию детей с церебральным параличом — и доказала, что надо работать не только с самим ребенком, но и с его семьей и окружающим пространством. После Стэнфорда Дембо ждали высокие должности в Гарварде и Университете Кларка. При этом профессорское звание Дембо получила только в 60 лет. Ее главный вклад в психологию как науку — исследование природы ПТСР и помощи людям с таким расстройством, и многими из ее теорий до сих пор пользуются современные специалисты.

Екатерина Шамье — химик, 30 лет руководила лабораторией в Институте Кюри

 В колонках этого цикла мы уже не раз обсуждали, какой редкостью была успешная женская карьера в науке. И что до большевистских реформ в вопросе гендерного равенства был единственный способ эту карьеру построить — если девушка была достаточно эмансипированная и амбициозная, — сначала получить образование за границей. Так случилось и с Екатериной Шамье, которая в 1907 году, задолго до революции, оказалась во Женевском университете в Швейцарии, где окончила факультет естественных наук. После революции Шамье оказалась во Франции, где в поисках работы в 1921 году обратилась к Мари Склодовской-Кюри, которая к тому моменту уже была дважды нобелевским лауреатом и заведовала отделением фундаментальных исследований и медицинского применения радиоактивности Радиевого института.

Кюри, сама эмигрантка и ученая, которая испытала на себе страшное давление гендерных стереотипов в профессии, часто поддерживала других женщин, охотно давала им работу и шанс на самореализацию. Так случилось и с Шамье, письмо которой очень понравилось нобелевской лауреатке. Кюри сразу согласилась взять девушку в свою лабораторию: сначала бесплатным стажером, а вскоре — полноценным сотрудником. А после смерти Кюри в 1934 году Шамье стала правой рукой ее дочери Ирен Кюри, управляя, по сути, всей лабораторией. Она была абсолютно предана работе — настолько, что не прекратила работу даже в годы войны, когда в оккупированной Франции было опасно оставаться.

Помимо работы в лаборатории Кюри, она каждый день на протяжении 30 лет преподавала математику и физику детям эмигрантов в Русской гимназии в Париже. Так писала о ней одна из современниц: «…обычная педагогическая работа ее не удовлетворяла, и она вся посвятила себя моральной заботе о молодежи. Она делала для них все, что могла, делала из них настоящих людей». Когда сестра позвала ее жить вместе с семьей в Нью-Йорке, Шамье отказалась, потому что не могла бросить своих учеников. Благодаря ее урокам в химию влюбились десятки мальчиков и девочек, из которых потом выросло новое поколение ученых (в частности, известный во Франции химик Бьянка Чубар).

Тамара де Лемпицка — художница, заработала миллионы на своем творчестве

Говоря о том, как женщины обретали профессию в эмиграции, нельзя не упомянуть каноническую историю Тамары де Лемпицки. Конечно, тяга к творчеству у нее была и в юности: например, ей байка о том, что в возрасте 12 лет ей не понравился собственный портрет, который нарисовал профессиональный художник по заказу семьи, и поэтому девушка его переделала, показав взрослым, «как надо». Потом путешествовала с бабушкой по Европе, где ходила по музеям и проникалась красотой великого искусства, но все это даже близко не было похоже на приобретение профессии и тем более работу. Она вообще была из обеспеченной семьи, вела довольно праздный образ жизни. Но все изменилось, когда Тамара и ее муж, подающий надежды юрист Тадеуш Лемпицки, были вынуждены бежать из Российской империи и оказались в Париже.

Иллюстрация Екатерина Балеевская / Spektr. Press

А там все развивалось по классическим канонам эмигрантской драмы: как и большинство белых эмигрантов, они остались без денег, лишь с теми немногими украшениями, которые поначалу продавали в ломбардах, чтобы хватало на еду и жилье. Тадеуш оказался совсем не бойцом — начал пить, никак не мог найти работу, которая соответствовала его амбициям, а быть обычным клерком отказывался. В 1919 году родилась их дочь Кизетта, поэтому кормить нужно было уже троих. Он даже стал поднимать руку на Тамару, и тогда она решила, что пора действовать. Задумавшись, что же она умеет делать по жизни, женщина поняла, что единственный хоть как-то освоенный навык — рисование. Тогда она записалась на бесплатные курсы в местной академии искусств, куда ходила на все доступные занятия с утра до ночи. И у нее действительно оказался талант — причем не только к созданию картин в стиле Ар-деко, но и своего образа.

В итоге, через год она уже стала рисовать на заказ и сделала ставку на портреты богатых парижан. Среди ее заказчиков в 1920-е — маркиз Аффлито, герцогиня де Ла Салль и другие представители европейской знати. Цены на ее работы доходили до 50 тысяч франков (около 25 тысяч долларов на сегодняшний день), а ждать в очереди приходилось по полгода. «Я была первой женщиной, ставшей писать понятные картины, и в этом был источник моего успеха. Среди сотен полотен мое всегда было узнаваемо. Галереи, как правило, выставляли мои картины в лучших залах, потому что они привлекали к себе людей. Мои работы была понятны и закончены», — говорила она. К своим 30 годам она заработала первый миллион франков, заключала контракты с брендами, снималась для обложек журналов, а еще развелась с нерадивым мужем и стала жить как светская дива, придумывая себе новую биографию и создавая мифы вокруг своего имени.

Тамаре де Лемпицке профессию «помогла» найти не только эмиграция, но и понятная многим беженцам (и тогда, и сегодня) ситуация полного безденежья и отчаянья. Но она в самую трудную минуту не опустила руки. Так что теперь ее работы можно найти в коллекциях таких знаменитостей, как Мадонна и Барбара Стрейзанд. В ноябре 2019 года картина Лемпицки «Розовый пеньюар» (1927) была продана на аукционе   Sotheby’s за 13,4 миллионов долларов. А в 2020 году на аукционе Christie’s ее портрет Марджори Ферри был продан за 16,3 миллиона фунтов.