«Долгое время я жил среди русских эмигрантов. И я заметил, что их женщины из чисто спортивного интереса издеваются над мужчинами гораздо чаще, чем следовало бы», — написал однажды Эрих Мария Ремарк.

Это ироничное обобщение, скорее всего, было выстрадано писателем на личном опыте: его возлюбленной на протяжении почти 10 лет была эмигрантка из России, которая действительно многие вещи, казалось, делала из «спортивного интереса». В жизни ее звали Натальей Палей, в светском обществе Парижа и Нью-Йорка — Натали Пэйли, а в романе «Тени в раю» — Наташа П. Русская модель, повстречавшаяся главному герою в Нью-Йорке в годы войны, много грустившая и предпочитавшая ядерный коктейль из водки и имбиря любым другим напиткам, была во многом вдохновлена героиней этой колонки.

 Сложную историю ее происхождения мы уже по касательной обсуждали в тексте о Марии Павловне Романовой, основательнице парижского ателье «Китмир»: они с Натальей были сводными сестрами по отцу, князю Павлу Александровичу. Он был сначала женат на греческой принцессе Александре, которая успела родить двоих детей (Марию и ее брата Дмитрия), но рано скончалась, а затем вступил в морганатический брак с разведенной Ольгой Карнович. Для Романовых это было недопустимо: представители царской семьи не могли жениться на неравнородных или разведенных людях. Поэтому Николай II лишил своего дядю Павла права возвращаться в Россию и наложил арест на его имущество на родине. Так что его младшая дочь Наталья родилась в эмиграции — во Франции в 1905 году.

Но ей все-таки удалось некоторое время пожить в России — помилованный императором, Павел в 1912 году вернулся в Петербург, а в 1915-м его жене и детям дали титул князей Палей. Следующие годы были относительно благополучными для семьи — они успели построить особняк в Царском селе, а Ольга, легализованная в свете, много занималась благотворительностью, и в годы Первой мировой войны помогала в госпиталях, как многие женщины ее круга. А Натали вела образ жизни ребенка из царской семьи — получала домашнее образование, обучалась манерам и иностранным языкам. Ее будущее казалось таким предопределенным — удачный брак, балы, богатство.

Но у большевиков, как известно, на судьбу царского рода были свои планы.

Первым погиб брат Натальи Владимир. Затем, в 1919 году, вместе с родными, расстреляли ее отца. Ее мать была вынуждена водить экскурсии в их дом, реквизированный революционерами. Об этом отрезке своей жизни Палей практически никогда ничего не рассказывала, и некоторые исследователи считают, что она, будучи 12−13-летней девочкой, пережила сексуализированное насилие. «Моя мать до конца своих дней была убеждена, что во время революции Натали подверглась насилию. Она даже думала, что речь шла о групповом изнасиловании. Все поведение Натали говорило об этом», — вспоминала дочь близких друзей Палей.

С ее собственных слов мы знаем только то, что к ним в дом регулярно приходили пьяные солдаты: «Он заставлял меня играть на фортепиано без остановки часами, а сам стоял за спиной и шумно дышал. Я истощенная физически цепенела от ужаса». Ольге в это время была диагностировали рак груди, и ее дочери видели, как она страдает, но не оставляет попытки спасти свою семью, которую в России очевидно ждала та же участь, что и всех Романовых. Наконец, в 1920 году, Ольга с детьми смогла сбежать через Финляндию — они шли пешком 36 часов, укрываясь от преследователей, в том числе, буквально ползли по льду Ладожского озера. Но они выжили и добрались до безопасной территории. Сначала Палей с дочерями уехала в Швецию, а затем в Париж. Эти события навсегда отложились в памяти Натальи, которая в эмиграции запретила называть себя русским именем. С этих пор она была Натали.

В отличие от многих белых эмигрантов, у Ольги Палей на европейских счетах были отложенные средства, поэтому первое время продавать «бабушкины бриллианты» в ломбардах им не приходилось. Но, как точно отмечала мемуаристка эмиграции Зинаида Шаховская, «разница между эмигрантами, имевшими некоторое состояние, и теми, кто, подобно нам, не имел ничего, была явлением временным. Нам при­ шлось броситься сразу головой в омут; другие на несколько месяцев или лет отодвинули свое знакомство с бедностью. Эти люди пока жили сча­стливее других, тем более что они совсем недавно избежали серьезной опасности». Так что вскоре семейству Палей пришлось задуматься над заработком, а главное, будущем для девочек.

Чтобы оплатить их образование в швейцарском колледже, Ольга продала особняк на юге Франции, а сама купила маленькую гостиницу, где открыла благотворительный фонд и приют для беженцев. Ее старшая дочь Ирина помогала матери, а вот Натали вся эта социальная работа не нравилась. Она много читала и старалась хорошо учиться, но все время ощущала себя оторванной от нормальной жизни своих сверстниц. «Когда им было двенадцать, они читали „Робинзона Крузо“, а когда мне было двенадцать, я носила отцу хлеб в тюрьму. Что у нас было общего? Я так близко видела смерть… Отец, брат, кузены, дяди были казнены. Все мое детство забрызгано кровью Романовых. В школе я молчала, не играла ни с кем, но много читала», — рассказывала она позже в одном из интервью.

Ее семья, как и многие белые эмигранты, посвящали себя проблемам беженцев, страдали по потерянной родине и ждали возвращения домой, как только падет власть большевиков. Но у Натали были другие планы на жизнь — она хотела поскорее интегрироваться в парижскую жизнь и забыть ужасы России. И вокруг были успешные примеры: ее сводная сестра Мария открыла в Париже тот самый «Китмир», быстро завоевав и аудиторию, и внимание Коко Шанель, и важные награды в отрасли. А сводный брат Дмитрий и вовсе завел с Шанель роман, благодаря которому Романовы быстро вошли в модные круги Парижа. Другие хорошие знакомые семьи Палей — Феликс и Ирина Юсуповы — открыли Дом моды «Ирфе» и тоже добились успеха.

Поэтому, несмотря на недовольство матери, которая считала работу в модельном бизнесе недостойной княжны, Натали стала пробовать себя на этом поприще — тем более, ее внешность и статная фигура (в «Тенях в раю» Ремарк сравнивает Наташу с узкой, легкой яхтой) соответствовали стандартам красоты того времени. При этом, для большинства молодых эмигранток в 1920-х карьера в модельном бизнесе считалась привилегией, а не чем-то постыдным. Открывавшиеся один за другим ателье давали возможность десяткам беженок, у которых не было профессии, зарабатывать на жизнь. Модели в те времена одежду не просто показывали, но и рассказывали о ней клиенткам Домов, с чем блестяще справлялись эмигрантки, получившие на родине хорошее домашнее образование и знавшие языки.

Поэтому красивая аристократка из рода Романовых, конечно, была находкой для любого парижского показа. Интересно, что модельная карьера Натали началась на закате моды на «а-ля рюс» — в самом конце 1920-х, и она никогда не позиционировала себя как «русская манекенщица», не пользовалась родственными связями для продвижения по карьере. Напротив, в 1927 году она вышла замуж за французского дизайнера Люсьена Лелонга, для которого была в большей степени музой, чем настоящей женой (он предпочитал мужчин, а она — свою карьеру). В 1929 году Палей дебютировала в его модном доме и произвела большой фурор.

А дальше — путь наверх и жизнь наверху. Лелонг посвящал ей свои коллекции, создавал в ее честь духи, а она работала по 10−12 часов в день в Доме моды и на съемках. Палей стала любимой моделью лучших фотографов своего времени — Эдварда Стейхена, Сесила Битона, Андре Дерста и Джорджа Хойнинген-Хуэна. В начале 1930-х она стала появляться в журнале Vogue и стала одной из модных икон своего времени. Она во многом ввела в Париже моду на простые силуэты и строгий стиль, а еще была известна любовью к шляпам (одну из них даже назвали в ее честь). Натали отказалась от рюшей, вышивки и всего, что было тогда в тренде. Одежда и аксессуары должны были подчеркивать ее фигуру: известно, что на съемках Палей доводила всю команду, пока не получалось идеального кадра.

При этом мало кто знал, что светская красавица ночами страдала бессонницей, а днем предпочитала не находиться одна (сегодня психологи могли бы диагностировать ей ПТСР): последствия пережитых на родине ужасов преследовали ее всю жизнь. Не зря героиня Ремарка в «Тенях в раю» — совсем не светская дива, а сломленная историей женщина, которая научилась прятать свои настоящие чувства под профессиональным гримом. Кстати, к «гриму» Палей относилась с удивительной даже для ее профессии бескомпромиссностью. Она давала мало интервью о себе, зато подробно рассказывала, как заботилась о своей внешности: почти ничего не ела, отбеливала лицо, спала в перчатках с кремом, омывала волосы специальными отварами. Ее красота была работой.

Но для внешнего мира картинка оставалась богемной: слухи о бесконечных вечеринках, скандальных романах и даже пристрастии к запрещенным веществам и алкоголю. Некоторые исследователи полагают, что выбор мужчин княжны был следствием возможной подростковой травмы — большинство возлюбленных Палей были бисексуальными или гомосексуальными мужчинами, в отношениях с которыми она ценила скорее дружбу и духовное партнерство, чем физическую близость. В Париже у нее были романы с танцовщиком Сержем Лифарем и писателем Жаном Кокто (который распространил слух, что Натали делала от него аборт). Все это приводило к публичным выяснениям отношений с мужем, который хотел сохранять для общества картинку счастливого брака.

В итоге, в 1932 году они расстались с Лелонгом, и Палей попыталась построить новую карьеру в кино, но быстро стало понятно, что актерского таланта у княжны было недостаточно. При этом за следующие несколько лет она снялась в шести фильмах (среди них — «Ястреб» и «Новые люди» Марселя Л’Эрбье и «Принц Жан» Жана де Маргената). Несмотря на то, что среди ее партнеров были Кэтрин Хепберн и Кэри Грант, желанной славы эти картины не принесли. В конце концов, добившись в 1937 году развода, она решила сбежать от запутанной парижской жизни и начать все с нуля — в Нью-Йорке. Но на другом континенте изменить привычные паттерны у княжны не получилось.

В США она быстро вышла замуж — за режиссера Джона Чапмена Уилсона, который предпочитал мужчин и алкоголь, и поэтому не мешал Палей заниматься тем, что любила она: блистать в свете и крутить романы с известными мужчинами. Среди них был Антуан де Сент-Экзюпери (есть легенда, что лисенок из «Маленького принца» был вдохновлен образом Натали). Об их отношениях мало известно, но сохранились нежные письма писателя своей подруге: «Я сказал тебе „любимая“, потому что это правда. Не сомневаюсь, что больше никогда и никому не скажу этого. Озарения сердца редки. Я встретил любовь, может быть, последнюю. В моей жизни это ничего не меняет».

Несмотря на обилие слухов (часто ею самой подогреваемых), в действительности мы мало знаем о том, что на самом деле происходило в жизни княжны. В США она продолжила карьеру модели, но чаще появлялась на светских мероприятиях, чем в студиях или на подиуме. О ее отношениях с Ремарком, которые длились около 10 лет, практически ничего не известно, кроме того, что писатель зафиксировал в «Тенях в раю» (опираться на которое можно только с большими условностями). Они были вместе, как сейчас бы сказали, «on and off» — и расстались, когда Ремарк влюбился в актрису Поллет Годдар. В романе, написанном спустя годы после расставания с Палей, есть строки: «Чем дальше тянулось время, тем более тревожным становилось осознание того, что Наташа была самым важным событием в моей жизни, о котором я даже не подозревал».

В 1941 году Палей стала гражданкой США, избавившись наконец от Нансеновского паспорта, напоминавшего о ее прошлом. После войны она приезжала в Европу, чтобы увидеться с родными, но близких отношений им так и не удалось построить. После смерти Уилсона в 1960-х Палей стала «сдавать»: ее карьера закончилась, она стала плохо выглядеть, много пила и заперлась дома, не позволяя миру видеть ее в таком положении. В начале 80-х Натали неудачно упала в ванной комнате и сломала шейку бедра, а спустя год, прикованная к кровати, в возрасте 76 лет, она умерла. По некоторым данным, это могло быть самоубийство.

«Если ее карьера в кино была короткой, а талант непримечательным, то сама Натали Пейли, напротив, была воплощением мечты голливудских публицистов, — писал о ней один из публицистов. — Она была очаровательным существом из богатой и знаменитой семьи, квинтэссенцией французского шика. Ее романтическая и трагическая жизнь была слишком прекрасна, чтобы быть реальной: от царской России до парижского высшего общества 1930-х годов, а затем и до элиты Голливуда и Нью-Йорка, — и везде ее жизнь расцветала. Но, в конце концов, осталась лишь грустная и одинокая женщина, украсившая свой век как редкий, но потерянный цветок».

Повитуха абстракции. Юля Варшавская о том, как Марианна Веревкина покорила Европу, но была забыта на родине