Парижские события откликнулись в России острыми дискуссиями о «чувствах верующих» о том, должно ли государство оберегать и защищать их и до какой степени. Борис Вишневский, к примеру, задал логичный вопрос: «Как установить факт „оскорбления чувств“? Основываться на мнении самого „оскорбленного“? Так ему, как показывает практика (в том числе, российская) ничто не помешает „оскорбиться“ чем угодно. Начиная с карикатур на своего пророка и заканчивая работой городского транспорта в субботу и продажей свинины в магазинах. Наконец, сам факт наличия неверующих вполне может стать поводом для „оскорбления“ кого-то из излишне ретивых приверженцев той или иной религии».

И действительно есть ощущение, что быть неверующим в современной России сделалось в последние годы вдруг очень немодно. Как могла случиться такая метаморфоза в стране, большинство граждан которой родились в СССР, с его официальным атеизмом? Теперь же об оскорблении своих религиозных чувств заявляют и те, кто и символ веры не знают, а государство все чаще и чаще с видимой охотой встает на их сторону. Само по себе религиозное чувство может быть прекрасным и является неотъемлемым правом граждан в их частной жизни, но хорошо ли, если ему предается государственная система, официально считающая себя светской?

Похоже, что воинствующий атеизм советской эпохи нашел свое кривозеркальное отражение в нынешних «духовных скрепах». И такое впечатление, что их воплощает один и тот же тип людей… В 1960-е годы Солженицын описывал развязных комсомольцев, которых власть науськивала на крестные ходы. Но теперь, похоже, те самые повзрослевшие комсомольцы отрастили бороды и столь же навязчиво учат общество «нашей истинной вере».   

Причина этой метаморфозы состоит в том, что с отходом от коммунизма власть принялась искать ему идейную замену, а не просто отпустила общество на свободу. И такая замена нашлась в неоклерикализме. Показательно, что главным медийным символом «возрождения России» стала реставрация московского Храма Христа Спасителя. 

Так возникало уже несоветское государство — но во многом уже и несветское, а возможно и даже — антисветское, учитывая нарастающую религиозную риторику власти. Если в 1990-х, и даже 2000-х годах рассуждения о том, что «Россия — православная страна» и потому «не Европа», были уделом лишь правых маргиналов, то сегодня они стали мейнстримом. Уже никого не удивляет, что РПЦ пользуется налоговыми льготами, а ее руководитель — государственной охраной (т.е. за счет средств всех налогоплательщиков). Стремительно клерикализуется и школа, где вместо общеобразовательного курса истории всех религий ученикам предлагают разделиться по официально признанным конфессиям, а зачастую просто безальтернативно насаждаются «основы православной культуры».

Весьма показательным примером перерастания государства в антисветское выглядел процесс над группой «Pussy Riot», где суд всерьез рассматривал ссылки на решения средневекового Трулльского собора. Так что девушкам еще повезло, что в российском УК наказание в виде сжигания на костре пока не предусмотрено…

Также очень нагляден контраст отношения властей к гражданским акциям, посвященным парижским событиям. Московские пикетчики с плакатами «Je suis Charlie» были задержаны, тогда как «православные активисты», считающие, что редакция «понесла заслуженное наказание», и требующие «духовной цензуры», свободно проводили свой пикет у посольства Франции. 

Сотрудник полиции беседует с участницей акции перед посольством Франции. Фото AFP/Scanpix

А на днях Роскомнадзор предупредил СМИ о «недопустимости размещения любых карикатур на религиозных деятелей». Очевидно, что в светском государстве подобные запреты в принципе невозможны! Интересно, будут ли изымать из библиотек подшивки журнала «Крокодил»? 

При том что в Конституции Российское государство и в советское и в постсоветское время всегда было обозначено как государство светское. Но в ней вообще много всего написано, что имеет весьма мало общего с реальной действительностью. В реальности же исторически Россия вообще никогда не была светским государством, индифферентным к религиозным вопросам. Здесь либо религия доходила до мракобесия — либо вытеснялась атеистическим коммунизмом, который сам по себе обретал религиозные черты.

В Российской империи церковь была встроена в государственную бюрократическую иерархию, являлась стержневым элементом официозного слогана «православие, самодержавие, народность». Поэтому нелепо было бы ожидать от нее какой-то внутренней реформации, нацеленной на разделение религиозной жизни и жизни светской, через которую давно уже прошла Европа. 

Как ни парадоксально, элементом такой реформации оказалось старообрядчество — вроде бы, наоборот, ультраконсервативное течение. Однако династии староверов-предпринимателей Мамонтовых, Морозовых, Рябушинских фактически стали лидерами в развитии российского капитализма. Но все же основная масса населения оставалась в лоне официальной церкви с ее проповедью смирения и покорности властям.

Потенциал глубинной, демократической реформации православия был утрачен еще в доимперскую эпоху, а именно — с возвышением централизованного Московского царства и разгромом Новгородской республики. В этой вечевой республике народом избирались не только посадники, но и архиепископы. Пражский славист Александр Исаченко в своей альтернативно-исторической статье «Если бы Новгород одержал победу над Москвой» отмечал: «Очень многое говорит в пользу того, что Новгород был в значительной степени вовлечен в процесс духовного брожения, охватившего среднюю, западную и северную Европу на исходе XV века… Борьба с ортодоксальными догматами, идея секуляризации мысли типичны как для Западной Европы эпохи Реформации, так и для Новгорода и Пскова».

Сегодня же мы наблюдаем ровно обратную ситуацию. С реставрацией в общественных настроениях имперских стереотипов и в церковной жизни происходит соответствующая «контрреформация». Дискуссии на религиозно-экзистенциальные темы, о роли христианства в жизни конкретного человека, популярные еще лет десять назад, как-то резко вышли из моды. Ныне этот «конкретный человек» с его метафизическими вопросами никого не интересует — пропаганда оперирует сугубо массовыми категориями. Россиянам прививают некую религиозную «избранность», делают из них «третьих римлян».

Одна из наглядных иллюстраций — проект возведения в Москве грандиозного памятника киевскому князю Владимиру. По одной из версий — он должен возвышаться над всем мегаполисом  на Воробьевых горах — на манер статуи Христа в Рио-де-Жанейро. Ясно, что политический смысл проекта — экспроприировать эту фигуру из истории независимой Украины и встроить ее в имперский контекст. Это будет покруче, чем «сакральная Корсунь»!

Визуалиция iCube. Один из возможных вариантов реализации памятника князю Владимиру. Автор фото, взятого для монтажа: Виктор Борисов

Это очевидное выворачивание христианства наизнанку, постановка его на службу империи. Конечно, и сам князь Владимир, и византийский император Константин в свое время именно это и осуществили. Однако если в других странах они остались пусть и знаковыми, но историческими фигурами, установка такого памятника в современной Москве будет символизировать продолжение имперской истории и актуальность имперской ментальности.

Показательно, что этот неоклерикализм легко смыкается с исламизмом. На бытовом уровне множество нынешних россиян может ненавидеть «черных». Однако на уровне цивилизационном — общая ненависть к западной «вседозволенности» все-таки перевешивает. Поэтому за «оскорбленные чувства» парижских террористов так переживали именно те, кто считает себя «православными патриотами».

Новое огосударствление религии производит впечатление какого-то тоталитарного лицемерия. Очень символично выглядит финал «Левиафана» (знакового фильма, который официозные СМИ или ругают, или не замечают) — нравоучительная проповедь в храме, построенном на месте отобранного и разрушенного дома главного героя. 

Остается ли в этой ситуации выбор? На мой взгляд, он стал даже острее. Либо к России вернется разум, и она станет современной, свободной, светской страной. Где те или иные религиозные взгляды остаются сугубо частным делом граждан. А пока Россия остается империей, она всегда будет империей «оскорбленных чувств». И не столь важно каких — тех, кто строят храмы, или тех, кто их разрушает…