Я этого добилась. Юля Варшавская о соло-материнстве и коллективной миграции
Иллюстрация Екатерина Балеевская/SpektrPress
«Я делала это, чтобы выжить, и чтобы у тебя было абсолютно все. И я этого добилась», — говорит Джорджия, героиня американского сериала Ginny & Georgia, своей дочери, когда та предъявляет матери претензии по поводу недостаточно чуткого воспитания и нанесения ряда серьезных детских травм. Джорджия и правда специфически воспитывает Джинни и ее брата — попутно избавляясь от опасных для них мужчин, сбегая из штата в штат и впутываясь в сомнительные финансовые аферы.
Но у меня не поднимается рука обвинять в чем-то Джорджию — я слишком хорошо понимаю, что она чувствует в тот момент, когда слышит претензии дочери. Она — соло-мама, которая родила в 15 лет, выбралась из полной нищеты и абьюза, сохранив разум, здоровье, а еще действительно дав своим двоим детям абсолютно все, что только могла, вытащив их семью со дна в приличное общество одноэтажной Америки.
Нет, конечно, я не сравниваю свой опыт с тем, который придумали для Джорджии сценаристы Netflix (которым в очередной раз хочется поставить памятник за умение упаковать сложнейшие социальные и психологические вопросы в оболочку массового продукта), но, скажем так, I can relate.
Я тоже соло-мама (русский язык настолько суровый, что в нем не до эмпатии и толерантности, поэтому в отечественном варианте я «мать-одиночка», нет, даже «мать-одиночка ребенка-аутиста» — так, чтобы все бабушки на лавочке рыдали хором, а не самые отчаявшиеся мужчины сразу обходили нас стороной).
И чтобы бабушки на лавочки утерли слезы, сразу скажу, что я не просто не вижу в своем статусе драмы, но и годами как журналист и феминистка боролась в России с чудовищной стигмой, которой подвергаются там женщины в похожей ситуации. «Кто ж на тебя в твоем возрасте с таким ребеночком-то позарится», — усредненная концепция отношения к соло-материнству на Руси, лексикон вариативен.
Иллюстрация Екатерина Балеевская/SpektrPress
А на практике вам, например, отказывают в сдаче квартиры в аренду — да, в этой иерархии вы чуть выше «людей с неславянской внешностью», но лучше бы заезжали с кошкой, чем с ребенком и без мужчины. «Журналистка и одна с ребенком?! А как же вы платить будете? Да еще и мужиков разных будете водить, чтобы замуж скорее выйти», — это цитата из моего личного разговора с риелтором.
Разбираться в причинах такой стигматизации можно еще в 10 колонках, но правда состоит в том, что быть соло-родителем (любого пола) лучше там, где выстроены социальные институты, где есть базовое ощущение безопасности и где нормализованы разные отношения между людьми, в том числе, и развод. Потому что, если женщина живет в стране, где «сама дура, не удержала мужика, вот теперь разбирайся, каково быть матерью-одиночкой», то общество на всех уровнях бросает в одиночку с кучей бытовых, финансовых и психологических проблем.
И надо иметь такое монументальное презрение к любым общественным ожиданиям, как у меня, чтобы громко и честно сказать: вообще-то развод, если тебе не нравилось в браке, — это лучшее, что может случиться. А жить вдвоем со своим сыном, если ты умеешь зарабатывать деньги и выстраивать логистику, гораздо веселее, чем с чужим.
Но теперь-то я в Европе, атлант расправил плечи, поэтому переформулируем статус: я соло-мама ребенка с особенными потребностями. Правда, теперь есть нюанс — к этому титулу добавилось еще одно слово: «в эмиграции».
Что это меняет?
Эмиграция — стресс-тест для любого статуса: и социального, и психологического, и семейного. И что касается последнего — здорово, если этот тест ты проходишь вместе с классным и близким партнером (я имею в виду такого, которому чуть больше 10 лет, и, например, он может разделить с тобой квартплату в зимние месяцы в Риге). Но далеко не у всех есть такой партнер, а если он и есть, это не всегда, как говорят в России, родитель номер два.
На сложности в эмиграции жалуются свободные и молодые ребята без детей — а теперь на одну минуту умножьте все, что вы переживаете, на необходимость устроить в новой стране целого ребенка (или нескольких) — и провернуть такой трюк можно только вот этими двумя руками.
Проблему с руками я осознала еще на железнодорожной станции, куда мы приехали (пока еще не в Латвию, но близко). Мне буквально не хватило рук, чтобы взять все наши чемоданы — их было 4 плюс переноска с кошкой на транквилизаторах и испуганный ребенок. А руки всего две. Как решить эту задачку? У меня всегда было не очень с математикой, так что, пока эти двое стояли на другой стороне перрона, я одна тащила 50-килограмовые чемоданы через железнодорожные пути.
Иллюстрация Екатерина Балеевская/SpektrPress
Но это только начало. Разобрав чемоданы, надо собрать заново всю свою жизнь: бытовую, социальную, финансовую. В том же сериале Ginny & Georgia есть несколько фантастических эпизодов, которые Джинни вспоминает из своего детства как магические приключения. А потом мы видим перспективу ее мамы — оказывается, те праздники Джорджия устраивала для того, чтобы дочь не видела самые тяжелые моменты их жизни. А потом в ванне стирала блестки, которые скрывали синяки. Сейчас, когда мы уже обустроились в новом месте, мой сын часто говорит: «Мама, какое классное время было, когда мы только переехали в Ригу».
О да, сынок, у нас было много блесток.
Вы не задумывались, почему люди используют выражение «в две руки легче»? Ведь у человека две руки, то есть легче все-таки легче делать одному? Опять сложные задачи из учебника для третьеклассников.
Кстати, о третьеклассниках. Слышали ли вы когда-нибудь про «эффект отца», когда нужно обязательно отправить в новую школу папу, чтобы ребенка точно взяли? Вот в Латвии я узнала, что он же работает с участковым педиатром, тренером по плаванию и даже государственным психиатром. Нам отказали в Риге в нескольких школах, поэтому, когда вдруг забрезжила надежда попасть в школу мечты, и для этого нужно было получить справку об аутизме в Латвии, я решила не рисковать — и отправила в качестве тяжелой артиллерии моего собственного папу, приехавшего к нам в гости. И что вы думаете? Через час доктор Илона, кажется, была готова дать папе не то, что любой документ, но и орден, и свой номер телефона. Голь на выдумки хитра — в крайнем случае, всегда можно использовать другого папу.
Главные сложности, конечно, заключаются не в том, чтобы найти лишние руки для чемоданов или устроиться в быту — в конце концов, для этого есть сервисы и добрые люди — то, как нам помогли на каждом шагу, в том числе, потому что я соло-мама ребенка с особенными потребностями, заслуживает отдельной летописи на несколько страниц. И я не буду лукавить — в Европе в этом статусе вас ждет не привычная стигма, а сочувствие и максимальная поддержка.
И, конечно, плюс соло-материнства в коллективной миграции в том, что мало кто из нас уехал в настоящем одиночестве (разве что любители самых диких уголков планеты, хотя я уверена, что и там в очереди за молоком вы услышите родную речь) — наша жизнь в Риге, Тбилиси, Тель-Авиве или Берлине кажется большой коммуной, где все дети и проблемы — плюс-минус общие.
Иллюстрация Екатерина Балеевская/SpektrPress
Но даже в этих новых, лояльных условиях, главная сложность соло-материнства в эмиграции заключается в том, что ты каждый день совершаешь поступки, которые навсегда меняют траекторию жизни твоего ребенка — и несешь за это полную, а потому невыносимую ответственность. И эту ответственность тебе не с кем разделить. Правильно ли я сделала, что перевезла его сюда? Или надо было туда? А если он не найдет друзей? А если ему было бы там лучше? А если ухудшится его состояние? А если я не смогу нас содержать? А если я заболею? А если он заболеет? И так до бесконечности, но только до 7 утра — в 7 утра он проснется в школу, а ты будешь улыбаться.
(Непрошенный совет: если рядом с вами в эмиграции есть соло-мамы и соло-папы, скажите им, что они супергерои, и заодно спросите, чем помочь.)
Мы все, кто уехал с детьми, сделали это еще и потому, что нельзя отказывать детям в идее будущего. А их будущее началось еще вчера — и у них есть, в отличие от нас, шанс по-настоящему построить новую жизнь, а не перепридумывать старую. Так думаю я в отношении своего сына, так думали мои мама и папа, когда перевозили меня из Барнаула в Москву в 1998-м, так думала чья-нибудь мама в 1920-м или чей-то папа в 1939-м. И надо честно себе признаться: на этом пути мы совершим кучу ошибок и нанесем своим детям кучу травм. И с партнером, и в режиме соло. Просто во втором случае не с кем будет разделить ответственность.
Так что, если мой сын однажды придет ко мне, как Джинни к Джорджии, и скажет, что я его травмировала, я отвечу ему: «Я делала это, чтобы выжить, и чтобы у тебя было абсолютно все. И я этого добилась».
А потом про нас снимут сериал на Netflix.
