Накормить и отогреть. Юля Варшавская — о том, как эмигрантки строили приюты, открывали школы и спасали беженцев
Если есть сфера, в которой давно победил матриархат, так это благотворительность. Причем во всем мире. Именно женщины руководят благотворительными фондами, создают сообщества поддержки, работают волонтерами и вообще составляют подавляющее большинство работников некоммерческих организаций. В самых сложных жизненных ситуациях — даже в те минуты, когда нужно думать о собственном выживании, — женщины умудряются заботиться о других людях. Так было и 100 лет назад.
Практически все героини этого цикла так или иначе занимались в эмиграции благотворительностью или поддерживали других беженцев. Эта работа принимала самые разные формы — от создания целых институций до хаотичной, буквально на дому, помощи всем, кто о ней попросит. Балерина Анна Павлова создала в Париже приют для сирот; Марина Цетлина была известной меценаткой и издательницей; Зинаида Гиппиус бесконечно кормила растерянных литераторов и давала им приют; Мать Мария (Елизавета Пилипенко) открыла в Париже общежитие для одиноких женщин, в Нуази-ле-Гран — пансионат для людей с туберкулезом, а затем укрывала у себя евреев в годы войны. Список можно продолжать бесконечно.
«Женщины-эмигрантки активнее мужчин занимались благотворительностью, которая давала беженцам не только возможность материального существования, но и позволяла издавать газеты и журналы на русском языке, организовывать обучение детей в школах и высших учебных заведениях и др. Благотворительная деятельность также помогала организовывать культурную жизнь русской диаспоры», — пишет исследовательница Ольга Баркова.
Но эта жизненно важная (в буквальном смысле) работа, как всегда в патриархальной культуре, работой не считалась. Благотворительность стала доступна женщинам гораздо раньше «настоящих» профессий, потому что считалась социально одобряемым развлечением для скучающих дам. И в России, например, еще с середины ХIХ века этот «баг» превратился в «фичу»: именно благотворительность стала основой для женского движения, когда на общественную сцену вышли такие мощные фигуры, как Анна Философова, Мария Трубникова, Надежда Статусова и другие. Они вместе создали благотворительную организацию «Общество дешевых квартир», которая стала базой для их дальнейшей социальной и политической деятельности (эту историю подробно рассказывает исследовательница Мария Братищева в подкасте «Невидимый город»). В итоге в дореволюционной России, в частности, у женщин появились первые возможности для получения высшего образования.
В эмиграции женщины тоже сыграли огромную роль в создании бесплатных образовательных учреждений, где сотни детей белых эмигрантов смогли учиться и получать психологическую, материальную, да и просто человеческую помощь. Многие женщины бесплатно преподавали детям эмигрантов — так ученая Екатерина Шамье, например, посвятила десятилетия русскоязычным ученикам. Не только преподавала, но и заботилась о тех учениках, которые испытывали материальные трудности, и даже отдавала часть своей зарплаты на их стипендии. Елизавета Миллер вспоминает: «Обычная педагогическая работа ее не удовлетворяла, и она вся посвятила себя моральной заботе о молодежи. Она делала для них все, что могла, делала из них настоящих людей».
Большинство этих учебных заведений были бесплатными. Так были устроены и приют, который основала Анна Павлова, где девочки, в том числе, могли обучаться балету, и приют для девочек в провинциальном городке Брюнуа (недалеко от Парижа), которым руководила княгиня Ирина Павловна Палей. Там делали акцент на гуманитарных науках и сохранении «русскости»; при этом дети могли бесплатно жить и питаться в интернате.
Ирина Палей (кстати, сводная сестра княжны Марии Романовой — героини одной из предыдущих колонок, которая тоже славилась своей меценатской деятельностью) вошла в историю белой эмиграции как яркая общественная деятельница. В 1925 году она открыла школу для девочек в Кэнси-су-Сенар (небольшой городок под Парижем), где обучение проводилось по программам русских женских институтов. Она регулярно организовывала во Франции благотворительные вечера, на которых проводила, как сейчас бы сказали, фандрайзинг на свои проекты. В 1930-е Палей была товарищем (заместителем) председателя Общества «Быстрая помощь» — одной из самых эффективных организаций для помощи беженцам.
Это уникальное общество было создано в 1931 году для поддержки тех (как следует из названия), кто остро в этом нуждался. Оказывалась любая «быстрая помощь» — медицинская, материальная, моральная. «Быструю помощь» основала женщина — медик Мария Дельбари. Мы уже упоминали ее среди героинь, которые смогли построить за границей карьеру в медицине: несмотря на зрелый возраст, Дельбари получила право стать практикующим врачом во Франции, для чего заново (будучи уже профессионалом) прошла все необходимые курсы и сдала экзамены, как обычная студентка. За последующие десятилетия «Быстрая помощь» стала одной из самых крупных русских общественных и благотворительных организаций за рубежом (в ней насчитывалось 214 членов). В 1950-е, например, они открывали дома для пожилых русских эмигрантов в Европе.
Идея создания подобных «коммун» для беженцев, которые не могли найти работу или позаботиться о себе в силу возраста или обстоятельств, вообще была популярной в те годы. Например, сестра Дельбари, Екатерина Кон, принявшая в эмиграции монашество и взявшая имя Мать Мелания, в 1920-х открыла общежитие в доме при церкви в Аньер, в пригороде Парижа. «Понемногу вокруг матери Мелании образовывалась община, и она ее перевела в Розэ ан Бри, в часе езды от Парижа. Там был нанят большой дом, в котором помещалась эта община сестер и комнаты для старых русских женщин. В нижнем этаже была устроена церковь (…) О своих пансионерах она очень заботилась, пища была хорошая и обильная, комнаты большие и чистые, все были довольны», — писала Елизавета Миллер в своем очерке «Женщины русской эмиграции». В годы войны мать Мелания скрывала в этом общежитии евреев.
Еще один такой пансион содержала Людмила Любимова, бывшая жена генерал-губернатора из Варшавы, работавшая в Красном кресте и в годы войны переехавшая в Париж, где она развернула активную социальную деятельность. «Ее знала не только вся Франция, но ее имя и заслуги были известны и в других странах, что ей очень помогало в деле получения средств на свое дело», — писала Миллер. Во Франции она основала Русский Комитет помощи (Любимовский комитет). Они сняли двухэтажный домик, где поселили около 12 пожилых людей.
«При нем была столовая для „интеллигентов“, где люди, которые не могли ходить в рестораны во время обеденного перерыва, получали хорошую еду за более чем скромную плату. Затем была бесплатная столовая для совершенно неимущих, раздача платья, лекарств, оказывалась медицинская помощь привлечением врачей и отправкой в больницу, юридическая — русский юрист давал советы бесплатно, выправлялись паспорта и право на работу и пр.», — так описывала Елизавета Миллер проект Любимовой.
А в США за такой формат помощи (и вообще поддержку эмигрантов) отвечала не кто иная, как дочь Льва Толстого, Александра. В конце 1930-х под ее руководством появился «Толстовский фонд» (Tolstoy Foundation for Russian welfare and culture). Деньги на его создание выделил, в том числе, Сергей Рахманинов. «Через неделю мы зарегистрируемся и будем собирать деньги на беженцев. Пока что я только прочла лекцию и заработала для Foundation 200 долларов… Все, что удастся собрать, пойдет на помощь русским, главным образом в Европе, через имеющиеся там комитеты… Трудно в Америке что-то сделать… русского вопроса не существует», — писала Александра своей сестре Татьяне.
Идея создать дом для эмигрантов возникла в 1941 году — первые 5 000 долларов на него выделил ученый Борис Бахметев. «Толстовский фонд» долго искал помещение, но в итоге купил ферму в получасе езды от Нью-Йорка: владелица поместья, меценатка Мэри Харкнесс продала ее Толстой за 1 доллар (вместо указанных в договоре 15 000). Фонд занимался визовой помощью русским беженцам (особенно остро эта проблема стояла в годы войны), он помог тысячам людей уехать из оккупированной немцами Европы. Поддержку Фонда получили около 15 тысяч человек за все годы работы. Одной из них была балерина Ольга Спесивцева, которую привезли в дом Фонда после 20 лет ее пребывания в психиатрической больнице. Там Спесивцева нашла приют и покой до конца своих дней.
Но проблемы с выживанием испытывали не только пожилые эмигранты. Зачастую еды и крова не хватало даже тем, кто еще вчера на родине был известным и обеспеченным человеком. Есть известная история о том, как Марина Цетлина, которая и за границей оставалась очень богатой женщиной и тратила все средства на помощь нуждающимся, выслала Бунину и его жене Вере 1000 франков, чтобы они смогли хотя бы купить еды и билеты в Париж. И если про Бунина было понятно, что ему помогут, то сотни «обыкновенных» беженцев не могли надеяться на покровительство или быстрый успех в новых странах. А в самом сложном положении находились женщины (как мы помним, даже Надежде Тэффи в эмиграции в годы войны приходилось мыть полы).
Поэтому, как и сегодня в релокантских чатах, 100 лет назад эмигрантки старались объединиться везде, чтобы поддерживать друг друга. Например, в 1930 году в Шанхае была создана Лига русских женщин, где любая могла получить жилье на срок до двух месяцев. Лигой руководила София Дитерихс, жена одного из лидеров революции. При Лиге была Женская гимназия, которая во многом существовала на благотворительные сборы: от оплаты освобождались бедные дети, число которых составляло четверть всех учащихся. Также в Харбине и Шанхае существовали приюты для дочерей белых офицеров.
Конечно, лучшей помощью была не рыба, а удочка: в Париже рабочие места русским эмигранткам, в частности, давала княгиня Мария Романова в своем Доме вышивки «Китмир». Марина Цетлина с мужем и во Франции, и в США открывали издательства, где давали работу только беженцам. В русских домах моды вообще работали десятки женщин. А в Харбине, где для незамужней женщины, к сожалению, самым доступным способом выживания были танцы в кабаках или проституция, при русскоязычной газете «Рупор» с 1924 года существовала студия, где женщины могли бесплатно научиться разнообразному ремеслу: массажу, шитью, парикмахерскому делу, маникюру.
Конечно, до нас дошли, в основном, примеры меценатства в литературной или артистической среде — просто потому, что адресаты их помощи подробно описали свою жизнь в мемуарах и статьях. Но на самом деле примеров локальной поддержки было множество.
В частности, мало кто знает сегодня имя Фаины Ельяшевич, которая основала в Париже AMAUR — Amicale des Auteurs Russes — «Общество помощи русским авторам». Там помогали голодавшим в буквальном смысле писателям, ученым, филологам, что было особенно важно в годы оккупации во Франции. Другая эмигрантка, Ольга Фишер, посвятила всю свою жизнь помощи белым офицерам в изгнании, открыв в Ницце пансионаты для бывших военных, а в Париже — Дом белого воина, где устраиваются собрания, лекции и другие мероприятия.
А кто слышал имена Александры Романовой и Ольги Толли, которые были многолетними работницами Красного креста? Как пишет Миллер, благодаря именно их работе в первой половине ХХ века появились: «бесплатная амбулатория, где принимают русские врачи; старческий дом в Шелль, около Парижа, и при нем небольшая больница; санатория для туберкулезных в горах департамента Верхней Луары; санатория эта поставлена образцово, и многие французы там лечатся; второй дом для престарелых в Ницце; общежитие для работающих и бывших русских сестер Красного Креста в особняке в Париже». Неплохой список заслуг — как минимум, на мемориальную доску хватит.
У большинства этих женщин не было денег и связей — они наощупь искали гранты, собирали пожертвования, как делают это сегодня современные эмигрантки, которые за два года смогли организовать десятки, если не сотни, сообществ, комитетов, НКО и фондов, которые поддерживают эмигрантов и беженцев. Я думаю, что наша задача сегодня — сделать так, чтобы их труд не остался невидимым, а их работа была признана не просто «настоящей», а самой важной.