Что нужно любому эмигранту, чтобы выжить в новой стране?

Правильно, другой эмигрант. Уже разобравшийся с визами, с квартирами и документами, подобравший ребёнку школу, а себе — любимую продуктовую лавку на районе. Человек, который может в чужом городе позвать вас в гости или на концерт, да и просто поговорить с вами в моменты отчаяния (а таких в первые месяцы после переезда бывает по 10 раз на дню). Сегодня эта функция стала меньше частной, а больше коллективной: доброму другу-эмигранту достаточно добавить вас в местный телеграм-канал или группу в фейсбуке, а там и до споров о тыквенном латте недалеко. В общем, человеку нужен человек.

Именно таким человеком, воплощающим собой главные функции эмигрантских чатов и визовых консультантов, а заодно кормилицы всех интеллигентов, 100 лет назад была Мария Цетлина.

Мы уже встречались с ней в предыдущем тексте — о сложносочинённой личной жизни Буниных. Именно благодаря Цетлиной писатель с женой смогли выбраться из Болгарии, где находились в тяжелейших условиях и без копейки денег. Цетлина не просто помогла Буниным с визой и прислала 1000 франков для переезда во Францию, но и поселила на первое время в своей квартире в Париже. Кем же была эта могущественная женщина и откуда у неё были ресурсы помогать другим эмигрантам во времена, когда всем было тяжело?

Женщина, получившая степень доктора философии; революционерка, за свою деятельность попавшая в Петропавловскую крепость (где заодно и вышла замуж); муза великих художников и страстный коллекционер искусства; издательница журнала, хозяйка парижского салона и крупная меценатка тель-авивского музея. Это всё — про Марию Цетлину. Знакомо ли сегодня большинству современных читателей её имя? Сомневаюсь. Так часто бывает с женскими именами. Но этот цикл колонок создан именно для того, чтобы исправить эту неприятную историческую оплошность, а ещё — выявить некие исторические закономерности.

Мария (Маня — как её звали домашние) была похожа на многих российских эмигранток рубежа веков: дочь весьма обеспеченного московского ювелира Самуила Тумаркина, она могла позволить себе самую недоступную для девушек того времени драгоценность — высшее образование. Закончив гимназию, как и другие героини нашего цикла — хирург Вера Гедройц и педагог Елена Антипова, — Мария отправилась в Швейцарию, где в те времена женщины уже могли учиться в высших учебных заведениях. В итоге в Бернском университете Тумаркина получила диплом доктора философских наук — одной из первых женщин в Европе.

И, как дипломированный философ, не могла не осмыслять революцию, которая в те годы разворачивалась на её родине. По воспоминаниям современников, Мария была не только очень умной молодой женщиной, но и яркой и деятельной. По словам её однопартийца, эсера Марка Вишняка, Тумаркина «отличалась независимым характером, твёрдым и темпераментным, и своими внешними данными: глазами и косами русалки».

Иллюстрация Екатерина Балеевская/Spektr. Press

В Швейцарии она быстро сблизилась с кружком социалистов, заразилась страстью к политике — и вернулась в Россию, чтобы оказаться в центре событий. И у неё, надо сказать, получилось с лихвой: за свою революционную деятельность в партии эсеров в 1905 году Мария была арестована и отправлена в Петропавловскую крепость. Там её уже ждал задержанный раньше возлюбленный — один из лидеров эсеров Николай Авксентьев (позже он станет председателем Временного Всероссийского правительства), с которым они познакомились в Европе. Полгода ареста Тумаркина решила не терять — и стала Авксентьевой, обвенчавшись с любимым прямо в крепости.

Этот брак был коротким, но успел подарить не только родителям, но и всему миру девочку Александру, которая позже станет известной русско-французско-американской художницей, творившей под псевдонимом Avxente. Девочка родилась уже за границей: после недолгого пребывания в сибирской ссылке, куда Николая отправил суд, а Мария последовала за мужем, — Авксентьеву удалось сбежать. Беременная Мария сначала оказалась в Финляндии, а потом — уже родив дочь буквально по дороге, — они всей семьёй воссоединились в Швейцарии.

Но ненадолго: брак, державшийся скорее на общности политических взглядов и революционных перипетиях, мирных европейских будней не выдержал. Зато именно там Мария встретит главную любовь своей жизни, своего партнёра и единомышленника — Михаила Цетлина, внука основателя крупнейшей в Империи чайной компании «К. Высоцкий и сыновья».

Цетлины были настоящей, как сегодня бы сказали, power couple. Если в семье их друзей по французской эмиграции Буниных всё подчинялось и приносилось в жертву гению писателя, то здесь Марии повезло больше, чем Вере Муромцевой: её муж не был гением, а просто неплохим публицистом и поэтом с псевдонимом Амари. Зато у них были общее дело и миссия, которым они вместе, в партнёрстве, посвятили всю свою жизнь.

Любопытно, что Вера и Мария дружили и переписывались много лет, а вот с обладателем Нобелевской премии по литературе Мария в 40-х годах серьезно поругалась из-за того, что Бунин покинул парижский Союз писателей и журналистов. И, несмотря на то что именно Цетлины помогли Бунину в самый тяжёлый момент, их отношения испортились надолго.

Но это всё будет гораздо позже. Пока Цетлины живут в Европе между двух революций и впервые начинают собирать у себя дома звезд литературы и искусства. В те годы у них дома появляются Пикассо, Волошин, Ривера, Бакст и многие другие. Именно тогда, во многом благодаря дружбе с Волошиным, Цетлины начинают собирать коллекцию искусства, которую будет ждать любопытная судьба уже во второй половине ХХ века.

В 1917 году Цетлины приняли неожиданное решение вернуться в Россию, вероятно, охваченные надеждами на реформы в стране. Они поселились в центре Москвы и стали собирать у себя дома весь свет тогдашней интеллигенции — это была «репетиция» их французского салона, который станет спасением для десятков эмигрантов. В своей книге «Люди, годы, жизнь» журналист Илья Эренбург вспоминает: «В зиму 1917–1918 года в Москве Цетлины собирали у себя поэтов, кормили, поили, время было трудное, и приходили все — от Вячеслава Иванова до Маяковского». Эренбурга, кстати, Цетлины не только кормили, но и издавали: еще в 1915 году, прямо из эмиграции, они организовали в Москве издательство «Зёрна», где печатались многие современные поэты и писатели, а художественным оформлением занимался друг Иды Рубинштейн Лев Бакст.

Но долго так продолжаться не могло — большевики преследовали интеллигенцию, и в 1918 году Цетлины бежали сначала в Одессу, а затем уехали в Италию, оттуда — во Францию, в Париж, где у них уже была квартира. Вообще в отличие от большинства белых эмигрантов, которые часто из офицеров в новых странах превращались в кучеров, у Цетлиных с деньгами всё было хорошо — у компании «К. Высоцкий и сыновья» даже после революции сохранились зарубежные активы. Цетлины остались очень обеспеченными людьми и тратили свои капиталы в первую очередь на помощь тем, кто в этом нуждался.

А главное, они давали не только «рыбу», но и «удочку».

Первой их «удочкой» стал литературный альманах «Окно», открытый Цетлиными в Париже в 1923 году (fun fact — с 2007 по 2014 год он вновь печатался под руководством дальнего родственника первых основателей). Журнал просуществовал всего лишь год, успев напечатать три выпуска, но зато каких: на его страницах были работы Бунина, Гиппиус, Куприна, Цветаевой и других литературных звёзд того времени. Все тексты Михаил и Мария редактировали вместе. Закрылось «Окно» из-за конкуренции с «Современными записками» — главным эмигрантским журналом, где сам Михаил Цетлин руководил отделом критики, поэтому справиться сразу с двумя изданиями не мог.

Иллюстрация Екатерина Балеевская/Spektr. Press

В Париже они вновь воссоздали свой художественно-литературно-политический салон, куда приходили все, кто обосновался в Париже: от Тэффи до Ходасевича, от Буниных до Мережковских. О тех вечерах сохранилось много самых нежных эмигрантских мемуаров. Писатель Борис Зайцев вспоминал, как «читались стихи, вечер тянулся долго, и, выйдя из дома Цетлиных на заре, все ощущали себя всё ещё в прежней художнически-артистической богеме». Помимо этого Цетлины раздавали гранты и организовывали творческие вечера для фандрайзинга, чтобы помогать тем эмигрантам, которые больше всего в этом нуждались. Они были настоящими меценатами.

И, конечно, в центре всех событий была хозяйка салона. По воспоминаниям Александры, дочери Цетлиной, «мать говорила громче, волновалась <…> Отец всегда говорил тихо и сдержанно». Кроме того, Цетлина «любила одеваться в дорогих модных магазинах, любила меховые шубы и драгоценности. Позднее она одевалась гораздо скромнее, но драгоценности носила всегда». Удивительной статной красоты женщина, она становилась музой для многих художников (и до нас дошёл альбом, в котором эти работы сохранены). В том числе её рисовал Валентин Серов, который, как мы помним из истории Иды Рубинштейн, запечатлел многих великих женщин в эмиграции.

Но и этот этап их жизни подошел к концу — во Францию пришли фашисты, и Цетлины приняли решение уехать в США. Там они не прекратили свою благотворительную и литературную работу. Обосновавшись в Нью-Йорке, Мария открыла салон, куда заглядывал и сам Набоков. Она активно занималась благотворительностью, помогая своим европейским знакомым, оставшимся в тяжелейших условиях на другом континенте.

А ещё она принимала самое активное участие в работе над очередным эмигрантским изданием — в 1942 году Михаил Цетлин вместе с Марком Алдановым открыли «Новый журнал». Когда в 1945 году её любимый Амари уйдет из жизни, она посвятит всю себя работе над журналом и продолжит их общее дело. «Новый журнал» существует до сих пор, уже больше 80 лет создавая площадку для русскоязычных писателей и поэтов за рубежом.

Мария Цетлина дожила до 94 лет. В её некрологе публицист Роман Гуль, работавший вместе с Цетлиной в журнале, пишет: «После Второй мировой войны М. С. помогала многим русским „перемещённым лицам“, вытаскивая их из Германии в США. Причём для М. С. не было даже вопроса: „власовец“, не „власовец“, она щедро помогала всем русским, попавшим в беду».

Гуль вспоминает историю, которая отлично характеризует то время, да и саму Цетлину: «Помню, как М. С. вытащила из Германии в США одного хорошего, талантливого человека, к сожалению, во время войны писавшего довольно непривлекательные статьи в русской прогитлеровской печати. Когда он пришёл ко мне, за дружеским чаем я сказал ему: — „Ну, вот видите, как вас Бог наказал, — вытащила-то вас из Германии всё-таки Мария Самойловна Цетлина!“ — „Уж и не говорите, не говорите, — замахал он руками, — чудесная женщина, просто спасла, и я ей этого никогда не забуду, без её аффитдевита не вырвались бы!“»

Иногда масштабы меценатства Цетлиной и правда были больше, чем масштабы адресатов помощи. Так, в 1959 году Цетлина подарила всю свою коллекцию картин (а среди них были работы Бакста, Бенуа, Бруни, Волошина, Серова, а ещё четыре офорта Рембрандта с его подписями, четыре работы Фрагонара и рисунки Диего Риверы) муниципалитету израильского города Рамат-Ган, мэр которого написал ей о строительстве Музея русского искусства. Коллекция Цетлиных должна была стать центром выставки. Но дальше что-то пошло не так, музей не открывался по экономическим причинам до 1996 года. Уникальное собрание живописи и графики семь лет хранилось на складе удобрений и инструментов. В итоге многие работы были повреждены, а некоторые и вовсе украдены. Пока владелица коллекции была жива, она даже платила за их реставрацию.

Мария Цетлина продолжала быть меценатом даже спустя десятилетия после своей смерти. Когда в 10-х годах уже нашего века музею в Рамат-Гане потребовался ремонт, а делать его было не на что, музейное начальство продало в 2014 году на аукционе знаменитый портрет Цетлиной, написанный её другом Валентином Серовым, за рекордные 14,5 миллиона долларов. Директора музея за это осудило художественное сообщество, но мне почему-то кажется, что сама Цетлина сделала бы то же самое — ради искусства, конечно.

Идеальная жена писателя. Юля Варшавская о любовных сплетнях белой эмиграции