Тема отмены русской культуры на Западе периодически напоминает о себе довольно необычным образом. Знаменитая американская писательница Элизабет Гилберт, автор бестселлера «Ешь. Молись» Люби», решила отложить выход своего нового романа «Снежный лес». Действие книги разворачивается в 30-е годы прошло века в Сибири. Речь идет об истории семьи, которая решила «противостоять советским властям и попытаться защитить природу от индустриализации».

Роман должен был выйти в свет 13 февраля 2024 года, но украинские поклонники Гилберт выразили ей недовольство тем, что местом действия новой книги стала Россия. Большинство критиков и литературоведов отрицательно восприняли решение автора «Снежного леса». Его расценили, как самоцензуру.

Журналисты New York Times отметили, что это первый современный случай, когда появление книги на свет оказалось в зависимости от места действия. В противовес они приводят последний роман Пола Голдберга «Диссидент» о группе советских инакомыслящих 70-х годов. Он вышел в срок и был тепло встречен критикой.

Писатель Александр Архангельский поделился со «Спектром» своими размышлениями о поступке Элизабет Гилберт, ситуации с российской культурой, как в России, так и за рубежом. Кроме того, он раскрыл замысел своего нового документального проекта «Родина», главным героем которого станет иеромонах Иоанн (Джованни Гуайта).

Александр Архангельский. Фото Светлана Мишина

- Начну с известия о том, что американская писательницы Элизабет Гилберт решила отложить выход нового романа «Снежный лес» из-за критики украинских читателей. Существует ли проблема отмены российской культуры на Западе или это нарратив российской государственной пропаганды?

- Мне кажется, есть и то, и другое: и нарратив пророссийской пропаганды, и потуги. Иначе не назову поступки отдельных представителей западного истеблишмента, но не западной культуры в целом. Что я имею в виду, если взять сюжет с этим романом и его отложенным выходом? Это глупость, с моей точки зрения, на которую писатель имеет право, потому что это его личный выбор. Но ничего оскорбительного, задевающего национальные чувства украинцев в том, что эта книга рассказывает о сибиряках, нет и быть не может. Более того, автор, видимо, продолжает плакать, молиться и любить и мало следит за происходящим. Сибирь — это край, который этнические украинцы обживали не в меньшей степени, чем этнические великороссы. И мы теперь будем помечать любую местность, где жили украинцы, как «территорию инкогнито»?

Чтобы духа их не было! Как «денацификация» Украины привела к ее дерусификации

Что касается отмены, то она бывает штучной и тоже довольно часто глупой. И это решения, которые принимают не украинцы, а представители опять же европейского истеблишмента. Как в случае с известной писательницей, гражданкой Израиля Линор Горалик, когда её не допустили на эстонский литературный фестиваль. Линор повела себя идеально. Вместо того, чтобы бить себя в грудь, пошла в Тартуский университет, где всё в порядке с диалогом между эстонской и русской культурами, и прекрасно выступила.

Понауехали. Как обвинения режиссера Херманиса в адрес российских эмигрантских СМИ в Латвии оказались предвыборным художественным высказыванием

В западной Европе мне известны только два или три случая, когда университеты отказывались принимать, например, российских профессоров даже без аффилиации, без отсылок к государственным учреждениям. Ситуация понятна: запрет на аффилиации с государственными учреждениями — это одна история, а в личном качестве — выступай.

Разочарование. Драматург Иван Вырыпаев и актриса Каролина Грушка рассказывают Сергею Николаевичу о том, как переживают войну

Бывает дурость и в среде профессорского сообщества, но крайне редко. Был отменен, насколько я знаю, один семинар по Достоевскому где-то в Италии. Позиция у меня простая: если хоть одному беженцу поможет запрет семинара по Достоевскому, я буду обеими руками за. Но что-то я таких беженцев не встречал.

Линор Горалик. Фото Anna Kozlova/Линор Горалик/Facebook

Зато встречал другое. Например, есть такой околокатолический фестиваль, который проходит каждый год в Римини — «Митинг за дружбу между народами». Это одна из важнейших общественных, интеллектуальных, культурных площадок для диалога, в котором принимают участие не только католики. В августе 2022 года там блестяще выступали руководители «Мемориала», подготовившие выставку о ГУЛАГе («Люди, несмотря ни на что. Истории из Мемориала»). Экскурсоводами на ней работали девушки-беженки из Украины. Это было сотрудничество, подчеркну, не только с Западом, но и с Украиной.

- Часто по российским телеканалам демонстрируют сюжеты о демонтаже памятников, так или иначе связанных с российским или советским прошлым…

- Здесь ответ простой: понятно, что сносят не монументы, а олицетворения своих внутренних унижений, страха и ненависти. Это какой-то психический жест, а не уничтожение культуры как таковой. Литовский поэт, профессор литературы в Йельском университете Томас Венцалава в прошлом году в одном из интервью подчеркнул, что ему понятны эмоции украинцев. Сам бы Томас, скорее всего, испытывал такие же, будь он на их месте, но утверждения о том, что империализм и агрессия в «генах у россиян» — проявление расизма. Попытки развенчать Толстого или Достоевского в Литве, по мнению поэта, просто глупости, даже если этим занимаются высокопоставленные чиновники.

Томас Венцлава. Фото Skoparon по лицензии Flickr

Сам я сейчас в западных университетах не частый гость, потому что это безумно дорого и для организаторов, и для меня, но бываю. Там очень доброжелательная атмосфера, открытая спокойная. Запретов на книги не замечаю. Есть другое: запреты на передачу в Россию авторских прав на переводы, но это опять же часть большой политики. Это закончится вместе с тем, что официально называется СВО. Раньше этого не произойдет.

- Нельзя не отметить, что при этом в стране по нарастающей идет преследование самых разнообразных творческих институтов.

- Да, в самой России запрет на русскую культуру становится всё более тотальным. Вот уж где мы видим политику запрета и отмены, то здесь. У нас сначала исчезли имена тех, кем мы можем гордиться: от Дмитрия Крымова и Римаса Туминаса до Дмитрия Назарова и Данилы Козловского. Слава Богу, что устоял великий Лев Додин. Не сдал позиции, с одной стороны, а с другой и театр не погубил. Это скорее исключение из правил.

От искусства требуют жертв. Цензура, доносы и «черные списки» в музеях Москвы

Если посмотрим на кино, то только что изъяли из обращения фильмы с участием Яны Трояновой после её интервью Юрию Дудю. Это даже не борьба с инакомыслием, потому что это не противоборство с чьим-то мнением, а преследование деятеля культуры и плодов того, что он производит, в чем он участвует. Книги по-прежнему всё ещё выходят у иноагентов и размечаются, но законодательство так развивается, что скоро, наверное, и это будет невозможно.

«Икона икон». Историк Андрей Зубов о том, почему Путин не может рассчитывать на милость Божию

Однако свято место пусто не бывает. «На проклятом Западе», где «отменяют» русскую культуру, начинают открываться новые русскоязычные издательства. В Лондоне зарегистрировано (не знаю, где территориально находится) новое издательство Георгия Урушадзе — Freedom Letters, которое просто десятками выпускает книги в электронном виде. Часть из них выходит и в бумажном варианте, какие-то добираются до Москвы. Начал издаваться журнал Максима Осипова «Пятая волна» в Амстердаме.

Вам пора из музея. Уже в третьей ведущей галерее России уволился директор

И это не значит, что «свет идет с Запада», как раньше восторженные европейские наблюдатели приветствовали «свет с Востока». Нет, свет ни с Запада, ни с Востока, а оттуда, где людям не мешают жить и работать. Не мешайте людям работать — свет будет идти сам. Когда на Веру Полозкову пишет донос Елена Ямпольская и требует её уголовно преследовать, то я с ужасом читаю эти сообщения. Где это происходит? Здесь у нас, там, где мы живем.

- В связи с этим вопрос, который звучит всё чаще. Можно ли сегодня вообще говорить о таком понятии, как российская культура? Не распалась ли она на совершенно несовместимые части? Стихи Веры Полозковой с одной стороны, и песни Шамана — с другой.

- Культура всегда была очень разной, и это скорее хорошо. Плохо будет когда останется только Шаман. Культура должна быть разнородной. Она должна распадаться и соединяться заново. Она должна исчезать и возобновляться. Живая культура течет как бурная река, не останавливаясь, рывками, как пульсирующая кровь. Она тоже не течет ровно, иначе мы бы все давно умерли.

«Мы живем в мире, где идет война». Пианист Ян Лисецкий о концертах для беженцев и бессмертии русской классики

Эта пульсация «живой крови» сегодня есть. Когда закончится запас энергетики у русских писателей, художников, театральных людей, киношников, и они просто устанут без конца сопротивляться, может быть, энергия утратится, но пока она сохраняется. Мы понимаем, что за свою излишнюю твердость, единственно возможную твердость, поплатился Андрей Могучий, которого сняли с БДТ. Он не пошел по пути некоторых московских худруков, уважаемых в своей профессии, но не слишком, как мне кажется, разборчивых, как Константин Хабенский или восторженно патриотически настроенных, как Владимир Машков. Повторюсь, никто русскую культуру не отменит, если её не уничтожат свои же собственные деятели и политики.

Виталий Манский и поэтесса Вера Полозкова. Фото Sputnik/Scanpix

- Что такое культура сейчас в современной России для большинства обычных граждан? Она им важна, интересна?

- Где мы проводим границу: это культура, а это — это нет? Сериал «Чики» — это культура? С моей точки зрения  — да, и на него отзывается огромное количество россиян. Когда вышел сериал «Обычная женщина» с Анной Михалковой, смотрели все. Я сейчас беру массовый сегмент с глубинным вторым слоем.

Если говорить о том, верны ли российские зрители своим любимцам, то оказалось, что они не верны Алле Пугачевой, хотя могли бы из благодарности поддержать её в противостоянии с беспредельностью власти. Не с властью как таковой, а с её беспредельностью — на большее Алла Борисовна не покушается. Максима Галкина могли бы поддержать хотя бы из любви к Пугачевой. Традиции защищать своих художников нет. Своих не бросаем? Бросаем. На границе русского культурного поля висит плакат: «Своих — бросаем».

В этом смысле с так называемым элитарным искусством все обстоит гораздо лучше. Примерно месяц назад я видел в Ереване Андрея Звягинцева. Он пришел в себя, что очень радует, потому что Андрей был неподвижен и еще несколько месяцев назад не вставал. Сейчас он пришел в себя и уже может показывать свои старые фильмы. Звягинцев, конечно, поставил диагноз гораздо более глубокий, чем политологи в нашей стране, в той, где я живу и с которой разделяю все боли и ужасы. Он дал диагноз — «Нелюбовь». Этот его фильм гораздо острее, с моей точки зрения, чем «Левиафан». Что показывает последний? Вот церковь превратилась в храм сатаны, а власть подчинилась церковному инструменту. Ну и что? «Нелюбовь» — это какое-то глубинное состояние отдельно взятого человека, общества, политиков. Я сейчас не конкретных политиков имею в виду, а политиков как профессию. Нелюбовь учителей, родителей, любящих или ненавидящих на самом деле друг друга, жен и мужей.

Андрей Звягинцев. Фото EPA/Scanpix

- Является ли современная российская культура логическим продолжением того, что существовало и развивалось до 24 февраля прошлого года? Или все происходящее стало для культуры переломным моментом, тем, что отменяет её смыслы и даже суть?

- Все-таки внешние обстоятельства испытывают нас, но не меняют. Нас меняет долгий опыт жизни, в том числе в искусстве, которому мы следуем, независимо от того, какие обстоятельства вокруг происходит. Теоретически, конечно, те искусства, которые зависят от финансирования, в гораздо худшем положении. Они могут угасать. Им просто не дадут денег, и все. Сначала Институт развития интернета предложит документалистам: «Идите к нам, мы вам позволим как-то поработать, только главное, бренд свой отдайте». Потом и этот источник финансирования перекроют.

У театров тотальная зависимость от финансирования со стороны. Даже у самых успешных театральных коллективов. В этом смысле литература и вообще письменное искусство имеет колоссальное преимущество. Никто не мешает производить писателю то, что он хочет, быть верным своим замыслам. Тем более что, повторюсь, даже зазора не возникло между запретом на издание каких-то слишком смелых текстов и возрождением большой эмигрантской книжной культуры. Я уверен, что у Георгия Урушадзе еще будут конкуренты, несмотря его невероятную активность.

В культуре периоды подъемов и спадов не совпадают с периодами общественных подъемов и спадов. Если мы возьмем 90-е, то это время бурных общественных сражений, свободы слова, освоения новых трибун, пробуждения церкви (в некоторых отношениях лучше бы она не просыпалась), но новый русский театр — это же двухтысячные, десятые года. Это путинское, не ельцинское начало.

Театр накапливает свою энергию по иным каналам, к нему поступает иная подпитка. В данном случае, что может произойти гипотетически? Если вся эта история надолго, то воспроизводство театрального поиска замедлится, а потом и прекратится.

Сегодня мы можем сказать, что Стоппарда продолжает ставить Алексей Бородин в РАМТе. Это по-прежнему мощно, но дадут ли через год ему продолжить? Если нет, то тогда окончательно уничтожатся институциональные основания самого существования независимого театра. Или: те сериалы, которые были на подъеме и учились облекать сложные темы в простую форму, начнут загибаться. Конечно, везде будут издержки. Говорю так, потому что я оптимист. А вообще-то пахнет надвигающейся катастрофой.

- Неизбежен тогда вопрос, где сейчас место для российской культуры? Осталось ли для неё пространство в России после 24 февраля?

- Если не спрашивать разрешение, то место есть. Если мы будем вести себя, как будто входим в автобус и спрашиваем у кого-то, не уступят ли нам местечко, то нам ответят: «Фиг вам», как писал великий русский писатель Эдуард Успенский (не очень приятный, видимо, в личном качестве).

Стоит продолжать делать свое дело. Например, Театр.doc показал, что можно существовать на абсолютные копейки и, в отличие от пышного имперского репертуарного театра, создавать экспериментальные формы «за три рубля». Я желаю этому театру подавать нам пример никого не спрашивать, что можно, а что нельзя.

Фигуранты «московского дела» встретились с отсидевшими по «болотному делу» на спектакле «Подельники» в «Театре.doc». Фото: Глеб Лиманский / «Новая газета»

Можно, например, написать книгу и передать её для печати за границу. Если боишься, потому что родственники здесь, в конце концов, публикуй анонимно. Времена Абрама Терца (Андрей Синявский) и Николая Аржака (Юлий Даниэль) еще не вернулись. За издание книг на Западе пока не сажают, хотя общественно это осуждается. При этом способов передачи текстов анонимно «выше крыши».

Кино? Сними на «мыльницу», сними на телефон. Да, это будет не «Акварель» Косаковского, но кто знает, может быть, это получится тот самый ранний Владимир Косаковский, которого мы полюбили, когда он снимал из окна собственной квартиры, как весь год идет ремонт у него под окнами. Это не конец. Я бы сказал, что это очень тяжелый период.

Игра с огнем. Дмитрий Крымов разговаривает с Сергеем Николаевичем о своем новом спектакле «Фрагмент» в клайпедском Театре Драмы

Другое дело, что, как учил нас Арсений Борисович Рогинский, не дай им себя убить. Если ты чувствуешь, что угроза уже идет не твоему конкретному высказыванию, а тебе лично, ты все-таки подумай. Опять же есть люди, рожденные героями. Так получилось, что 26 февраля 2022 года я вернулся из Европы в Москву, а уже 28 февраля я встретился в Екатеринбурге с Володей Кара-Мурзой. Случайно, мы не сговаривались. Он показывал свое кино, я читал свою лекцию, мы столкнулись, поужинали, поговорили, и вот он герой, я — нет. Понятное дело, что герой тоже должен взвешивать последствия для себя и принимать решение: готов на эти последствия не готов, но не герой точно должен сберечь себя. Это тоже одна из задач. Поэтому вывод очень проморалистический, почти как в басне: можешь выдержать — выдержи, не можешь — не выдерживай. Главное не обещай того, чего ты внутренне не готов исполнить.

«Путин сегодня — «попаданец»». Галерист и политтехнолог Марат Гельман о войне, мужском государстве и ответственности российской культуры

- Как Вы относитесь к точке зрения, что все предыдущее развитие России, в том числе и русская культура, неизбежно привело к сегодняшней положению дел? Именно неизбежно.

- Давайте возьмем шкалу времени. У нас на одной засечке 1613 год (выход из смуты), а на другой — 1913-й, трехсотлетие дома Романовых. Если мы возьмем эти две точки, то как можно оценить правление династии? Согласитесь, что блестяще. Вывели из смуты, устояли. Были ошибки и преступления, но создали новое государство, в котором, конечно, иногда жить было невыносимо, но не более невыносимо, чем в других государствах в то же самое время. Великие реформы Александра II в некотором отношении даже это время обгоняли, а экономика к 1913-му году просто находилась на пике. Блестящее правление.

Меняем точку отсчета: берем 1617-й и 1917-й. Те же 300 лет, поменяли всего на четыре засечки, маленькие, крошечные и что получили? Катастрофу. Ужас, предопределенность, безысходность. Вывели из смуты и в итоге в новую смуту привели. Дальше многоточие. Мы поменяли всего лишь четыре года на шкале времени и получили противоположный результат.

Спрятать и эвакуировать. Как Украина теряет и спасает от войны и России свое культурное наследие

Этот разговор о неизбежности и невозможности. Было — не было, возможно — невозможно. История не признает таких понятий, как навсегда и никогда. Всё, что было, то было, а чего не было, того не было. Поэтому череда преступных ошибок, которые совершают и отдельные политики, и деятели культуры, и философы, и священники, и обыватели в какой-то момент ведет к точке, которую можно считать точкой невозврата. Но она ставится в тот момент, когда кто-то принимает решение, что мы обрубаем концы. Сами они не обрываются. Конкретные люди в конкретное время при конкретных обстоятельствах доводят дело до тупика. Не тупик бесконечно присутствует в нашей жизни — мы сами его создаем и сами себе еще заговариваем зубы тем, что у нас так было всегда.

- Давайте перейдем от глобальных проблем российской культуры к Вашему персональному поиску выхода из тупика. Документальный фильм «Голод», над которым Вы работали вместе с коллегами, за полгода на YouTube посмотрело два миллиона человек. Сегодня на платформе Planeta.Ru идет сбор средств на Ваш новый проект — «Родина». Его главным героем станет иеромонах Иоанн (в миру Джованни Гуайта), итальянец, православный священник, посвятивший много времени изучению культуры и истории Армении. Как Вы формулируете для себя главную цель этого проекта?

- Как и в прошлый раз, мы не берем ни копейки денег у государства. Оно бы, наверное, нам и не дало после того «свинства», которое мы ему устроили с «Голодом», но мы и не просили. Хотя собирать средства стало сложнее. Люди стали беднее, часть разъехалась, а сбор внутрироссийский, поэтому он ограничен карточными системами и так далее. Но мы все равно собираем и нашими заказчиками оказываются тысячи людей, переводящих небольшие (иногда большие) деньги на этот проект. Значит мы должны отрабатывать. Делать фильм только о том, что тебе лично в данный момент интересно, невозможно. Надо какой-то нерв зацепить.

Информационный «Голод». Почему Минкульт отозвал прокатное удостоверение у документальной ленты о событиях столетней давности

Мне кажется, что помимо всех прочих бед, которые произошли с людьми после 24 февраля 2022 года, мир вступил в эпоху нового кочевья. Сотни тысяч людей, которые никуда не собирались, не планировали эмигрировать, не готовились к этому, сметены с привычных мест. Корни вырваны, земля разворочена. Бывает культура, где «корни» у людей растут из головы. Такова еврейская культура. Она как бы готовила своих чад, что им придется перемещаться или быть готовыми к бесконечному перемещению. Человек должен был укореняться в знании, понимании, в умении управлять жизнью вокруг себя и иметь то, что ты можешь унести с собой.

Бывают такие культуры, и мы хотим взять человека, у которого «корни» написаны на лице. Прошу прощения за такую шутку. У отца Ионна православная борода, но она вполне себе сардинская. Он родом с Сардинии. Его папа был министром. [Священник] Джованни из очень благополучной и высокопоставленной семьи, укорененной в западной культуре и в западной церкви. Его сестра католическая монахиня. И вдруг он становится православным иеромонахом под влиянием отца Александра Меня. Занимается армянской культурой, историей армянской церкви, выпускает книгу бесед с Католикосом Всех Армян Гарегином I.

Самое существенное, что он настоящий христианин. С моей точки зрения, у меня нет согласия в этом с моим героем, у отца Ионна нет надежной земной прописки. Если он верующий, то вся земля ему чужбина и родина одновременно, потому что верующий прописан на небе, там у него канцелярия. Поэтому, конечно, можно быть патриотом, исполняя долг перед хорошим государством, не проливая кровь и не призывая к кровопролитию, не призывая к насилию над ближним, упреждая конфликты. Так можно служить той земле, где ты оказался. Но, по-хорошему, я бы на месте власти любого верующего — как когда-то Рим — подозревал в нехорошем, потому что родина у них не здесь.

У любого верующего, будь он еврей, поляк, итальянец, армянин, русский — кто угодно, «корни» растут из души в небо. Когда-то у Андрея Хржановского был фильм «Полторы комнаты». Там в разгар антисемитской кампании, вдруг буквицы, соединяясь с музыкальными инструментами, улетают из питерских квартир, покидая евреев, превращаясь в иврит, и исчезают в небе. Они туда — к богу, к своему основателю. И как быть? Нужны ли эти «корни» или может быть вообще мир вступает в эпоху, когда формальной лояльности государству, в котором ты оказался, достаточно?

Короче, нет лучше человека для выполнения роли связного между небом и землей, чем сардинский сын министра, ставший православным священником, живущий между Россией и Европой и знающий армянскую культуру, как родную.

- Как Вы планируете строить работу над этим фильмом? Где будете снимать?

- Мы поедем через Армению, будем встречаться с релокантами, армянскими репатриантами, с теми, кто вернулся на родную землю, с теми, кто не вернулся. Я хочу, чтобы отец Иоанн с ними знакомился, беседовал. Через него мы будем понимать этих людей, для кого родина — реальность, а для кого она — это то, что показывает в кино, но чего нет в жизни.

В финале я мечтаю, не знаю, как получится, это уже вопрос, сколько мы соберем средств, познакомить его с одним релокантом, живущим не в Армении, а на маленькой яхте. В конце фильма, когда отец Иоанн появится на палубе этой яхты один, а вокруг будет бескрайнее море — это будет символ того состояния, в котором оказывается здесь и сейчас современный человек.

И понятно, что и Армения не случайна, потому что Арарат — Гора спасения. Я понимаю, что Арарат юридически принадлежит Турции, но он виден из ереванских окон. И вызывает слезы, умиление, восхищение, гордость и страдания. Что такое Арарат — это радость, что потоп закончился. Сейчас мы в открытом море и потоп продолжается, но он закончится. Гора спасения даст ту самую оливковую ветвь, которую мы воспринимаем не только, как символ мира, но ещё и как символ корней, возвращающихся человеку словно дар.

«Любое решение уйти из своего дома — трагическое». Гидон Кремер о музыке и войне