Мы часто слышим сегодня, насколько обесцениваются в новых странах былые заслуги и социальный статус. В соцсетях много тоскливых постов о том, как даже самые успешные в предыдущей жизни эмигранты получают в международных компаниях отказ за отказом. А люди, привыкшие раньше жить на широкую ногу, урезают траты до самых базовых расходов на еду и жилье. У британцев, повидавших много «богатых русских», по этому поводу даже есть хорошая шутка: если ты хочешь стать в Лондоне миллионером, надо приехать сюда миллиардером.

В этом смысле новая, пятая волна, кажется, больше всего напоминает белую эмиграцию, когда из России уезжали самые статусные, интеллектуальные и известные люди, успев прихватить только бабушкины драгоценности. Когда деньги с продажи последних бриллиантов (а цены на них, естественно, падали из-за взлетевшего предложения) заканчивались, эти люди шли выполнять работы, о которых в своей предыдущей жизни даже подумать не могли.

Но мало кто пережил такое падение (а затем взлет, а затем снова падение), как великая княгиня Мария Павловна Романова, кузина последнего русского императора Николая II, внучка Александра II с одной стороны и греческого короля — с другой. Уехав в Париж после революции, она там построила легендарный дом вышивки «Китмир». А заодно и себя — заново. Но удержать успех у нее не вышло.

Родилась наша героиня буквально во дворце — на Английской набережной в Петербурге, в 1890 году. Она была первым ребенком в семье великого князя Павла Александровича и греческой принцессы Александры Георгиевны. Названа была в честь бабушки — императрицы Марии Александровны. Очевидно, что она не знала нужды и вряд ли могла представить, как повернется ее жизнь.

При этом сложно назвать детство княжны беспечным: когда девочке было полтора года, она потеряла мать, а дальше их с братом воспитанием занимались английские гувернантки. Отца они видели урывками пару раз в день, как и подобало в знатных семьях. В мемуарах Мария много пишет об одиночестве и изолированности, в которых прошло ее детство: «К тому времени, когда я оказалась выброшенной в океан жизни, я гораздо больше годилась для жизни в монастыре, нежели для борьбы, и обладала комплексом неполноценности, с которым временами мне приходилось по-настоящему сражаться».

При этом княжна описывает себя любопытным ребенком, который жил в строгой дисциплине, но все время пытался выйти за пределы этого вакуума: «Абсолютно послушные, мы все-таки принадлежали к новому поколению, в котором появлялись уже ростки бунтарства». Зато Мария — опять же, как подобает детям ее круга, — получила отличное домашнее образование, свободно говорила на нескольких языках (реже всего — на русском), а главное, была обучена традиционному для девочек ремеслу — вышиванию. Это ремесло и зачатки бунтарского характера во многом спасли ее потом в эмиграции.

Другой важный факт из семейной биографии княжны (ну, кроме свержения монархии и расстрела половины ее родственников): отец Марии повторно женился на разведенной женщине, и за это Николай II своим указом лишил Павла всех привилегий и официальных источников доходов, а еще запретил ему возвращаться в Россию. Так опекунами Марии и ее брата Дмитрия стали губернатор Москвы, князь Сергей Александрович и его жена, а дети были перевезены в Москву. Они переживали настоящую драму: как писала сама княжна, в этот момент закончилось ее детство. Затем она увидела отголоски Русско-Японской войны (ходила в госпитали, ухаживала за ранеными), а потом и революцию 1905 года. «Россия по-прежнему корчилась и спотыкалась», — писала она. От детских иллюзий императорской семье пришлось избавляться на всех уровнях.

Дальнейшую жизнь княжны тоже особо радостной не назовешь: в 18 лет она была выдана замуж за нелюбимого, но все же принца Швеции Вильгельма. Брак был, как часто случается в монарших семьях, по сути, политической и финансовой сделкой между странами. Причем опекуны Марии хотели устроить помолвку, когда девочке было только 16, но она наотрез отказалась выходить замуж до совершеннолетия. Уже тогда показывала твердый характер.

Для княжны брак и жизнь в другой стране оказались большим разочарованием. «Тогда я хотела верить в счастье; казалось, что жизнь обязана дать мне его как своего рода компенсацию за мое печальное детство, за отсутствие любящих близких», — писала она. Но надежды не оправдались. В Швеции она чувствовала себя очень одинокой и потерянной, хотя учила язык и мечтала понравиться шведам (вообще ее описания первой эмиграции, несмотря на статус и прочие королевские обстоятельства, очень похожи на дневники любой молодой девочки, которая оказалась одна в чужой стране).

Иллюстрация Екатерина Балеевская / Spektr. Press

Мария страшно скучала по дому и идеализировала родину: «Каждый мой приезд в Россию все больше убеждал меня, что там, среди нарастающего хаоса, и находится истинное поле деятельности для меня». А главное, у них с принцем не получилось настоящей семьи — они смогли стать лишь «хорошими товарищами», а со временем стали испытывать друг к другу большую неприязнь.  

Отдушину в своей первой эмиграции новоиспеченная шведская принцесса нашла в учебе: в Стокгольме она поступила в художественно-промышленную школу, где впервые начала получать образование, а в 1913 году ездила брать уроки рисования в Париж, где заодно встречалась с отцом и братом. «Я не привыкла к серьезным книгам и не была приучена к систематическому изучению какого-либо предмета. Мой кругозор был ограничен моими собственными способностями наблюдать и приспосабливаться, не хватало мне и пытливости ума», — писала она.

Несмотря на отсутствие чувств, свой «государственный» долг супруги выполнили и родили сына Леннарта (который, кстати, дожил до 2004 года). Но рос мальчик без мамы — в 1913 году княжна Мария не выдержала и расторгла брак, вернувшись в Россию и оставив сына на попечение отцовской семьи. Но не стоит сразу обвинять Романову в недостатке материнской любви. Конечно, так не задумывалось: «Мысль о том, что я покидаю своего сына, была почти непереносима, но я надеялась вскоре обрести его, не предвидя, что обстоятельства будут мешать этому в течение многих лет». Эта разлука была еще одной драмой ее жизни. 

Почему я так подробно рассказываю эту историю? На мой взгляд, она говорит многое о нашей героине. Расторжение брака по инициативе женщины в такой знатной семье было немыслимо, Марии пришлось устроить целую авантюру с помощью своих отца и брата. Оставление ребенка тяжело ранило ее, но она все же пошла на эти шаги, потому что хотела жить иначе и не могла мириться с уготовленной ей судьбой: «В возрасте двадцати двух лет безрадостно я смотрела в будущее. Я искренне старалась, но не смогла сделать эту семью своей или почувствовать себя в Швеции как дома. Окружающая обстановка оставалась для меня чужой». И Мария, несмотря на консервативное воспитание и все социальные рамки, нашла в себе смелость жить так, как хотела.

Как, собственно, и ее поправший устои императорского дома отец, которого она с годами поняла и очень полюбила.

По возвращении на родину Марию ждала короткая передышка — отцу разрешили вернуться в Россию, и они всей семьей проводили счастливое время в Царском селе. Но едва они пришли в себя, началась Первая мировая война. В эти годы Мария получила образование медсестры, служила сестрой милосердия в Восточной Пруссии и затем в госпитале Красного Креста в Пскове. Поразительно, но именно тогда, в моменты смертельной опасности, она впервые почувствовала осмысленность своего существования. «Я ощущала, что наконец-то добиваюсь возможности с пользой применить свои силы, найти работу, для которой я действительно была пригодна и которая мне была нужна, чтобы направить всю свою энергию к одной главной цели. Жизнь поманила меня, и я не могла себя жалеть».

Но жизнь сначала поманила, а потом жестоко подставила княгиню. Думаю, дальнейший исторический замес и трагическая участь семьи Романовых всем известна. «Какой роковой изъян в русском характере, какое отсутствие уравновешенности и сдержанности могли привести к постепенному вызреванию нового чудовищного порядка, который теперь царил в стране?», — спрашивала себя Мария.

Еще до революции княгиня Романова по большой любви вышла замуж за Сергея Путятина (сына одного из царских генерал-майоров) и успела родить еще одного ребенка. В 1918 году их семье чудом удалось бежать из России. Сначала они отправились Румынию, где нашу героиню ждали новые трагедии: в 1919 году ее мальчик скончался от кишечного заболевания, а через несколько месяцев ее отца расстреляли в Петропавловской крепости.

Такая череда кошмарных потрясений может подорвать волю любого человека. Но Мария Павловна Романова устояла. После Румынии она еще какое-то время скиталась — сначала поехала в Лондон к брату, жила на деньги с продажи царских украшений (историк моды Александр Васильев рассказывал, что ювелиры буквально издевались над русской знатью, специально обесценивая их драгоценности и сбивая цену до смешной). Вчерашняя царственная особа была вынуждена обивать пороги ломбардов. В итоге, в 1920 году княгиня отправилась в Париж, где собиралась найти работу, которая казалось ей более надежным источником доходов, чем подешевевшие под влиянием истории бриллианты.

Но что она умела? Не так много: выживать и вышивать.

Получив нансеновский паспорт, в 1921 году княжна открыла в Париже мастерскую, которая специализировалась на вышивке. Поначалу мастерская находилась в небольшом помещении недалеко от Елисейских полей. Называлась «Китмир» — по имени мифологической персидской собаки, которое должно было легко запоминаться иностранцам. Внучка царей собственными руками перешивала старые платья, вязала свитера, а главное, создавала по-настоящему уникальную и недорогую вышивку на русский манер: платки с орнаментом, расшитые наряды и аксессуары.

Важно, что среди сотрудниц ателье всегда были только русскоязычные женщины — таким образом Романова создавала для них рабочие места и помогала буквально выживать. Как мы помним из предыдущих колонок, индустрия моды стала для многих в те годы единственным источником для пропитания: эмигрантки шли работать моделями, швеями, портнихами и дизайнерами. Только во Франции в 1920−30-х годах было создано более двадцати русских Домов моды. Одним из самых успешных и известных стал «Китмир».

И помогла ему не кто иная, как Коко Шанель. В начале 1920-х у основательницы одного из главных мировых модных домов случился непродолжительный роман с братом Марии, Дмитрием Романовым. Брат с сестрой были очень дружны и близки, Дмитрий познакомил женщин, — и это был, как сейчас бы сказали, идеальный мэтч. Чтобы привлечь Шанель не только красотой орнаментов, но и финансовой выгодой, княжна Мария предложила дизайнеру сделать нужную ей вышивку не за 600, а за 450 франков. Коко согласилась, и так началась их успешная совместная работа: «Я часто ходила днем в студию Шанель и сидела там, а она работала. Всегда могли потребоваться доделки с вышивками, и лучше, если я буду под рукой».

Но одно дело крафтовый ручной труд, а совсем другое — поставить производство на поток. Для работы с Шанель Романовой нужно было освоить работу на вышивальной машинке. Тогда княгиня (под вымышленным именем) пошла на фабрику механических вышивок, где научилась ремеслу, а затем отправила туда пару своих сотрудниц. «Работалось трудно, я уставала, но все равно была довольна как никогда. Чего-то я уже добилась, а еще в меру сил разделила трудную участь моих соотечественников здесь», — писала она в мемуарах. Важно понимать, что успех стиля «Китмира» отлично ложился на общий интерес европейцев ко всему «русскому», который подогревался триумфом дягилевских балетов.

Шанель обратилась к княжне при подготовке свой весенней коллекции 1922 года. Показ стал абсолютным триумфом для Романовой: «Успех вышивок настолько превзошел мои ожидания, что буквально оглушил меня. По неопытности я переоценила и собственные свои силы, и рабочие возможности моей маленькой мастерской. Посыпались заказы, а как их было выполнить, если нас всего трое или четверо? Несколько недель мы работали без передыху, особенно я и свекровь. Случалось, я за полночь давила педаль машины, с единственной мыслью в усталой голове: завтра отдавать». Кстати, в ателье работала и свекровь Марии, которая была ее верной соратницей в работе.

На фоне такого успеха в 1923 году Романова сняла рядом с Елисейскими полями целый особняк с большим выставочным залом и мастерской на 50 человек, куда владелица Дома смогла нанять профессиональных французских вышивальщиц. И хотя у княжны были эксклюзивные договоренности с Шанель, они стали принимать заказы от других дизайнеров, в том числе, один из крупных заказов пришел из США. Причем «Китмир» не был зациклен только на русских орнаментах — например, когда в 1923 году открыли гробницу Тутанхамона, они начали изучать египетские мотивы.

В итоге, в 1925 году «Китмир» стал победителем Всемирной выставки современного декоративного и прикладного искусства, получив золотую медаль. Это было официальное признание. Казалось бы, вот оно — княжна возродилась из пепла, в который ее настойчиво стирала история.

Но успех предприятия оказался коротким. Княжна Мария, которой никогда раньше не приходилось вести бизнес, перестала справляться с объемами производства. «Я приблизительно знала, во что обходятся драгоценности и платья, но совершенно не представляла, сколько могут стоить хлеб, мясо, молоко», — с самоиронией признавалась она. Чем больше у «Китмира» было заказов извне, тем хуже становились отношения с Коко Шанель, которая не хотела отдавать свою «находку» конкурентам. Романова пыталась добиться независимости от сильного партнера, но не справилась с ростом бизнеса. Чтобы спасти ателье, она взяла в долг у одной богатой эмигрантки, но не смогла его вернуть: мода на вышивку и на «а ля рюс» уходила, заказов становилось меньше.

Тут на помощь пришел уже знакомый княжне способ быстро найти деньги: чтобы расплатиться с долгами, она продала последние драгоценности — жемчужное ожерелье своей матери Александры. В итоге, в 1928 году «Китмир» был продан парижской фирме «Фитель и Ирель», которая бережно отнеслась к наследию основательницы и до сих пор хранит образцы царской вышивки в архивах.

А сама княжна Мария эмигрировала в США, где она прожила около 12 лет, написав мемуары, которые имели большой успех. Затем какое-то время провела в Аргентине, где много путешествовала и писала заметки о местной природе. После войны вернулась в Европу и остаток дней (она умерла в 1958 году от пневмонии) провела вместе с сыном Леннартом (они все-таки воссоединились) в имении на немецком острове Майнау, унаследованном от отца.

Можно ли назвать финансовый крах «Китмира» примером эмигрантской неудачи? Ну разве что, по каким-то формальным признакам. Но мы в этих колонках смотрим не на формальности, а на суть и поразительные женские судьбы. Пережив крах всей прошлой жизни, уничтожение своей семьи и всех ее ценностей, смерть одного ребенка и многолетнюю разлуку с другим, княжна Мария Павловна Романова не просто нашла в себе силы встать на ноги, но и помогала на протяжении нескольких лет огромному числу женщин, которые без работы в «Китмире» не могли заработать себе в эмиграции на кусок хлеба. На все свободные средства Мария даже в тяжелые годы занималась благотворительностью, построила русскую церковь в Париже и, главное, оставила нам пример поразительной устойчивости в ситуациях, где, казалось бы, вообще не на что опереться.

Иллюстрация Екатерина Балеевская / Spektr. Press