В современном мире предпринимательство — один из самых распространенных для женщин способов зарабатывать на жизнь в новой стране. Эмигрантки открывают всевозможные бизнесы по всему миру — от сложных технологических стартапов в Кремниевой Долине до салонов красоты в Риге. Но 100 лет назад беженки из Российской империи вряд ли могли себе представить, что одним из отдаленных последствий политической катастрофы в их стране станет то, что многие из них откроют свои бизнесы от Харбина до Нью-Йорка.
При этом, вопреки стереотипам о том, что до прихода к власти большевиков женщины в Российской империи были бесправными и ничего не делали, традиция предпринимательства среди женщин в стране на самом деле существовала еще с ХIХ века. Молодых девушек даже обучали финансовой грамотности и умению вести дела, чтобы они могли взять на себя эти обязанности в случае смерти мужа или другого родственника-мужчины. И эти знания активно применялись на практике. Историк Галина Ульянова, например, приводит такую статистику: в 1814 году в России во владении женщин было 165 фабрик (к ним относился и малый бизнес), а в 1890-е — около 2000.
Дворянкам предприятия чаще всего доставались по наследству, а вот малым бизнесом скорее занимались мещанки, крестьянки, казачки и даже жены священников. Особняком стояли купчихи (их было 30–40 процентов от всего числа предпринимательниц), которым приходилось проходить круги бюрократического ада и платить двойные налоги, чтобы работать. Зато их бизнесы были успешнее, чем у других: купчихи организовывали фабрики в городах, приглашая на работу вольнонаемных и создавая предприятия прямо у себя дома, во дворе, чтобы контролировать все процессы лично.
Во второй половине ХIХ века женщинам принадлежало до 5–6 процентов промышленных предприятий: они управляли мельницами, сыроварнями и винокурнями, производили сальные и восковые свечи, мыло и бумагу. Среди них были и по-настоящему крупные и влиятельные бизнесы. Из самых ярких примеров — Мария Морозова, которая с 1889 года, после смерти мужа, и до своей смерти в 1911 году возглавляла крупнейшее в России текстильное предприятие — Товарищество Никольской мануфактуры «Савва Морозов, сын и Ко».
Но героини нашего цикла предпринимательством до революции практически не занимались — более того, большинство из них не умели вести даже домашнее хозяйство. Писательница и журналистка Зинаида Шаховская писала, что в их роду она была первой женщиной, которая вышла на работу, а ее мать, дворянка из Псковской губернии, за границей пыталась открывать бизнесы, но они все время прогорали, потому что она не имела опыта ведения дел. Или, например, мать сестер Васильчиковых, Лидия Вяземская, была против того, чтобы ее дочери Татьяна и Мария шли секретаршами, потому что эта работа, на ее взгляд, не имела высокого смысла — аристократическое воспитание не подразумевало счета денег.
Иллюстрация Екатерина Балеевская/Spektr.press
Тем примечательнее, с какой скоростью, смелостью и удивительным трудолюбием женщины эпохи белой эмиграции открывали свои бизнесы в новых странах. И не только зарабатывали сами, но и давали другим беженкам возможность найти работу. Основной бизнес для женщин в те времена был связан с модной индустрией: тренд на «а-ля рюс», связанный с популярностью Русских сезонов Сергея Дягилева, позволил эмигрантам открыть только в Париже около двух десятков Домов моды. Да и сам балет стал сферой, где женщины могли применить не только свои танцевальные и педагогические навыки, но и предпринимательское чутье.
Впечатляет и то, как эмигрантки не сдавались, когда их проекты закрывались или терпели финансовый крах: например, Варвара Каринская, которая всегда прекрасно шила и держала до революции салон для «театральных», быстро вышла из роли светской дамы и открывала свои ателье в каждом новом городе, куда ее заносила история: сначала в Москве, чтобы прокормить детей, а затем в эмиграции — в Лондоне и Париже. И везде она могла за счет своего ремесла заработать на хлеб и кров. Правда, с бизнесом Каринская в итоге завязала, когда осела в США, став выдающимся художником по костюмам в балете Джорджа Баланчина и в 1948 году получила «Оскар» за свою работу над фильмом о Жанне Д’Арк. Так что карьера ее все равно удалась.
В этой колонке мы расскажем о нескольких бизнесах, которые 100 лет назад открывали эмигрантки в разных странах и разных индустриях. Часто они делали это вместе с мужьями, что вполне объяснимо: до эмиграции женщины чаще всего не имели даже собственных паспортов, а общий уровень гендерного равенства и в Российской империи до революции, и в Европе 1920-х был настолько низким, что случаи self-made были скорее редким исключением.
Иллюстрация Екатерина Балеевская/Spektr.press
Мода
Модный дом «Ирфе» Ирины и Феликса Юсуповых
Эта пара, безусловно, заслуживает отдельного рассказа: скандально известный князь, учувствовавший в убийстве Григория Распутина, Феликс Юсупов и его жена Ирина, ставшая в эмиграции дизайнером. Собственно, название дома — «Ирфе» — происходит от первых букв их имен. Лишившись после революции большей части состояния своей семьи (одной из богатейших в России), включая недвижимость, заводы и рудники, Юсупову в эмиграции приходилось искать новые источники дохода, а еще своей задачей они видели создание рабочих мест для других беженцев. В частности, князь открыл во Франции контору по трудоустройству эмигрантов и салон красоты, где женщины могли научиться делать массаж или макияж, чтобы затем открыть собственное дело, а еще Школу прикладных искусств имени Строганова
А в 1924 году им с женой пришла в голову идея открыть в Париже модный дом. Первая же коллекция, представленная в отеле Ritz, произвела фурор. Коллекцию придумывала сама Ирина Юсупова, и она полностью отражала тренд на «а-ля рюс»: дорого, аутентично и респектабельно. Княгиню современники описывают как деятельную и яркую, талантливую и с хорошим вкусом — она вовсе не была в тени своего мужа. Их проект имел такой успех, что филиалы открылись в Берлине и Лондоне. Вскоре Юсуповы стали производить и собственные духи. «Оригинальность, рафинированность вкуса, тщательность работы и художественное видение цвета сразу поставили это скромное ателье в ранг больших Домов моды», — писали об «Ирфе» в прессе.
Однако уже к 1931 году их модный бизнес развалился: с одной стороны, сказался экономический кризис, который сократил возможности их целевой аудитории покупать дорогие наряды. С другой, изжил себя тренд на «русскость» в дизайне. Кроме того, им было очень сложно выдерживать конкуренцию с европейскими модными домами — как раз тогда набирал обороты дом Chanel, которые предлагал более утилитарный подход к костюму и платьям.
Дом моды «Шапка» Марии Путятиной
В одной из колонок мы подробно обсуждали один из самых известных эмигрантских модных бизнесов — Дом вышивки «Китмир» княгини Марии Павловны Романовой. Как и Юсуповы, внучка Александра II брала на работу, в основном, женщин, которым нужно было зарабатывать себе на жизнь в новой стране. Как и «Ирфе», ее ателье сначала взлетело и быстро завоевало любовь клиентов и мировые награды, а затем не смогло пережить кризис. В 1928 году дом был продан: в частности, сказалось неумение княжны вести финансовые дела.
Но если про «Китмир» знает большинство людей, которые хотя бы бегло изучали историю белой эмиграции, то другой женский бизнес этой семьи незаслуженно остался в тени — Дом моды «Шапка» Марии Путятиной, свекрови и соратницы княгини Романовой. Который, кстати, оказался гораздо более устойчивым и живучим, чем проект ее невестки.
Мария — жена генерала Путятина, представителя старинного аристократического рода, который служил до революции дворцовым комендантом Царского села. А еще одна была дочерью художника Ивана Ендогурова, от которого нашей героини достались любовь к рисованию и чувство вкуса. Ее сын Сергей Путятин еще до событий 1917 года женился на Романовой, и после побега из Российской империи они оказались сначала в Румынии, а затем в Лондон и Париже. Когда ее невестка открыла во Франции ателье (поначалу крошечное в каком-то полуподвале), Путятина во всем ей помогала, была правой рукой и сама обучала новых сотрудниц.
Вдохновившись своим опытом работы в «Китмир» в возрасте 52 лет Путятина решилась открыть свое ателье, сосредоточившись только на шляпках, что и следует из названия. Все шляпки она сначала рисовала от руки, лично продумывая все детали и линии, подбирая цвет и фасон. Она делала как универсальные береты, так и шляпы на заказ, вязанные изделия, шляпки с вуалью и многое другое. Бизнес был таким успешным, что вскоре Путятина открыла филиал в Лондоне, которым управляла ее подруга. С возрастом она постепенно передала бразды правления более молодым сотрудницам и отошла от дел. Остаток дней она провела в доме престарелых в Сент-Женевьев.
Дом Valentina Валентины Саниной-Шлее
А на другом континенте мировую моду завоевывала другая эмигрантка из Российской империи — Валентина Санина-Шлее. Ее историю мы подробно обсуждали здесь: девочка из Харькова, неудавшаяся актриса, которая превратилась в эмиграции в гениального дизайнера. Свое ателье в Нью-Йорке в 1925 она открыла вместе с мужем Георгием (Джорджем) Шлее. Валентина сумела умела найти подход к американкам, которые стремились к женственности и элегантности, и очень быстро ее платья стали популярными. В 1928 году они нашли инвестиции и открыли дом моды Valentina Gowns на Мэдисон-авеню, за продвижение которого на протяжении двух десятилетий отвечала «крестная мать американской моды» Элеанор Ламберт, которая также принимала участие в создании Met Gala и Недели моды в Нью-Йорке.
За год продажи бренда доросли до 90 000 долларов, что было в то время серьезным финансовым показателем успеха. Ее платья были не по карману большинству женщин в Америке: средняя цена составляла 250 долларов в 1930-х годах и около 600 долларов — в 1950-х. Это много даже сегодня, а тогда — состояние. Кроме того, Валентина одевала топовых звезд для главных фильмов того времени — от Марлен Дитрих до Греты Гарбо.
Но после десятилетий успешной карьеры, в 1957 году, Валентина закрыла модный дом и ушла на пенсию. Отчасти это было связано с тем, что Джордж ушел от дизайнера к Грете Гарбо, лишив ее части средств. Это сильно подорвало состояние Саниной-Шлее, в последние годы жизни ее находили опустившейся и потерянной. Однако ее творения — платья от Valentina — вошли в историю моды и сделали ее одной из самых знаковых фигур своей эпохи. И, конечно, успешной предпринимательницей.
Иллюстрация Екатерина Балеевская/Spektr.press
Издательское дело
«Окно» и «Новый журнал» Марии и Михаила Цетлиных
В так называемом «русском зарубежье» открывались и закрывались десятки издательств, которые выпускали книги и всевозможные журналы, газеты и альманахи, где могли публиковаться эмигранты. Среди их авторов было много женщин — от Тэффи и Цветаевой до Шаховской и Берберовой. Но издателями и владельцами были мужчины.
Технически издания «Окно» (1923 год, Париж) и «Новый журнал» (1942 год, США) тоже были открыты мужчиной — поэтом, редактором Михаилом Цетлиным (псевдоним —Амари). Но так получилось, что все свои проекты он делал в партнерстве со своей удивительной женой — Марией Тумаркиной (Цетлиной), о которой мы подробно говорили в этой колонке.
Она была одной из первых женщин в Европе, получивших диплом философа, отучившись в Бернском университете. Вместе с мужем они были it-couple эмиграции: сумев сохранить свое состояние за границей, они были главными меценатами белой эмиграции. Их издания тоже выполняли, в первую очередь, функцию социальную: дать работу литераторам в изгнании.
Все тексты Мария и Михаил редактировали вместе, как и решали ключевые рабочие вопросы. К сожалению, «Окно» просуществовало всего лишь год, так как, по сути, дублировало другое русскоязычное издание «Современные Записки», где Цетлин работал редактором.
А вот их следующий проект, запущенный уже в США, под названием «Новый журнал» оказался гораздо успешнее: он существует до сих пор, уже больше 80 лет создавая площадку для русскоязычных писателей и поэтов за рубежом. Более того, им с 1945 года занималась именно Мария Цетлина, так как ее муж умер от рака. А его жена и партнер по издательскому делу дожила до 94 лет.
Балет
Школа-студия Ольги Преображенской
Мы уже рассказывали о том, как балет стал одним из самых надежных и быстрых социальных лифтов для женщин в эмиграции. А еще это была индустрия, в которой женщины открывали свои небольшие, но влиятельные бизнесы — студии, где они занимались танцем с учениками. В то время русский балет был на пике популярности, так что балетные школы открывались по всему миру — от Парижа до Нью-Йорка — и давали стабильный доход своим основательницам.
Для кого-то это было красивое развлечение, для других — дорога в мир большого искусства. Есть замечательная история о том, как легендарный Морис Бежар занимался в студии у Любови Егоровой, одного из главных педагогов того времени. Но денег у Бежара почти не было, и тогда Егорова поставила его в пару с какой-то дочерью богатых родителей. «Она платит, ты работаешь!», — объяснила педагог, занимаясь десять минут с девочкой, а все остальное время взращивая из Бежара великого танцора.
А самая известная школа-студия принадлежала Ольге Преображенской и просуществовала в Париже почти сорок лет, с 1923 по 1960 год. До эмиграции Преображенская преподавала в Петроградском хореографическом училище, в Школе русского балета. Ее студия была культовое место на бульваре Капуцинок, где растили звезд в духе старой русской балетной школы, то есть без жалости и пощады.
«Несмотря на крик, которым она сопровождала свои уроки, было ясно, что Ольга и ученики уважали друг друга. Вот почему последние, часто обалдевшие от ее гнева, никогда на нее не обижались. В ней не было и тени вульгарности, ирония ее никогда не была оскорбительной. Я подозреваю, что кричала она с целью добиться от учеников максимального напряжения. В балете необходимо владеть нервами и уметь не терять головы», — писала балерина Нина Тихонова.
Точное количество учеников Преображенской назвать сложно, но речь идет о сотнях имен, среди которых Ирина Баронова, Агриппина Яковлевна Ваганова, Нина Вершинина, Ольга Вершинина, Нина Вырубова, Серж Головин и другие. Помимо Франции, Преображенская преподавала в Берлине, Милане, Лондоне, Буэнос-Айресе. Последние годы жизни Преображенская провела в больнице для престарелых, где скончалась в нищете. Ее имя померкло на фоне великих балерин начала ХХ века, но ее дело еще много десятилетий жило в работах ее учеников (как, вероятно, и психологически травмы, нанесенные во время занятий, но это уже другая история).