8 ноября исполнилось 70 лет со дня смерти Ивана Бунина. В последние его минуты рядом с писателем была единственная женщина — Вера Муромцева-Бунина, его жена, соратница, переводчица, во многом — «няня» и секретарь. Но в течение жизни Нобелевского лауреата по литературе Вера редко была его единственной — о чём знала не только она, но и вся белая эмиграция. О том, сколько боли и сломанных женских судеб скрывалось за главной любовной сплетней той эпохи, мы сегодня и поговорим.

Начинались отношения ещё молодой Муромцевой и уже дважды разведённого Бунина вполне конвенционально для той эпохи: в 1906 году они познакомились на литературном вечере. Выяснилось, что 25-летняя Вера была не только красивой и образованной, но и амбициозной девушкой — мечтала заниматься наукой, серьёзно увлекалась химией и первое время бегала к писателю на свидания прямо из лаборатории. «Ему нравилось, что мои пальцы обожжены кислотами», — напишет она потом в дневниках.

«Вера Муромцева, очень красивая девушка с огромными светло-прозрачными, как бы хрустальными глазами, нежным цветом несколько бледного лица, слушательница Высших женских курсов Герье, неторопливая и основательная», — вспоминал её образ тех лет литератор Борис Зайцев. Иван Бунин, только что переживший развод с Анной Цакни и трагическую смерть их пятилетнего сына от скарлатины, тут же влюбился. Тем более, у новой избранницы было важное преимущество: Цакни не слишком нравилось творчество Бунина, за что он в переписке с друзьями обвинял её в недалёкости и всех смертных грехах со свойственным ему безжалостным сарказмом. Муромцева таких ошибок не делала — и сразу признала гения.

А вот её семья не оценила жениха: Бунин, хотя и вышел из почтенной дворянской семьи, был очень беден, ведь его литературные труды пока не приносили достаточно денег. В 1903 году он получил свою первую Пушкинскую премию — высокую награду в мире литературы, но на его финансовое положение это почти не повлияло. Муромцева же происходила из старой дворянской профессорской семьи, которая жила в особняке на Большой Никитской: её дядя был председателем Первой Государственной Думы, а отец — членом Московской городской управы. Кроме того, формально писатель был ещё женат на Цакни, а значит, не мог предложить Вере официального замужества. В итоге они жили в гражданском браке до 1922 года.

С мечтами о научной работе Вера быстро рассталась в пользу писательской карьеры мужа. За вдохновением они отправились в путешествие на Ближний Восток: в Сирию, Египет, Палестину. «Я придумал, нужно заняться переводами, тогда будет приятно вместе и жить, и путешествовать — у каждого своё дело, и нам не будет скучно, не будем мешать друг другу», — читаем мы письмо Бунина и прекрасно понимаем, что он имеет в виду на самом деле. С этих пор и до самой смерти Вера будет заниматься ЕГО делами и переводами, а заодно никто никому «не будет мешать». Однажды Цветаева напишет: «Вера Муромцева, „Жена Бунина“… понимаете, что это два разных человека, друг с другом незнакомых».

Любопытно, что молодая Вера до встречи с Буниным писала: «Никогда не хотела связывать своей жизни с писателем. В то время почти о всех писателях рассказывали, что у них вечные романы и у некоторых по нескольку жён». Спустя годы она же, когда в их доме будет жить не только любовница мужа, но и любовница его любовницы, напишет: «Я вдруг поняла, что не имею права мешать Яну (домашнее прозвище писателя. — Авт.) любить кого он хочет… Только бы от этой любви было ему сладостно на душе».

Иллюстрация Екатерина Балеевская/Spektr. Press

Где-то к 1909 году финансовое положение Бунина улучшается: он получает вторую Пушкинскую премию (пополам с Куприным), а за его работу бьются несколько издательств (например, одно из них предлагает 3000 рублей в год за редактуру, а другое — 70 000 рублей за пожизненные права на всё написанное Буниным до конца его дней). Он много и продуктивно работает — даже слишком много, часто пишет просто ради гонораров (получает 1000 рублей за лист). Зато семья Буниных может позволить себе путешествовать — они доплыли даже до Цейлона, не говоря уже о том, что объездили всю Европу.

Но тут наступает момент, переломный для всех героев нашего цикла, будь они писателями, художниками, чиновниками или офицерами: Гражданская война и революция. Их Бунин не принимает, но уезжать из России не хочет, поэтому сначала, в 1918 году, они с Верой обоснуются в Одессе, уехав из Москвы в специальном немецком вагоне. Их жизнь на юге была очень тяжёлой — средств не было даже на отопление. Вокруг — погромы, грабежи, насилие. Вера уговаривала мужа уехать, как сделали многие из его знакомых. В конце концов уговорила.

О том периоде их жизни Бунин подробно расскажет в страшных «Окаянных днях». Позже его любовница Галина Кузнецова напишет в своих воспоминаниях: «В сумерки Иван Алексеевич вошёл ко мне и дал свои „Окаянные дни“. Как тяжёл этот дневник! Как ни будь он прав — тяжело это накопление гнева, ярости, бешенства временами. Коротко сказала что-то по этому поводу — рассердился! Я виновата, конечно. Он это выстрадал, он был в известном возрасте, когда писал это». Но это будет потом, уже во французской эмиграции, где и опубликуют «Окаянные дни» (в СССР книга будет запрещена до самой перестройки).

В 1920 году Бунины навсегда покидают родину, отправляются в Константинополь на корабле «Спарта». Условия были ужасными: всех прибывших в порт отправляли на 15-дневный карантин. Бунина и Муромцеву привезли в пригород Стамбула (в так называемые Поля Мёртвых), где поселили в полуразвалившемся доме, там было голодно и холодно, а эмигранты были вынуждены спать на полу. Вообще во многом благодаря Бунину, его рассказам и воспоминаниям мы и знаем о том, как тяжело было белым эмигрантам, — он честно писал о нищете, заброшенности и общей печали людей, ставших жертвами истории.

Из Стамбула они отправились в Болгарию, и почти сразу же после прибытия в Софию Бунину предложили профессорское место в Софийском университете, но он отказался — они ждали визы во Францию. Там условия были не лучше, чем в Турции: их поселили в «мерзком и страшном» отеле «Континенталь», где Бунины провели три недели. За это время их успели ограбить, а писатель чуть не попал в аварию. Они были на грани выживания, без гроша, но выжили благодаря помощи известной эмигрантской активистки Марии Цетлиной (о ней мы поговорим подробнее в следующей колонке), которая добилась для них французской визы и заодно выслала 1000 франков.

В 1920 году их семья приезжает на Лионский вокзал в Париже. В эмиграции Бунин быстро осознаёт, что путешествия и жизнь в новой стране — как говорится, две большие разницы, а перспективы даже у великого российского писателя за границей оказываются не самыми радужными. Первое время они живут у Цетлиной в Париже, а чтобы собрать денег на своё жилье, Бунину приходится давать творческие вечера и просить помощи у местных сообществ.

Вообще писателю пришлось изменить многим своим привычкам и принципам. «Собственно, с самого начала эмиграции Бунин сближается с Д.С. Мережковским и З.Н. Гиппиус, с которыми никогда до этого не имел никаких дел. Они возглавляли лагерь его стилистических противников — декадентов, символистов. Теперь политические и общекультурные соображения берут верх над стилистическими», — пишет исследователь Евгений Пономарёв.

С Мережковскими семья Буниных подружилась сразу, они даже вместе отдыхали в Германии — возможно, отчасти их пример (Гиппиус открыто выступала за полиаморные отношения, и в какой-то момент они даже сблизились втроём с поэтом Дмитрием Философовым, хотя до сих пор есть теория, что их связь была только платонической) повлиял на его дальнейшие поступки в своей собственной семье. Но это лишь гипотеза.

Так или иначе, они с Верой в меру сил налаживали новый, эмигрантский, быт. Несмотря на то что в Париже было гораздо больше возможностей и для работы, и для общения, спустя три года они поселяются на юге Франции, в Грасе на вилле «Бельведер». Оттуда Бунин напишет, что счастлив жить окружённый такой красотой. Вера, как и всегда, налаживает их быт: судя по её письмам, жили они очень скромно, она радовалась редкой возможности сделать укладку «в самом дешёвом салоне» или купить новый наряд («осталось только одно летнее платье»).

Но именно там, в Грасе, к Бунину возвращается вдохновение, будто потерянное в Париже. А со временем вдруг Вера начинает замечать, что её муж изменился. И скоро она узнала причину: в 1926 году в их дом приехала жить его «ученица», молодая поэтесса Галина Кузнецова. На протяжении следующих долгих лет она будет жить в «Бельведере». И не только она.

Вряд ли потребность мужа в дополнительном вдохновении (а именно в 1930-е годы, в разгар их многоликого союза, будут написаны его великие «Тёмные аллеи») была для Веры Муромцевой большим сюрпризом. Литературный секретарь Бунина Андрей Седых вспоминал: «У него были романы, хотя свою жену Веру Николаевну он любил настоящей, даже какой-то суеверной любовью… ни на кого Веру Николаевну он не променял бы. И при всём этом он любил видеть около себя молодых, талантливых женщин, ухаживал за ними, флиртовал, и эта потребность с годами только усиливалась».

Но одно дело — окружать себя молодыми и талантливыми, а другое — привести одну из них жить к себе в дом. Седых добавляет, что при этом Муромцева считала, что «писатель Бунин — человек особенный, что его эмоциональные потребности выходят за пределы нормальной семейной жизни, и в своей бесконечной любви и преданности к „Яну“ она пошла и на эту, самую большую свою жертву». И она, пережив первый шок, действительно встала в позицию принимающей и понимающей, преданной и готовой всё терпеть ради мужа. В письмах брату в эти годы она будет много размышлять о человеческой гениальности и тех жертвах, которые стоит или не стоит приносить ради чужого гения. Эти письма полны хоть и скрытой, но горести, смешанной с миллионом трогательных бытовых деталей: здесь они с Галей делают фаршированные перцы, а тут пошли завтракать в Ницце, а вообще не слишком они обе хозяйственные, конечно.

Галине Кузнецовой в момент знакомства с 56-летним Буниным было около тридцати. Ради этих отношений она бросила своего мужа и, по сути, рискнула своей репутацией, став «легализованной любовницей» при живой жене, живущей буквально в соседней комнате. Но и это не всё! Очень быстро к ним на «Бельведере» присоединится молодой человек по имени Леонид Зуров — поэт, влюблённый в Веру, живущий на вилле на правах то ли друга семьи, то ли усыновлённого юноши, вечно болеющий и хрупкий.

Конечно, об их многосоставном бытии знал весь русский Париж. В письмах брату Муромцева жаловалась, что при том что во всех семьях происходят разные неприятные ситуации, «только в нашу все суют нос». Апогеем стала их поездка в Стокгольм на вручение Бунину Нобелевской премии в 1933 году — втроём. Вера — в легальном статусе жены, Галина — чуть ли не удочерённая Буниными молодая поэтесса. В письмах Леониду Зурову Кузнецова пишет из Стокгольма, что обстановка в Швеции для неё невыносимая, потому что Вера блистает, «как актриса», появляется на всех обложках и первых полосах газет, а ей, Кузнецовой, остается жалкая роль — стоять в стороне и наблюдать за триумфом законной супруги нобелевского лауреата.

Иллюстрация Екатерина Балеевская/Spektr. Press

При этом можно только представить, что в этот момент чувствовала «триумфаторша» Вера, которая была вынуждена держать лицо в такой ситуации. Она была категорически против приезда Галины в Стокгольм, но Бунин устроил скандал и обвинил её в попытке испортить «главный день его жизни». Это был главный день не только для семьи писателя, но и для всей белой эмиграции.

«Присуждение писателю Нобелевской премии по литературе (возможно, так и не состоявшееся бы без политического резонанса бунинских выступлений 1920-х годов) в 1933 году будет воспринято как праздник всего русского зарубежья; с этого момента Бунин становится первым писателем и символом эмиграции, — объясняет исследователь Евгений Пономарёв. — О нём пишут все эмигрантские газеты и журналы от Харбина до Сан-Франциско». А В. Н. Бунина заносит в дневник: «Я очень счастлива за Яна, считаю, что он заслужил славу, увенчание. Рада за нашу эмиграцию, что наконец хоть раз, хоть в чём-нибудь Бог сделал так, что победа осталась за нами, за белыми».

Вера, всю жизнь скрупулёзно записывавшая все, даже самые мелкие, траты, ждала, что премия почти в миллион франков даст им долгожданную финансовую стабильность. По тем временам это была огромная сумма. Но Бунин, который в быту с женой был довольно скуп, судя по её воспоминаниям (после премии он купил Вере пару туфель), с друзьями и всеми желающими оказался удивительно щедрым: премия разлетелась мгновенно. Ему писали и писали страждущие, а он никому не отказывал. Невероятный альтруизм или такое сильное желание всем нравиться? Оставим этот вопрос риторическим.

Сама Муромцева в письмах брату объясняла такое нецелесообразное поведение мужа его тяжёлым состоянием из-за разлада с Галиной Кузнецовой. Нет, она никуда не уехала из «Бельведера» — просто привела к Буниным ещё одну сожительницу, свою любовницу Маргариту Степун. Они прожили все вместе, впятером, ещё несколько лет, пока Кузнецова и Степун не покинули Францию — и Буниных.

Писатель переживал всё это как большое предательство. А больше всего Бунина, как рассказывает исследовательница Татьяна Марченко, волновало после ухода Кузнецовой, что о нём подумают в эмигрантской тусовке: как муза посмела оставить его, нобелевского лауреата? А Вера ему на это резонно говорила, что проблема не в том, что их осуждают, а в том, что он вообще ходит и всем рассказывает подробности их личной жизни. Её очень раздражали сплетни, поэтому со временем она даже стала избегать поездок в Париж, жалуясь на необходимость долго находиться в светском обществе.

Что делала Вера Муромцева, когда её Ян страдал из-за другой женщины, связь с которой причинила ей столько боли? Правильно, она поддерживала его всеми силами. Его спросили однажды, любит ли он жену. Бунин ответил: «Люблю ли я её? Разве я люблю руку свою или ногу? Разве замечаю воздух, которым дышу? А отсеки мне руку или ногу или лиши меня воздуха — я изойду кровью, задохнусь — умру. Да, без неё я вряд ли могу жить. Всегда благодарю Бога, до последнего моего вздоха благодарить Его буду за то, что он послал мне Веру Николаевну».

Он очень боялся, что Вера умрет раньше него, ведь как жить без её заботы, любви и принятия, Бунин искренне не понимал. И в этом она его не подвела — осталась с ним до самого конца, всё простила. Они прожили вместе 46 лет. Муромцева пережила мужа на восемь лет, написала и издала свои воспоминания о нём, жила на скромную писательскую пенсию от СССР (после смерти писателя она осталась без гроша). Все последние годы жизни посвятила увековечиванию его памяти. Попросила похоронить себя у его ног — так же, как и провела жизнь.

Мы живем в эпоху, когда слово «гений» перестало быть оправданием для всего, что носитель этого статуса делает в личной и бытовой жизни. Делает ли это его произведения менее значимыми для истории и культуры? На мой взгляд, нет. Должно ли это влиять на наше отношение к данному персонажу? Странно, если нет. Изменилось ли моё отношение к Бунину, когда я читала дневники его жены и узнавала в них состояние женщины, которая жила с человеком с ярко выраженными нарциссическими чертами и находилась с ним в типичной созависимости? Скорее я ничему не удивилась.

Быть партнёром гениального человека — любого пола — особая судьба, редко приятная и лёгкая. Требующая такого самоотречения, которое даже родителям не всегда свойственно. Лучше всего это, кажется, сформулировала Марина Цветаева (и сама гениальная, и знавшая Муромцеву с ранней юности): «Вера стерпела — и приняла. Все её судят, я восхищаюсь. Бунин без неё, Веры, не может — значит, осталась: поступила как мать».

Я, конечно, никого не сужу. И точно никого не осуждаю. Но я рада, что мы живём в эпоху, когда слово «гений» перестало быть оправданием для всего. Когда судьбы женщин, положивших себя на алтарь чужой реализации, перестали романтизировать. Когда женщины хотят быть творцами, а не музами. Но тогда бы мир потерял великого писателя, скажете вы. А я отвечу: кто знает, не потеряли ли мы великого химика?

Ни микроба банальности. Юля Варшавская об Иде Рубинштейн и обесценивании