На Конгрессе Свободной России, прошедшем на прошлой неделе Вильнюсе, оппозиционный муниципальный депутат Владимирского округа Санкт-Петербурга Валерий Шапошников спросил Альфреда Коха, Константина Сонина и Сергея Алексашенко: что делать тем, кто остается в России, но не поддерживает войну. Ответы прозвучали не очень тактично — Альфред Кох посоветовал депутату уезжать, Константин Сонин — привыкать, а Сергей Алексашенко сказал, что не знает, что тому делать. Перепалка депутата с давними политическими эмигрантами даже вошла в сюжет Первого канала российского телевидения. Валерий Шапошников рассказал «Спектру», что он думает о Конгрессе, возвращении в Россию и будущем российского режима.
Справка:
В 2019 году Валерию Шапошников был избран муниципальным депутатом Владимирского муниципального округа Санкт-Петербурга от «Яблока». В апреле 2022 года он обратился в прокуратуру с требованием проверить факт демонстрации четвероклассникам передачи «Бесогон-ТВ» о конфликте в Украине, в котором демонстрировались сцены насилия, в том числе трупы и опыты над людьми. Шапошников известен в Петербурге тем, что боролся с нелегальной торговлей алкоголем и плохой работой мэрии по уборке снега в городе. Шапошникову 50 лет, он выпускник военно-медицинской академии. Работает врачом-нутрициологом, занимается профилактической и коррекционно-восстановительной медициной. У Валерия пятеро детей, четверо из них – несовершеннолетние.
– Расскажите, для чего вы приехали на Конгресс Свободной России?
– Я хотел получить ответ на вопрос, что делать не только мне, а таким как я, и не только в Санкт-Петербурге, а по всей России. Что делать нам — людям прогрессивным, человечным, осуждающим всякие безобразия, происходящие в мире? Что мы можем сделать практически, а не просто балабольство — вести там телеграмм-каналы, группу в WhatsApp, YouTube-канал. Все это здорово, но все это диванные войска. И на самом форуме, когда я задал этот вопрос, я не получил ответа. Это вы можете увидеть в репортаже Первого канала РФ. Но я получил его потом — на сессиях и в приватной беседе, вчера, конкретно, вечером. Коллеги делились из других стран опытом, что мы можем делать, как россияне, чтобы восстановить справедливость, улучшить качество жизни россиян, и не только их, а и украинцев и компенсировать те беды, хоть малой толикой, внести свою посильную лепту.
– Вы заменяете слово «война» разными эвфемизмами, потому что вернетесь домой? (в России запрещено использовать слово «война» по отношению к российско-украинскому вооруженному конфликту, вместо него употребляется термин «Специальная военная операция» — прим. «Спектра»)
– Мы с самого начала говорили, что это война. 24 февраля, мы, более 100 муниципальных депутатов, подписали открытое письмо, в котором высказались против этого бесчеловечного конфликта.
– Репрессии какие-то последовали?
– Часть подписантов достаточно быстро эмигрировала. Я знаю, что мы, кто остался, — «на карандаше». Точно это знаю. Просто это вопрос времени и политической воли, так скажем. Репрессии могут начаться, когда накопится какая-то критическая масса за конкретным человеком — его действия или бездействия. Потому что иногда заставляют делать что-то: например, муниципальные депутатов городские власти обязали найти добровольцев на фронт. Но мы, в нашем округе, этим заниматься не будем. А с точки зрения властей, это бездействие, саботаж.
– А кто-то этим занимается?
– В Петербурге да, конечно! Наверняка кто-то занимается. И я читал у своих коллег (мы ведем свои оппозиционные телеграм-каналы, где есть петербургские депутаты), и я знаю, что там обсуждается, что этот процесс имеет место быть. Но он мало эффективен.
– А как это выглядит? Как муниципальные депутаты могут собрать добровольцев? Как это выглядит организационно?
– Через муниципальную газету, через обзвоны, распространять листовки в детских садах, в поликлиниках, может быть, даже об этом рассказывается на экскурсиях, которые организуют муниципальные депутаты. Либо какие-то листовки вкладываются в подарки там. Люди это все делают, печатают, распространяют.
– За бюджетные деньги?
– Я думаю, что да! Ну какой дурак будет это делать за свои деньги? Но в то же время, я знаю, что в городе у нас саботируется это всe — все перекладывают на друг друга ответственность, потому что все понимают, что это беспредел. Да и не наберется так просто желающих понятно куда идти с понятно каким результатом. У нас мобильные призывные пункты стоят — люди разговаривают, но что-то никто не записывается. На Дворцовой площади стоял призывной пункт. И там надувной кукол махал рукой — давайте «бороться с фашизмом в Парагвае», «Асунсьон наш», ну вот в таком духе. Они создали три батальона, но они, я так понимаю, не наполнены даже и наполовину.
– Какое на Вас впечатление Конгресс произвел после всего этого?
– Люди, которые, как их называют, русофобами, являются, наоборот, русофилами, то есть теми, кто хотят облегчить жизнь россиянам, которые хотят помогать Украине, которые хотят остановить экспансию России на территорию Евросоюза возможную. Таких людей много, и это люди из разных слоев, с разным уровнем образования, и при этом они не просто верят, что занимаются правым делом, — они понимают, что на светлой стороне.
Форум этот важен, нужен, и дело не в организаторах, и даже не в ведущих этих панелей, а в том, что они дают возможности познакомиться активистам, установить какие-то горизонтальные связи, поделиться опытом живым, которые ни в каком канале так просто не прочитаешь. И доверительные отношения, которые здесь устанавливаются, могут быть долгосрочными. Это есть фундамент сопротивления убийствам и насилию, которое творится не только в России и в Украине, но и в других странах, возможно.
– Муниципальные депутаты в Питере имеют довольно много власти, в отличии от Москвы, например. В вашем распоряжении есть бюджет округа, которым вы можете действительно управлять. Вот каким образом вы реализовывали свои возможности до войны?
– Ну, на самом деле не обольщайтесь. У нас есть возможность оправлять какие-то инициативы в Законодательное собрание города, но они не реализуются, конечно.
У нас единственный округ из 111, где большинство депутатов — оппозиционные, и где идет работа в городе. Есть еще два оппозиционных округа в Санкт-Петербурге — Литейный и Смольный, но там и там саботируется работа, чтобы показать, что вот пришли оппозиционеры и стало только хуже.
Теперь бюджет. Раньше его было много, он был раздут. Мы содержали футбольную команду, у нас были муниципальные предприятия, где работали депутаты от «Единой России» — все сто процентов. Бюджет тратился на уборку, там были ангажированные свои конторы. Убиралось, конечно, не идеально все, и не особо облагораживалось. Что-то делалось, конечно, напоказ, но мы с вами прекрасно понимаем, что, если проверять закупки, то [окажется, что] достаточно много денег пропадает, а это деньги налогоплательщиков.
Что мы сделали? Мы сразу сократили ИКМО, потому что очень много денег съедала (Избирательная комиссия муниципального образования, в Санкт-Петербурге, в отличии от других российских городов, в каждом муниципальном округе есть своя избирательная комиссия — прим. «Спектра»). Мы сократили штаты — часть администрации, юристов, бухгалтеров. Мы отказались от футбольного клуба, потому что это нецелевое было расходование средств, и прокуратура об этом писала. Предыдущие власти как-то об этом договаривалась — типа это нужно детям. Мы всячески старались сохранить рабочие места, у нас есть боксерский клуб, все это осталось на нашем попечении, мы помогаем, но это вне бюджета.
Мы пытаемся поддерживать то, что было создано до нас, и пытаемся что-то новое сделать — территории удобные для проживания, не ямочный, а нормальный ремонт делать. У нас есть свой садовник, который проверяет деревья, порубочные билеты, ничего лишнего не срубается — больные деревья лечатся или уничтожаются, но ничего лишнего не рубится. Бюджет нашего муниципалитета открыт. Он публикуется онлайн — каждый может посмотреть и проверить.
Но в 2021 году в преддверии муниципальной реформы, которая должна была произойти в этом году, нам урезали бюджет в разы (сейчас Госдума рассматривает законопроект о муниципальной реформе, который фактически предусматривает уничтожение местного самоуправления в РФ — прим. «Спектра»).
– Форум Свободной России признан в России «нежелательной организацией» в 2019 году. Вас могут, например, признать ее участником – а это означает административное, а затем и уголовное преследование. Вам в Россию сейчас возвращаться не страшно?..
– Страшно! Меня это, конечно, напрягает сильно и расстраивает. Но даже если бы я не приехал, придраться-то можно к любому человеку, если ты на карандаше у власти. У нас из муниципалитета пять человек эмигрировали из страны. Докопаться можно и до столба, как говорится, — что он тут стоит? Конечно боязно, потому что «законов» у нас новых принято много было недавно, а еще они обратный ход имеют, эти законы антинародные. У нас нет справедливого суда и какие бы ни были умные адвокаты, ничего не поможет.
– Но вы возвращаетесь. Почему?
– Странный вопрос. Во-первых, за меня голосовали люди. Я считаю, что я ответственен за то, что происходит и надо продолжить свою деятельность, продолжать помогать людям. Я понимаю, что мне теперь надо будет помогать и волонтерам, которые помогают беженцам с Украины. Вот у нас в Петербурге много людей из Мариуполя. Я это слышал, но так как был занят своими проблемами. Я не прикрываюсь, я чувствую себя виноватым в этом, и я примкну к волонтерскому движению. Это вот часть ответа на мой вопрос — что делать тем, кто остался в России.
Сейчас у меня в России жена с тремя детьми — одной скоро 11, второму 2 года и 8 месяцев, а третьей — 9 месяцев. И я с ними был с двумя маленькими — поверьте, это непросто. А с тремя! И школа, и сад. Она безусловно меня не отговаривала ехать сюда, потому что мы семья и мы находимся в общем понимании во всем, но она опасалась, что будут последствия, когда я буду возвращаться, потому что шила в мешке не утаишь.
– Ну вот вас по Первому каналу показали…
– В том, что я говорил на Конгрессе, никакого экстремизма не было, даже с точки зрения безумных путинских законов новых я ничего такого не сделал, чтобы у меня была уголовка. За участие? Я не участник, я просто слушатель, я не организатор. Ну, как говорится, был бы человек, а дело найдется, конечно. Опасаться можно даже когда ты выходишь на улицу — любой полицейский или росгвардеец к тебе подойдет, и ты не знаешь, чем это закончится. Тебя могут в метро задержать просто по «фейс-контролю», потому что кому-то показалось что-то.
Буду продолжать свою деятельность, которая нужна россиянам. Я себя окружил теми людьми, которые более прогрессивные и не являются «глубинным», так называемым, народом.
– А есть ли он вообще, этот глубинный народ?
– Да! Безусловно! В Петербурге он не так выражен, но он есть, безусловно! Есть глубинный народ, который поддерживает это все. Те же опросы, которые проводили: из тех, кто отвечает, ну, я думаю, половина так или иначе поддерживают действия Путина и его команды.
– Как вы думаете, когда россиянам надоест терпеть все, о чем мы говорим – войну, произвол властей?
– Устали, да, это есть. Но надоест терпеть?.. Я думаю, что этого никогда не произойдет. Тот «глубинный народ», который живет на минимальные какие-то зарплаты, на эти крошки, которые с барского стола им кидают, для них в жизни мало что изменится. Какие б там санкции ни вводили — персональные, секторальные, все что угодно. Я думаю, что люди не почувствуют особо. Ну цены выросли. Ну он найдет денег на полторашку пива пластиковую и там какую-нибудь рыбку закусить, картошку посадит на своем участке, травку сорвет. Интеллигенция вся выехала, да и немного ее, думаю, и было-то. А осталось еще меньше. Миллион человек почти из страны уехал — это ж не глубинный народ, который на 13 на 20 тысяч в месяц живет.
– Многим в эмиграции кажется, что «конец близок» – вот-вот и режим развалится. Что вы думаете?
– Не надо обольщаться. Этот конец кажется всем уже многие годы. А с чего вдруг? Деньги есть, власть есть, окружение есть. Вооруженная охрана есть.
– А военное поражение в Украине не может стать толчком? Довольно многим оно кажется очевидным и довольно скорым.
– И дальше что? ФСОшники буду охранять, Росгвардия будет служить. Армия, даже если ее и не останется, она и не нужна. Будет Росгвардия против народа.
– Но Росгвардия – это же тоже народ. Эти люди, они же не из воздуха взялись?
– Да, но они одурманены пропагандой и хорошей зарплатой. Это то, что будет их держать. А та верхушка, которая уже замарана криминалом каким-то, преступлениями, иначе бы она не была бы верхушкой, будет идти до конца, потому что у нее другого выбора нет — «одна страна, один президент, одна победа», как Слуцкий сказал (Лидер партии и фракции ЛДПР Леонид Слуцкий произнес «Одна страна, один президент, одна победа!», на церемонии прощания с российской пропагандисткой Дарьей Дугиной, — прим. «Спектра»). В любом случае даже поражение будет преподнесено, как победа. И народ это схавает. Учитывая, какие деньги на пропагандистскую машину выделяются, устоять невозможно. Телевизор сильнее пустого холодильника.
– А холодильник пустеет?
– Пустеет, конечно! Но «Бог терпел и нам велел». Это русская исконная поговорка.
– Грустно это все…
– Это трагично, а не грустно. Грустно было давно уже, а теперь это трагично.
– А делать-то что?
– Я тоже этот вопрос задавал! Просвещать, помогать людям быть здоровее. Вот моя работа. Рассказывать им правду может быть, помогать волонтерскому движению. Оставаться человеком. Сберечь душу свою. Не делать того, что требует от тебя то, что ты считаешь нечеловечным, аморальным.
– Вот есть бывший депутат Госдумы Илья Пономарев. Он призывает к вооруженной борьбе. Как вы думаете, найдет он сторонников?
– Я не понимаю о ком вы говорите, но я думаю, что нет. В России — нет. Народ не пойдет на вооруженное восстание. И законы не позволяют вооружаться. И, наоборот, я знаю, что изымают оружие, потому что власть боится вооруженного сопротивления.
Я сам такие методы не поддерживаю. По сути своей я такой демократ, я считаю, что это все должно быть мирным путем — смена власти посредством выборов. Свобода слова — это самое главное. Все остальные свободы притягиваются к ней. Без всякого популизма. Да, институт выборов у нас отсутствует, как таковой. Я в этом лично убедился — и на муниципальных выборах, и во время голосования по поправкам к Конституции.
Говорят, что вот статистика, проведенная по Земному шару на протяжении многих десятилетий, говорит о том, что власть может быть изменена на более достойных людей, которые будут избраны народом, если будет 5% политически активных людей. Я думаю, что 5% в российских масштабах я не дождусь. Я верую в лучшее, я оптимист. Но, как реалист, я понимаю, что могут пройти десятилетия, пока умрет строй, потому что он состарится — некому будет уже управлять. Надеяться на то, что Путин умрет вот-вот — это пораженческая позиция. Может быть, он проживёт еще 20−30 лет. Он будет у власти безусловно.
– То есть несмотря на то, что дело ваше «безнадежное», бороться все равно надо?
– Да! Безусловно. Я вот был очень удивлен тем, что Первый канал назвал нас русофобами. Это в корне неверно. Я не могу отвечать за всех, кто в этом зале присутствовал. Но я могу отвечать только за себя, и это абсолютная ложь. Вранье. Я никогда не хотел ухудшить жизнь россиян.
Я очень люблю свою страну, очень люблю этих людей, очень хочу, чтобы они жили лучше. Это правда! Поэтому я и пошел в депутаты. Я не получаю зарплату в муниципалитете. Почему-то все думают, что в муниципалитете платят зарплату. Нет! Мы не получаем там зарплату, никаких там 100 тысяч, 400 тысяч или 20 тысяч в месяц нам не платят. Там получают зарплату только два человека — глава и замглавы, всего два из двадцати.
Я считаю, что депутат, неважно, откуда он — из «Справедливой России» или из «Единой России» он пришел, он обязан что-то делать. Он должен быть русофилом, то есть человеком, который должен помогать людям жить лучше, должен вселять уверенность, нести позитив. В парадигме у меня всегда было помогать людям. Я же доктор!