Часть 1

Хорошо известный нынешним эмигрантам поезд Калининград-Москва — удивительный межпространственный портал из России в Россию, всасывающий и выплевывающий чужестранцев на литовском полустанке буквально in the middle of nowhere. Каждая поездка на нем — лотерея, в которой разыгрывается «эффект купе»: то услышишь удивительные истории о том, как людей раскидало по миру, то будешь отвечать за «всю Америку» перед калининградскими пенсионерами. Как повезет.

Не везет мне в этом розыгрыше частенько, но недавно я выиграла джек-пот. В Литве я села в пустое купе, и следом за мной вошли два молодых человека лет 20−25, которые очевидно не были знакомы. Когда все чемоданы, как в «Тетрисе», были утрамбованы под полки, парни сели напротив и одновременно выложили на столик незнакомые мне паспорта темно-малинового цвета.

И тут же удивленно повернулись друг к другу: «Ты тоже испанец?»

А дальше на моих глазах развернулась поразительная историческая драма. Оказалось, что 86 лет назад прабабушка и прадедушка моих попутчиков, будучи маленькими детьми, сели на один корабль, идущий от испанских берегов в сторону советской Евпатории. Они думали, что едут на несколько месяцев, но остались в СССР навсегда.

-- Почему? Как ваши предки вообще там оказались?

Тогда они рассказали мне, что это были дети испанских коммунистов, которых вывозили в 1937−38 годах из страны, где бушевала Гражданская революция: на одной стороне был генерал Франко, на другой — Народный фронт — коммунисты, марксисты и националисты, которых поддерживала советская власть. Детей было решено увезти подальше от смертельной опасности, но в итоге это изменило не только жизнь 2859 человек (именно столько мальчиков и девочек оказались в СССР), но и их потомков.

-- Моя прабабушка жила в детском доме в Москве!

-- И моя!

-- А когда они получили паспорта?

-- В 90-х!

-- И мои! Представляешь, я никогда не встречал других потомков тех испанцев.

А вот я встречала — больше скажу, встречалась в юности с потомком тех самых ninos de Rusia. Его многосоставная нездешняя фамилия вкупе с рассказами о далекой Севилье, куда мы могли бы отправиться для знакомства с padre, в мои 18 лет работали безотказно. Впрочем, в купе они сработали так же — не со мной, конечно, но с молодой таможенницей, которая даже закрыла глаза на пару лишних бутылок заграничного вина в багаже симпатичного правнука испанских коммунистов: сувениры для московской родни.

И, может быть, эта история осталась бы очередной застольной байкой о «калининградском поезде», если бы не еще одно удивительное совпадение. Дело в том, что поезд вез меня на этот раз не в Ригу, а в Мадрид, где я должна была встретиться… с потомками детей испанских коммунистов, которые теперь живут на родине предков.

Совпадение? Нет, повод для новой колонки.

Конечно, формально история испанских детей выходит за рамки нашего привычного формата, но она кажется мне важным отражением той эпохи, о которой мы так много говорим в этом цикле. И, безусловно, в ней есть много женских имен и голосов.

Девочки и мальчики с такими же звучными испанскими фамилиями, как у моих случайных попутчиков, действительно в 1937 году спустились с корабля на советскую землю. Их встречали с помпой: защитить детей коммунистов из дружественной страны считалось делом чести для советских властей. Пионеры в буквальном смысле ждали ровесников с концертом в порту. «Туда была направлена большая группа комсомольцев, подготовленная для работы с этими детьми, специально обученная испанскому языку, чтобы дети лучше адаптировались в чужой стране», — напишет в своих мемуарах Мария Мансилья, чей муж Тасио мальчиком приехал на одном из тех кораблей.

И поначалу все выглядело как веселый летний лагерь: в Евпатории им выделили пансионат, где кормили такими блюдами, какие никогда не видел среднестатистический советский ребенок — в том числе, черной икрой, которую испанцы испуганно назвали «черной едой» и тайком выкидывали в море. Важно понимать, что сбежали эти ребята от бомбежек и голодной смерти (кроме того, большая часть из них были из бедных семей — шахтеров, рабочих).

Это решение, которое может из сегодняшнего дня показаться безумным, было принято от отчаяния и страха: антрополог Игнасио Фернандес де Мата рассказывает, что дети в самых опасных районах страны — стране Басков, Астурии и Кантабрии — находились под постоянными бомбежками. Кроме того, никто не предполагал, что этот отъезд — надолго. «Мои родители были уверены, что мы расстаемся на 3−4 месяца», — вспоминает Кристобаль Гарсия Галан, который останется в СССР на десятилетия.

Иллюстрация Екатерина Балеевская/Spektr. Press

Советский союз был не единственным пристанищем для испанских беженцев — несколько тысяч детей были отправлены во Францию, Великобританию, Бельгию и даже Мексику, но везде они были сразу распределены по семьям. Только в СССР их ждала коллективная забота в буквальном смысле слова — дети были распределены в детские дома. Второе важное отличие: из 34 000 детей (в возрасте от 3 до 15 лет), которые покинули родину с 1937 по 1939 год, большинство смогли вернуться. Надолго или навсегда уехали лишь те, кто эмигрировали в Мексику и особенно в Советский Союз.

До начала 1940-х они действительно жили хоть и по-советски, но хорошо: для них были созданы (под руководством специального отдела при Наркомпросе) отдельные детские дома, где с ними работали как испанские, так и советские воспитатели и другие специалисты. На содержание каждого ребенка до войны тратили в 2,5−3 раза больше, чем на воспитанников обычных советских детдомов. А главное, их воспитывали как «настоящих коммунистов», которые могли бы потом стать достойными гражданами своей страны. В положении Наркомпроса было написано, что задача стоит — воспитать «строителей коммунистического общества, беззаветно преданных социалистическому отечеству трудящихся всего мира — Советскому Союзу, борцов против фашизма, борцов за свободную независимую Испанию».

Вообще образование и сама возможность его получать (бесплатно!) была краеугольным камнем для советской власти в этой истории. В воспоминаниях уже пожилых испанцев, которые рассказывали о своем опыте, учеба в СССР выглядит как небесная благость. «Именно в России меня окружили любовью, дали образование. В Испании я бы никогда не смогла учиться — разве можно не благодарить за это?», — вспоминает Бегония Гаскон Гордо. Особенно важно это было для девочек — в смысле гендерного равенства в образовании СССР тогда действительно были передовой страной, благодаря в том числе, усилиям одной из героинь наших колонок — Александры Коллонтай.

Но Гражданская война в Испании закончилась победой Франко, поэтому страны, где пригодились бы «настоящие коммунисты», не оказалось. Затем началась Вторая мировая война — детские дома эвакуировали первыми, особенно из Москвы и Ленинграда. Но некоторые дети оставались в городе даже во время блокады и наблюдали все ужасы того времени. Кристобаль Гарсия Галан, будучи уже пожилым человеком, рассказывал, что «воспоминания о Ленинграде были самыми страшными и грустными в его жизни». В начале войны часть испанских детей переболели туберкулезом и малярией — и около 15% умерли еще до массовой эвакуации в июне 1941 года. Что тщательно скрывалось в официальных документах, конечно.

«Когда началась война, лагерь-детдом испанских детей в Евпатории был расформирован — старших детей эвакуировали в Республику немцев Поволжья, младших — в другие детские дома. Поскольку немцев, населяющих эту республику, выслали за Урал, а хозяйство их осталось без чьего-либо контроля и надзора, то, как рассказывали туда эвакуированные, дети стали обеспечивать свою жизнь за счет того, что осталось от бывших хозяев: они сами доили коров, привозили дрова из леса на лошадях, даже пекли хлеб, — пишет Мария Мансилья. —  Но скоро эта „идиллия“ кончилась, и ребят распределили по разным учебным заведениям Саратовской области (в зависимости от нужд фронта)».

Далеко не все беженцы из Испании были маленькими детьми — некоторые к началу войны достигли совершеннолетия и пошли на фронт. У них не было гражданства, но они могли быть добровольцами. «Мы встретились с новой войной, когда еще не забыли ужасы нашей войны, испанской, — цитирует „Мел“ письмо Анхеля Эрреро Альвареса. — Наше желание сражаться за свободу против бесчеловечности и варварства нацистов, против диктаторских режимов, которые шествовали по Европе, заставило нас защищать последнюю крепость, которая стояла на их пути к власти. Мы хотели продолжить ту борьбу, которую годом раньше завершили наши отцы и братья в Испании». Анхелю во многом повезло: из финского плена в 1943 году его эвакуировали на родину.

Поэтому его не затронула судьба многих других его соотечественников, переживших войну и оставшихся в СССР на следующие десятилетия. Уже к началу 1940-х положение детей в целом ухудшилось. В это же время детскими домами стали управлять советские начальники, потому что в 1939 году испанские учителя были обвинены в «троцкизме» и многие из них были арестованы и отправлены на Лубянку. А сами испанцы попадали в лагеря — в частности, об этом пишет Александр Солженицын в «Архипелаг ГУЛАГ»: «Испанские дети — те самые, которые вывезены были во время Гражданской войны, но стали взрослыми после Второй мировой. Воспитанные в наших интернатах, они одинаково очень плохо сращивались с нашей жизнью. Многие порывались домой. Их объявляли социально опасными и отправляли в тюрьму, а особенно настойчивым — 58, часть 6 — шпионаж в пользу… Америки».

«Настоящее время» рассказывает историю Педро Сепеда, который сначала попал в эвакуацию в мой родной город Барнаул, а потом пошел воевать вместе с советской армией. На Лубянку Педро попал уже в 1948 году, а там «пережил то же самое, что и тысячи арестованных советских граждан. Его избивали, выбили зубы, пытали, прищемляя пальцы двойной крышкой стола, били по голому телу вымоченными в ведре с соленой водой полотенцами, чтобы кожа покрылась волдырями и язвами. Не давали спать, ночами таскали на допросы. Обвиняли в масонском заговоре и в работе на разведку США». После пыток он был осужден по статье за «измену родине» и приговорен к 25 годам лагерей. Его брат Рафаэль был зарезан в другом лагере, куда попал за воровство. После смерти Сталина Педро смог уехать из СССР, проведя в лагерях 9 лет. Причиной его ареста было письмо родным в Малагу, где он писал, что мечтает вернуться домой и очень страдает в СССР.

Иллюстрация Екатерина Балеевская/Spektr. Press

Мечтали вернуться домой большинство испанских детей (многие из которых успели стать подростками). Но тех, кто достигал совершеннолетия, «уговорами» (а мы представляем, какими методами уговаривали в СССР) склоняли к тому, чтобы отказаться от испанского гражданства и получать советский паспорт. После 16 лет их, по сути, отправляли в свободное плавание — они поступали в ВУЗы, причем старались получить профессии, которые могли бы пригодиться на родине. Там сбивались в кучки, организовывая что-то вроде испанской общины, пели народные песни и говорили на родном языке.

Нормальной интеграции в советское общество, несмотря на громкие заявления властей, не получилось: в детдомах они учились на испанском языке, а русский преподавался им как дополнительный. При этом программа была советской — переведенной. А средней школы в большинстве интернатов не было вовсе. В итоге, к моменту поступления в училища, у них не было достаточного образования и уровня знания русского языка. Во всех смыслах сироты — без родителей и без родины, они были потеряны между двух режимов, которым были не нужны: в СССР они уже выполнили свою идеологическую и пропагандистскую функцию, Испания не прикладывала достаточных усилий, чтобы возвратить их.

Казалось, бы самое время вернуть детей на родину. При том, что они сами подавали запросы на репатриацию, а их родители в Испании постоянно делали запросы в СССР. Но на них отвечали отказом или молчанием. Из письма премьер-министру Болгарии Георгию Димитрову: «В связи с повторяющимися попытками со стороны реакционных элементов в Испании, как-то: Бискайское правительство, а также некоторые из Фаланги в Испании, организовать через родственников возвращение в Испанию испанских детей, находящихся в СССР, Оргкомитет ИККИ представляет на Ваше решение вопрос о принципиальном отказе в разрешении на выезд».

Почему никто не помог этим детям уехать? А здесь, как говорится, ищите женщину. Причем, пассионарную. Главой коммунистической партии Испании в эмиграции была Долорес Ибаррури, известная по кличке «Пассионария». Женщина лихой биографии, одна из самых известных противниц Франко (это ей принадлежит каноническое No pasaran! — «Они не пройдут!»). Ибаррури уехала в 1939 году в СССР и представляла там интересы испанских коммунистов за границей. Она считала, что именно в Советском Союзе у них есть возможность воспитывать детей в соответствии с идеологией. Ее собственный сын погиб во время Второй мировой войны.

Ее позиция понятна из одного из документов Коминтерна по поводу запроса от Мексиканского посольства об отправке туда 29 испанских детей, которых требовали вернуть их родители: «Сообщаю, что тов. Долорес Ибаррури считает, что просьбу Мексиканского правительства можно было бы удовлетворить. Вместе с тем тов. Долорес полагает, что следовало бы детей, подлежащих отправке, перевезти в Москву, где у наших товарищей будет возможность оказать на них соответствующее, благоприятное для нас воздействие».

Ведь всем известно благоприятное воздействие ГУЛАГа на детей.

Сама тов. Долорес вернулась в Испанию только в 1975 году, после падения режима Франко. А в 1980-х стали возвращаться домой и другие советские испанцы. Но об этом мы поговорим в следующей части: как и почему «сталинские дети» возвращались на родину, что их там ожидало и как использовало ЦРУ. А главное, как эта история влияет на их потомков, которые эмигрируют в Испанию сегодня.

В Лондон на пуантах. Юля Варшавская о том, как Тамара Карсавина стала звездой английского балета