С самого начала войны у сторонних наблюдателей вызывает вопрос, как российские правящие и деловые элиты относятся к спецоперации, и сопровождающей ее российской пропаганде, носящей откровенно агрессивный характер. На протяжении пяти месяцев войны российская пропагандистская машина использовала уже несколько не вполне вяжущихся друг с другом объяснений для оправдания вторжения в Украину. Сначала это была угроза правам русскоязычного меньшинства и существование в там нацистов, затем угроза появления в стране атомного оружия, ее возможное вступление в НАТО, наличие в ней неких биолабораторий, разрабатывающих оружие, направленное исключительно на русских.

Показательно недавнее выступление депутатов Госдумы, которые вновь озаботились не подтвержденным никакими документами «опаснейшими разработками» в биолабораториях в Украине. Члены целой комиссии по данному вопросу Ирина Яровая и Константин Косачев рассказали коллегам в Совфеде об «изобличении опасной деятельности Пентагона», зашкаливающих показателях анализов украинских военных (вероятно, пленных) — в результате «секретных экспериментов» их якобы превратили в «жесточайших чудовищ». Депутаты классифицировали это как «потенциальный вектор» производства «биологического оружия массового уничтожения».

Подобное нагромождение одной версии на другую не может не вызывать когнитивного диссонанса. «Спектр» постарался выяснить, как воспринимают пропаганду и реальное положение дел в стране и за ее пределами представители российских деловых и правящих классов.

Разумеется, выборка у нас получилась нерепрезентативная. Однако, в ходе подготовки материала мы смогли побеседовать с несколькими представителями московских деловых кругов, чиновниками администрации президента и аппарата правительства.

Их рассказы публикуются на условиях анонимности с целью обезопасить наших собеседников, поскольку после начала войны в России были приняты несколько законодательных актов, вводящих уголовную ответственность за «дискредитацию» вооруженных сил (по этой статье уже возбуждено более 2000 уголовных дел) и даже общение с иностранцами. Кроме самого страшного — ареста и посадки, — всем опрошенным за высказывания с осуждением вторжения в Украину грозит, как минимум, увольнение. Один собеседник «Спектра» уже не работает в администрации, но попросил сохранить инкогнито, так как опасается за свою жизнь. Все имена в тексте — вымышленные.

Некоторые из собеседников «Спектра», ранее не испытывавшие проблем в общении с редакцией, в этот раз наотрез отказались от беседы, мотивируя это заботой о собственной безопасности. В некоторых случаях общение велось с помощью закрытых мессенджеров, поддерживающих режим исчезающих сообщений — собеседники «Спектра» опасались скомпрометировать себя общением с иностранным изданием. Все собеседники редакции подчеркнули, что с самого начала российского вторжения в Украину в их учреждениях и организациях воцарилась атмосфера подозрительности, подавленности и страха в невиданных ранее масштабах.

Иллюстрация Марии Толстовой для Spektr. Press

Ждем айсберга

«Спектр» поговорил с бывшим высокопоставленным сотрудником администрации президента Игорем. По его словам, что будет большая война с Украиной, он понял после событий 2014−2016 года и стал «готовить запасной аэродром» для эмиграции из России. Игорь уволился прошлым летом и уехал, как он выразился, «запутав следы». Сейчас, по его собственным словам, он живет в стране, у которой «нет общей границы с РФ» и выдачи в Россию не боится. Однако он попросил сохранить анонимность, поскольку опасается судьбы вице-президента «Газпромбанка» Владислава Аваева, бывшего топ-менеджера газовой компании «Новатэк» Сергея Протосени.

Опасная работа. С начала года произошло несколько загадочных смертей топ-менеджеров газовых компаний России

Игорь считает, что война нужна Путину «для самоутверждения»: «Он еще году в 2013 возомнил себя великим вождем, миссия которого — восстановить величие России: присоединить „потерянные“ земли, сделать страну „великой державой“. Тогда же он фактически замкнул всю внешнюю политику на себя — внутренние проблемы его интересовать перестали, зато внешней политикой он стал руководить буквально в ручном режиме. Не надо искать в его действиях какую-то сложность особую: он хочет забрать Украину, по возможности, Беларусь, да и вообще все, что получится. В его понимании, Россия — это Российская Империя».

«У руководителей администрации президента мания величия, — говорит Игорь, — они всерьез считают себя правителями великой державы, наследниками империи Романовых».

С бывшими коллегами Игорь иногда общается и говорит, что они не испытывают ни малейших сомнений в том, что делают: «Их даже поражение под Киевом не смущает. Там давно господствует убеждение, что никакой Украины не существует, сами украинцы — никакая не нация, а просто такие неправильные русские, которым задурманили голову западные пропагандисты. Они в 2014 году ждали, что Украина сама развалится, но не вышло. А сейчас винят во всем Запад — типа, если б не было западного оружия, они б уже победили». О том, какие планы сейчас у Кремля, Игорь не знает, но предполагает, что «воевать они будут до последнего, будут газ отключать Европе, что угодно делать, назад у них пути нет. Кроме того, не они рулят процессом, все решает Путин лично». В возможность применения ядерного оружия Игорь не верит: «ну они же понимают, что им после этого не жить».

Действующие чиновники оказались гораздо менее разговорчивы. Собеседник «Спектра», сотрудник администрации среднего звена Михаил заявил, что с начала войны в Украине «занят собственным выживанием». Михаил ранее занимался вопросами, как он говорит, «гуманитарной повестки». По его словам, уволиться он не может — у него нет другого выхода: администрация, как и другие госструктуры, фактически «работает в режиме военного времени, увольнение равно предательству».

Иллюстрация Марии Толстовой для Spektr. Press

Кроме того, он утверждает, что все сотрудники находятся «под колпаком» у ФСБ: все электронные коммуникации администрации и других органов власти отслеживаются сотрудниками этого ведомства, а разговоры прослушиваются. Уехать из страны для него также невозможно — всем сотрудникам российских госучреждений негласно запрещен выезд за рубеж, даже в Беларусь.

Пропагандистские заявления про украинских нацистов, биолаборатории и украинскую ядерную бомбу, он считает «разводкой для лохов» и не придает им большого значения: «У нас народ всякой х****й уже лет 20 кормят». Михаил дал понять, что войну не поддерживает, но считает, что Запад тоже виноват, потому что не пошел на уступки Путину во время переговоров в прошлом году: «Зачем они его провоцировали? Они же отлично понимали, что у него „головка бобо“!» Война, по его словам, стала для него и многих в администрации президента полной неожиданностью, хотя он подозревал, что нечто подобное готовится.

Михаил рассказал, что, хотя по долгу службы не имеет прямого отношения к войне в Украине, но «слышит, что говорят другие». Он дал понять, что среди тех, кто занимается войной, царит уверенность, что Украина в какой-то момент «сломается», Запад удастся запугать блокированием поставок газа, и тогда Россия сможет диктовать свои условия мира. Как они могут выглядеть, он не знает, но полагает, что речь может пойти о присоединении оккупированных на сегодня территорий. По его словам, его коллеги уверены в том, что ситуация скоро изменится в пользу России, санкции снимут, и все станет, как было.

По его словам, он «старается в это не лезть» и занимается только тем, что непосредственно входит в круг его обязанностей.

Сотрудник аппарата правительства Дмитрий сказал «Спектру», что с начал войны находится «в ступоре», поскольку ничего подобного от Путина не ожидал. Никаких объяснений войне у Дмитрия нет: «это все полное безумие». По его словам, он «все понимает», но никакого выхода, кроме как продолжать работать, у него нет: «Я двадцать лет строил карьеру, и что мне теперь пустить ее коту под хвост?». По его словам, он старается не думать о том, что происходит, и выполняет свою работу «в рамках непосредственных обязанностей»: «получил задание, выполняю и все». Разговоры о войне с коллегами он старается не вести: «да и никто ни о чем таком не разговаривает, чтоб не сболтнуть лишнего — все прослушивается и подслушивается». По его словам, в аппарате и так существовала атмосфера паранойи и подозрительности, а сейчас она только усилилась.

Дмитрий говорит, что с некоторыми из его коллег с началом войны начала происходить метаморфоза: «люди казались нормальными, но когда все это началось, стало складываться такое ощущение, будто они стали сами себя подогревать: зайдешь к ним в кабинет, а они друг с другом разговаривают слоганами из телевизора и телеграм-каналов. Надо какой-то вопрос решить — приходится им поддакивать, никуда не денешься».

Он подтвердил слова Михаила о том, что всем федеральным чиновникам и их семьям выезд за рубеж негласно запрещен. «Да и куда мне ехать — виллы у меня в Испании нет, да если б и была, арестовали бы давно, — говорит он. — Так что сидим, как на Титанике, и ждем, когда приедет айсберг». И Дмитрий, и Михаил удалили свои аккаунты в соцсетях и общаются со знакомыми только в Telegram.

Тиньков в интервью Дудю: Большинство бизнесменов против войны, но боятся об этом заявить

Делят неподеленное

Еще один собеседник «Спектра» Олег — высокопоставленный сотрудник крупной российской консалтинговой компании. Он говорит, что с началом войны его коллеги и клиенты поделились на три типа: «Примерно половина заговорила фразами из телевизора. При этом возраст, жизненный опыт, уровень образования и прочее никакого значения не имеет — это делают и вполне компетентные, высокообразованные люди в годах, и молодые».

«Вторые хоть и не занимаются повторением пропагандистских речевок, но тоже обрадовались. Этим кажется, что, если сейчас рынок освободится от уходящих из России западных компаний, у них появятся новые возможности для бизнеса». По словам Олега, такие «оптимисты» совершенно не понимают, что экономические последствия санкций сильно скажутся на покупательной способности населения, и «их товары и услуги скоро просто некому будет покупать». Они считают, что «спецоперация скоро кончится и все будет нормально, а газ и нефть покупать не перестанут».

Иллюстрация Марии Толстовой для Spektr. Press

Третий тип бизнесменов, как выразился Олег, можно назвать «олигархами»: «Эти стараются попасть к Путину и подписать у него какое-нибудь распоряжение о выделении тех или иных ресурсов, получить одобрение каких-либо проектов и т.д». Причем, по его словам, с началом войны эта активность только возросла: «Все стараются урвать свое, пока „дедушка“ (Владимир Путин — прим. „Спектра“) еще в Кремле».

«Олигархам», по его словам, война совсем не нравится, но они стараются об этом не распространяться: «Эти деятели понимают, что на Западе их никто не ждет. Никто не хочет последовать примеру Пети Авена и Миши Фридмана, у которых все арестовано, и на водителя и уборщицу денег не хватает. А после подозрительных смертей Аваева, Протосени и других российских бизнесменов уезжать стало просто опасно».

Кроме бизнесменов, Олег по работе общается и с крупными российскими чиновниками, имеющими собственные бизнес-интересы. По его словам, некоторые из них, те кого принято называть «системными либералами», в личных беседах говорят, что две трети российских элит войну не поддерживает, и некоторые из них даже пытались сообщить ему о том, что ничего хорошего Россию в этом конфликте не ждет, но «дедушка» «никого не слушает и собирается воевать дальше и захватывать Украину».

«Ни в какие биолаборатории и украинских нацистов такие люди ни минуты не верят, да им и до лампочки, что там говорят по телевизору», — утверждает Олег. Сам Олег оставаться в России не собирается и намерен вскоре покинуть страну.

Вице-президент «Газпромбанка» уехал в Украину, чтобы вступить в территориальную оборону

Поддакивают и уклоняются

Собеседник «Спектра» Андрей работает в крупном государственном промышленном холдинге, находящемся под санкциями с начала войны. Андрей — инженер и занимается, как он говорит, вопросами научно-технического развития. Войну в Украине он не поддерживает, хотя и говорит, что «что-то делать с Украиной было нужно», но что именно, сказать не может.

Андрей рассказал, что в начале «спецоперации» многим его коллегам стало страшно. «Женщины плакали. Некоторые откровенно опасались ядерной войны. Прощались даже». Но примерно через два месяца после начала вторжения его коллеги во время обеденных перерывов или перекуров перестали беседовать на любые темы, «кроме погоды и домашних дел»: «О политике никто и раньше особо не беседовал — на митинги тут никто не ходит, но и отношение к власти никогда не было комплиментарным. Если в марте-апреле мы еще как-то обсуждали события в Украине и даже спорили, то теперь никто больше не поднимает тем, связанных со „спецоперацией“, и даже не обсуждает в присутствии сотрудников других отделов рабочие вопросы: все боятся сболтнуть лишнего».

Разговоры про домашние дела, по его словам, тоже становятся «некомфортными»: «стали обсуждать отпуск и уперлись в то, что импортные автозапчасти либо подорожали, либо исчезли из продажи».

Андрей рассказал, что ряд его коллег с самого начала поддержали вторжение, но оптимизм, который они испытывали, сильно поубавился примерно через пару недель после начала боевых действий. «Сначала ходили веселые. Потом смотрю, через пару недель один растерянно говорит другому такому же: а где же „кадыровцы“, почему мы еще не на Крещатике?». После вывода российских войск из-под Киева и Чернигова, говорит Андрей, шапкозакидательские настроения патриотической части его коллег сменились угрюмой ненавистью ко всем остальным и попытками заводить «компрометирующие разговоры».

Гордость и предубеждение. Стоит ли доверять высоким рейтингам поддержки войны, и почему россияне затрудняются с ответами на вопрос о «нацпредателях»

«Кажется, будто предателей выискивать пытаются, — сказал он. — Когда кто-то из таких коллег заводит разговоры о войне, о том, как мы в Украине „сейчас всем покажем“, ему все поддакивают и стараются тихо улизнуть. Их послушать — виноват во всем Запад, на Украине мы воюем с американцами и другого выхода у нас все равно не было, но „хохлы“ оказались сильнее, чем мы ожидали, и войну нам проиграть нельзя, потому что тогда страна рухнет».

Руководство компании, по его словам, разговоры на тему войны не ведет: «там только указания раздают, а совещания все проходят с употреблением исключительно официальной риторики. Но в целом все, даже самые тупые, которые пару месяцев назад заявляли, что „санкции нам не страшны“, понимают, что все идет по пи**е (к плачевному концу)».

По словам Андрея, ряд управленцев компании среднего звена перестали выходить на работу и даже на связь в течении первых двух месяцев военных действий: «О том, что кто-то уехал и уволился, говорят шепотом. Некоторые даже трудовую книжку не забрали. Один уехал в Таиланд буквально через пару недель после 24 февраля и прислал мне оттуда фотографию с пляжа».

Филе-о-фаш. Кто такой Тимоти Снайдер, назвавший Россию «фашистским государством»

При этом, начальник предупредил Андрея, что тех, кто публично выскажется против войны, в лучшем случае уволят «по утрате доверия», что означает волчий билет при дальнейшем устройстве на работу, а в худшем — сообщат в Следственный Комитет, что тот мол «дискредитировал армию со всеми вытекающими». До сих пор Андрей ни о чем подобном не слышал, но недавно узнал от сослуживцев, что его коллега, резко выступивший против войны, опубликовавший в Facebook ряд антивоенных постов и недавно уехавший за рубеж, был уволен по собственному желанию — начальство и отдел кадров сфабриковали все документы, чтобы «не поднимать волну».

Однако желающие уволиться сейчас сделать этого просто не могут: «на любого, кто приходит с заявлением к начальству, смотрят как на предателя и начинают задавать вопросы — почему, отчего, куда собрался?». Знакомая Андрея смогла уволиться только когда принесла медкарту своей матери, находящейся на терминальной стадии рака, чтобы доказать, что она действительно увольняется за ней ухаживать.

В то же время, по словам Андрея, в ряде знакомых ему компаний, работавших на финансовом рынке, люди сидят без работы, потому что их операции фактически приостановлены, но зарплату продолжают получать исправно.

СЛЕДИТЕ ЗА РАЗВИТИЕМ СОБЫТИЙ В ТЕКСТОВОЙ ХРОНИКЕ В НАШЕМ ТЕЛЕГРАМ-КАНАЛЕ

Про запрет на выезд из страны Андрею никто не говорил. Судьба Протосени и Авалова Андрея не пугает: «я мелкая сошка». Но уехать он не может — в России у него больные родители. «Сначала было страшно, — говорит он, — а теперь уже притупилось все».

«Я не могу спокойно зарабатывать в стране, которая ведет войну с соседом». Тиньков прокомментировал продажу бизнеса в России