Мария Строева «Спектр"/DELFI: Герои этого материала — журналисты, долгое время работавшие на государственном российском телевидении, но ушедшие оттуда по разным причинам. Может показаться странным, но далеко не все мои друзья и коллеги, оставившие госслужбу, согласились о ней говорить. У каждого свои причины для молчания — кто-то ограничен рамками нынешней работы, кто-то говорит: «ко мне начальство относилось очень хорошо и предоставляло максимальную свободу, но при этом все равно было совершенно невозможно существовать внутри этой жуткой пропагандистской машины, поэтому я просто не хочу опять во все это погружаться». Поэтому отдельное спасибо тем, кто поделился своим мнением. 

* * *

Главное — говорить все, что знаешь

Леонид Канфер, военный журналист, неоднократно работал в зонах боевых действий, обладатель премии «ТЭФИ» в номинации «Лучший репортер» за 2010 год. В 2014 году уехал на Украину.

- Как ты уходил с государственного российского телевидения?

- Ты знаешь, я ведь старался до последнего оставаться в строю и даже в рамках государственного телевидения заниматься делом, но в принципе это становилось все сложнее. Сначала это было «РЕН-ТВ», «Неделя» с Марианной Максимовской. И это была такая «форточка» на государственном телевидении. Но постепенно негласных «подводных камней» становилось все больше и больше. Становилось все труднее и труднее работать.

Леонид Канфер. Фото из личного архива

Я попытался свой проект реализовать, с работой становилось все труднее. Был 2012 год. Я пошел на RTД, проработал там почти год. Я принципиально договорился с ними о том, что я не буду делать пропагандистские фильмы. Мне это удавалось. Потом я уехал в Израиль на годичный контракт. И я тебе скажу, что после Израиля мне было ну совсем тяжело возвращаться в Россию. Я уезжал из несвободной страны, а возвращался и вовсе в страну, которая вела оккупационную войну против Украины (шел 2014 год. Власти России, несмотря на множество собранных журналистами свидетельств, отрицают участие действующих военнослужащих РФ в вооруженном конфликте на Украине  — прим. «Спектра»). У меня к тому времени были регалии, награды профессиональные, но найти себе работу я не мог три месяца. Я никому не был нужен, а если был нужен — то мне было не нужно это предложение.

Я стал стрингером. Я брал камеру и ездил снимать. Был сам себе оркестр — и оператор, и репортер, и монтажер, и продюсер. Поскольку я ездил в том числе и на оккупированные территории, то мне приходилось часть снятого материала отдавать на «Россию 24». Но у нас была, опять же, договоренность, что я в этих материалах не вру. И меня люди, с которыми я договаривался, не подводили. Я даже не использовал лексику, принятую на российских каналах — «донбасские ополченцы» и тому подобное. Находил другие опредлеления. И тем не менее, это все было очень трудно для меня.

В тот момент еще можно было находить некие щели для обьективной информации. Снять, показать и  сказать: теперь сами думайте и анализируйте. Был у меня, скажем, материал про наемника, который пошел воевать в Донбасс, и был его первый бой, после которого он уже воевать не хотел совсем. Рассказ о том, как пропаганда привела мальчика в окопы. А потом у меня вышел фильм «Кровный враг», который мне пришлось снимать с обеих сторон. Это был фильм о двух родных братьях, которые воевали друг против друга. Один в ДНР, а другой — в морской пехоте Украины.

И было невозможно не договориться одновременно с российскими и с украинскими телеканалами о показе. У меня была эта договоренность с обеими сторонами. И была договоренность, что мне дадут сохранить баланс информации. И это был уникальный фильм, который в одно время, в один день вышел и на украинском, и на российском телевидении. Фильм о двух кровных братьях, воюющих друг против друга. Я уже потом узнал, как меня за него «раскатывали» патриоты вроде Захара Прилепина, называли меня «украинским режиссером» (это видно ругательство такое), манипулятором и так далее. Но это меня очень мало трогало, на самом деле. И, собственно, благодаря этому фильму меня узнали в Украине и предложили там работу. И я эту возможность немедленно использовал, чтобы из России уехать.

- Тогда расскажи, в чем, на твой взгляд, сегодня основное отличие российского и украинского телевидения?

— Есть принципиальная вещь. Она заключается в том, что российские СМИ обслуживают власть, которая является агрессором по отношению к другой стране (Российские власти официально отрицают какое-либо участие в войне на востоке Украины, — прим. «Спектра»). Поэтому априори украинские СМИ находятся в принципиально иной ситуации — они работают в стране, которая подвергается внешней агрессии.

Второе принципиальное различие в том, что российские журналисты уже не представляют себе иной ситуации, кроме как работа именно на государство. Они работают только на государство. Как бы ни назывались каналы, они все аффилированы с государством. И подают одну и ту же информацию с одной и той же точки зрения. А в Украине — ситуация схожа с российской 90-х годов. В Украине есть разные собственники-олигархи. У этих олигархов разные интересы и разные позиции — в том числе, и к конфликту с Россией. Есть собственники, чьи каналы критикуют власть, есть собственники, которые ее поддерживают. Есть те,  кто старается быть равноудаленным от всех остальных.

Но так или иначе, если говорить об Украине, это все равно некие информационные ниши, которые в целом трудно назвать журналистикой в чистом виде. Потому что все таки журналистика — это когда ты говоришь все, что знаешь. А не избирательно. Как только ты начинаешь говорить избирательно, ты «избираешь» в чьих-то интересах. То есть, ты начинаешь не отображать мир, а формировать его для своего зрителя.

Хотя я еще раз хочу подчеркнуть — в России в этом смысле ситуация исключительна, потому что государственные СМИ являются соучастниками преступления против другой суверенной страны.

* * *

Душевный комфорт дороже денег

Екатерина Калениченко, телевизионный редактор, работала на ВГТРК, «РЕН-ТВ», последние 12 лет — старший редактор в вечерних новостях на «Первом Канале», уволилась с ТВ в никуда. 

- Насколько я помню, ты в журналистику попала случайно?

 — Не совсем. Тридцать лет назад я осознанно пришла в новости. У меня к тому времени уже была другая профессия — горный инженер-геолог, нефтяник промысловик. Но мне казалось, что новости могут не только рассказать что-то событийно интересное, но и серьезно на что-то повлиять. И тогда это работало! Вспомни, сколько было репортажей о людях, которым нужна различная помощь. И во многом благодаря журналистам они ее получали. Мы отправлялись на задание, досконально изучив историю. Мы слушали все точки зрения и старались быть реально объективными. Мы не боялись вступать в споры с высокопоставленными чиновниками. И наше руководство нас поддерживало. Сейчас, как мне кажется, реальные проблемы и люди ушли на второй план. Очень мало эксклюзивных тем и сюжетов. Все выверено.

Екатерина Калениченко. Фото из личного архива

На Первом канале есть проект, который неоценимо помогает больным детям — он совместный с Русфондом. И еще, я помню, по-моему, в 2013 году мы провели марафон по сбору средств для жителей затопленных районов Хабаровского края. Мы тогда собрали денег на постройку нового поселка. Но больше реальных дел, чтобы это прямо или косвенно не было чьей-нибудь пиар-акцией, я не помню. Наверное, в этом и есть главное отличие тогдашнего ТВ и нынешнего. Несмотря на все заверения, оно перестало быть, как модно говорить, социально-ориентированным.

- Но разве это дело теленовостей — решать те или иные проблемы и помогать напрямую? Дело теленовостей — давать непредвзятую объективно информацию. Оперировать фактами.

- Да, новости должны рассказывать факты, громко и правдиво. А соответствующие структуры после огласки этих фактов должны посыпать голову пеплом и исправлять свои косяки. Это было раньше, если ты помнишь. И в этом как раз и была наша помощь обществу. А сейчас о проблемах рассказывать не принято. Если и рассказывают, то так, чтобы, не дай Бог, не затронуть чьих-нибудь интересов. И получается, что во всем виноваты стрелочники. А потом появляется барин уровнем повыше — если это нужно — и разруливает. Аплодисменты! Но это когда такая картина вписывается в сценарий дня. А если нужен сплошной позитив, никто не будет рассказывать о проблемах. Иногда, если умолчать не удается, а рассказывать не хочется, появляется распоряжение: «сухо, информационненько». То есть, «прикопали» в верстке, сообщили и забыли. Иногда проблемный сюжет снимают в пользу официоза. А иногда в нем видят ассоциации с тем, с чем не надо. Тогда тоже снимают. Причем зачастую именно среднего звена  начальники перестраховываются. Нередко бывало, что мы отстаивали тему у главного редактора и он отменял распоряжение своих замов. 

К тому, что я уже сказала, примерно лет пять назад прибавилась монотемность. То есть, по сути, в эфире стали звучать всего три темы: Украина, Сирия и рабочие встречи президента, премьера и министров. Другие темы стали подаваться по остаточному признаку. Но эфир не резиновый, и часто на новости просто не оставалось времени. Для того, чтобы делать такие эфиры, высокая квалификация не нужна. В какой-то момент я поняла, что схожу с ума. Но с действительностью мирила мысль о зарплате. А вот телезрители, которые должны смотреть это бесплатно! Вот кого жалко!

 Но в какой-то момент я осознала, что деньги — это всего лишь деньги. Нет таких денег, которыми можно оценить душевный комфорт. С тех пор, как я ушла, новости практически не смотрю.

- Я не могу не заметить, что, какими бы темами ты не занимался на телевидении, ты политики избежать не сможешь. Не надо себя обманывать.

 — Ты абсолютно права, нельзя работать на ТВ, а уж в новостях особенно, и быть свободным от политики.

И еще, если говорить о том, как изменилось телевидение. Ты вот не смотришь российское телевидение. А я  — уже и не припомню когда в последний раз в эфире говорили о годовщине «Курска», Беслана, «Норд Оста», взрывов на Гурьянова и тд. В лучшем случае —  м-а-а-аленькая б/з (То есть, ведущий читает короткое сообщение за кадром под некий видеоряд, — прим. «Спектра») секунд на 30. Сухо и информационно. А Курск, по-моему, не вспоминают вообще.

Мемориал погибшим подводникам подлодки «Курск» в Мурманске. Фото Sergey Eshchenko/REUTERS/Scanpix/LETA

Каждый день новости показывают рабочие встречи руководителей страны. Это унылая картинка, на которой два или несколько человек что-то бубнят. И слова их и мысли обычным людям не всегда понятны. Это скучно и неинтересно, а главное, не понятно, зачем нам все это слушать. Не надо быть профессионалом, чтобы представить, как перед съемкой людей гримировали, налаживали аппаратуру и устанавливали правильный свет. И после этого кто поверит, что вот так, перед камерой, решаются серьезные проблемы! Бывая за границей, я иногда смотрю местные новости, там такой жанр, к счастью, не востребован.

- Можешь рассказать о том, как в коллективе работалось, какое настроение у людей было?

- Если говорить о Первом канале, где я проработала последние 12 лет, то мне очень повезло с бригадой. Мы как-то всегда были единым целым. Сейчас такое можно встретить на ТВ не часто. Чуждые нам люди у нас не задерживались. А в целом, мне кажется, требования к журналистам как к профессионалам, очень снизились. Я знаю, что многие корреспонденты могут поехать на съемку не изучив историю. Мало кто может провести интервью, чтобы это было действительно «ах!». И я сужу по своей дочери и ее друзьям (Калениченко младшая тоже журналист, — прим. «Спектра») — они все реже смотрят на ТВ, как на свое будущее. Они хотят делать что-то новое и интересное, но пробить выстроенные стены практически невозможно.

 — Как оценивали твои коллеги нынешнюю ситуацию в стране?

- Могу тебе сказать, что все неоднозначно. Есть люди, которые скептически относятся ко всем историям о том, что вокруг России одни враги. Но есть те, кто искренне, например, считает, что «во всем виноваты «пиндосы»». Прямо вот так, не стесняясь в выражениях. Я застала истерику вокруг Солсбери. Не поверишь, многие мои молодые коллеги с пеной у рта отстаивают версию об анти-российском заговоре. И так по многим вопросам. Я тебе больше скажу, моя мама, известная в советские годы диссидентка, которая очень осложнила этими своими убеждениями работавшему в Гостелерадио папе жизнь, сейчас с пеной у рта мне доказывает: все, что делается — пенсионная реформа, медицина, образование — это просто зашибись. И то, что ее внучка полтора года не могла найти работу, и вообще у молодежи проблемы с трудоустройством, для мамы не аргумент. Могу это объяснить одним — пропаганда работает, мы профи в этом деле.

* * *

Счастливый человек

Александр Жестков, экс-репортер «РЕН-ТВ» — сначала частного, затем уже государственного, перешел работать в PR:

- Ты блестящий телерепортер. Но сейчас, как я понимаю, сменил жанр и род занятий. Это так сложилось или намеренно, чтобы избегать политики?

— Ни то, ни другое. Я проработал на телевидении, страшно сказать, 20 лет. Начинал на государственном ТВ в 90-е годы — был студентом в «Вестях» у Светланы Сорокиной, потом много лет работал на частном канале «РЕН-ТВ» с такими легендарными людьми как Ирена Стефановна Лесневская, в команде профессионалов высочайшего класса — с Михаилом Осокиным и Марианной Максимовской. Далее на международном канале «МИР» ежедневно делал свою авторскую итоговую программу и руководил редакцией аналитических программ.

В общем, золотой век телевидения был и в моей жизни.  Но, когда поступило предложение возглавить пресс-службу ВДНХ, согласился.

ВДНХ, фестиваль «Вокруг света». Фото доступно по лицензии creativecommons 2.0

Во-первых, уже хотелось заняться чем-то новым, во-вторых, ВДНХ в частности и архитектура в целом всегда были моим увлечением. Я много лет собирал книги о Выставке, по выходным приезжал сюда фотографировать. Хотелось заснять уникальный комплекс, пока он окончательно не разрушился. К счастью, как известно, в последние годы ВДНХ возрождается и становится одним из самых востребованных и современных общественных пространств в Москве с целым музейным городом, с ландшафтным парком, с отреставрированными памятниками и интересными фестивалями. Поэтому сомнений не было.

- И насколько теперь комфортно тебе живется и работается, в новом качестве?

- Я счастливый человек: продвигаю то, что мне интересно! К тому же, работа в пресс-службе — это совершенно иной уровень. Если раньше я искал и раскручивал инфоповоды для одного телеканала, то теперь сразу для разных СМИ. Я работаю как с Euronews, Reuters, BBC, так и с Первым каналом, ВГТРК, НТВ, как c The Villlage, Time Out и GQ, так и с местной окружной газетой «Звездный бульвар» и многими другими. Для каждого издания нахожу захватывающие истории с учетом формата и специфики аудитории. Кого-то больше интересует история, кого-то новые технологии, кого-то знаменитости —  для всех есть повод на ВДНХ.

- Ты общаешься с коллегами по журналистскому цеху? Много ли осталось там друзей и насколько им сейчас комфортно работается?

- Очень плотно общаюсь с журналистами. В основном это редакции или отделы, которые пишут о культуре, досуге и других замечательных вещах. Там работают увлеченные творческие люди. Если скучно писать об интересном, то зачем вообще писать? Журналистика сейчас проходит очень важную проверку: такой конкуренции не было, пожалуй, никогда. Раньше люди специально учились пять лет на журфаке, а теперь каждый, у кого есть мобильный телефон, может стать репортером. Останкинский телецентр вместе с телебашней постепенно становятся лишь туристическими достопримечательностями, ведь вещать можно прямо из дома в youtube и собирать аудиторию, сравнимую с телевизионной! На первое место выходит качество контента. Это серьезный вызов для журналистов и традиционных СМИ. 

«Танцуя с дьяволом, слушай музыку». Сотрудники российских государственных телеканалов о своей работе, настроении в коллективе и отношении к происходящему

* * *

Жизнь без вмешательства генеральной линии партии

Григорий Кузнецов, журналист-международник, бывший сотрудник «Вестей» и «RT», ушел с российского ТВ в 2008 году:

- Моя телевизионная карьера началась в России, но в первые десять лет работы в новостях я практически ничего не знал о том, как устроено российское государственное телевидение, потому что работал тогда на иностранных телеканалах, в основном немецких, и в американском агентстве телевизионных новостей.

Григорий Кузнецов. Фото из личного архива

В августе 2000 года я впервые стал свидетелем того, как российский федеральный телеканал делает новости, и то, что я тогда увидел, меня, конечно, впечатлило весьма сильно. На десятый день после катастрофы подводной лодки «Курск» молодой и энергичный президент Путин приехал в закрытый поселок Видяево, встречаться с родственниками подводников. С Путиным эксклюзивно поехала съемочная группа канала «Россия». Причем вместе с корреспондентом Мамонтовым в Видяево отправился и лично Олег Борисович Добродеев, который тогда уже был председателем ВГТРК и одновременно числился главным редактором «Вестей».

В тот момент из всех российских каналов собственная передвижная спутниковая станция для прямых включений и перегонов видеоматериала в Мурманске была только у НТВ, но конкурентов ВГТРК в Видяево решила не впускать, а вместо этого попросила о помощи с перегонами немецкий телеканал RTL, где я тогда как раз работал. Мы тоже были тогда в Мурманске — и вот так мы вместе с нашей спутниковой станцией внезапно оказались возле гарнизонного Дома офицеров на совершенно закрытой для посторонних базе Северного флота. Мы согласились пересылать видеоматериалы для канала «Россия», они согласились разрешить нашему оператору снимать встречу Путина с семьями моряков.

Встреча была неприятной для президента. Женам и родителям моряков «Курска» было непонятно, что происходит, почему государство не хочет рассказывать им правду о ситуации, и почему оно гордо отказывается от помощи по спасению подлодки, которую предлагали тогда России несколько стран. И эти люди, задыхаясь от горя и отчаяния, кричали на Путина, не выбирая выражений. Такое в эфир дать, конечно же, было нельзя.

Поэтому на протяжении нескольких часов председатель ВГТРК Олег Борисович Добродеев лично восседал за пультом магнитофона внутри нашей спутниковой станции, отсматривал кассеты с материалом и выбирал самые приличные синхроны для перегона в Москву. Специальный корреспондент Аркадий Мамонтов, стоя рядом с ним, обеспечивал дополнительный уровень защиты телезрителей от неприятной информации, постоянно повторяя: «Олег Борисович, нет-нет, я думаю, это не стоит давать, лучше промотаем этот фрагмент, это может быть опасно!» «Ты думаешь, Аркаша? Ну ладно, хорошо, давай не будем», — соглашался с ним Добродеев. Это было очень сильно.

- А я как раз тогда работала в «Вестях» шеф-редактором. Во время «Курска». Очень хорошо помню, как это все было. Это было такое рождение совсем новых «Вестей».

- А я пришел позже. Через три года я и сам оказался сотрудником телеканала «Россия». Это как-то неожиданно получилось тогда.

Устроиться на работу на российское телевидение я никогда не стремился, но меня внезапно пригласили делать международные новости в Вестях, и это был новый технологический уровень. До этого я работал только со стороны корпунктов, а тут ты принимаешь участие в верстке выпусков, и корпункт у тебя не один уже, а сразу несколько. Это было как минимум интересно.

Сейчас там уже, конечно, все не так, но в те ранние путинские годы международные новости в редакции «Вестей» были отдельной, почти независимой епархией, практически царством свободы и либерализма. И в целом мне даже и сейчас не стыдно за то, что я там работал. На нас никто особенно не давил, нам не запрещали делать сюжеты на всякие непростые и противоречивые темы, мы выпустили в эфир немало интересных материалов, которые я вспоминаю с удовольствием. Были, конечно, у нас и скучные обязательные сюжеты о юбилейных тусовках и конференциях, которые нам ставило в план начальство — но их не было ужасающе много. Да и международная команда у нас была в целом приятная, веселая, живая, умная.

Владимир Путин и Олег Добродеев. Фото Mikhail Metzel/TASS/Scanpix/LETA

А вот за стенкой от нас сидели коллеги из отдела «городов» (отдел, занимающийся информацией из российских регионов, — прим. «Спектра»), которые занимались корреспондентскими материалами из регионов России — там все было уже куда печальнее. Бдительное око главного редактора следило за ними намного внимательнее, чем за нами. Политического веса у внутрироссийских новостей было в те годы намного больше, чем у «международки», это были благословенные времена, когда Россия еще не начала играть в неоимпериализм и стучать по ближним и дальним соседям стальным сапогом.

Но был в «Вестях» один отдел, где и тогда уже все было почти как в армии: железный порядок, строгая дисциплина, иерархия, суровые приказы и безусловное исполнение, шаг в сторону — попытка побега, огонь на поражение без предупреждения. Президентская группа, путинский «пул». Они отвечали за все мероприятия с президентом, с ними иногда напрямую общался Кремль. Этим ребятам мы уж точно не завидовали. Курилка у нас с ними была общая, и каждый день, послушав их рассказы о работе, я искренне радовался, что в нашу епархию президент попадает нечасто — обычно путинская группа отвечала и за его международные визиты тоже.

- Когда мне в недолгое мое «второе пришествие» в Вести в 2004 году показали эту заветную дверь и объяснили, что там сидит «отдел по освещению жизни Путина», я сначала решила, что это шутка. Но быстро оказалось, что никаких шуток.

- Этих людей люто дрючили за каждый промах, мы их всегда жалели. У них все было свое: и пишущие редакторы, и даже титровальщики отдельные работали на выпуске.

А летом 2005 года руководство «Вестей» предложило мне работу на новом канале — как раз начинали строить первый в России телеканал на английском языке, с первым в стране полностью цифровым ньюзрумом. Заявленная цель была — создать новый крутой международный канал, с объективным и интересным освещением всех важных мировых новостей, а вдобавок еще и таких новостей, которые не попадают в эфир CNN и BBC World. Все это звучало захватывающе.

Канал назывался Russia Today…

Надо сказать, что первые пару лет работать на Russia Today было действительно интересно, и даже не стыдно. Канал сначала не вел себя как пропагандистский вещатель, в новостях и ток-шоу звучали самые разные взгляды, немало места в эфире давали идеологическим противникам Кремля, канал совсем не выглядел агрессивным и предвзятым. Но президента Путина и его карманных аналитиков и экспертов со временем становилось все больше.

Опять же, идеология на начальном этапе совсем не чувствовалась в международных новостях, которыми я занимался.

Но все довольно резко изменилось, когда летом 2008 Россия совершила акт вооруженной агрессии против Грузии. (Россия официально присоединилась к конфликту с Грузией на стороне Южной Осетии в рамках так называемой операции по принуждению грузинской стороны к миру, — прим. «Спектра»). С момента начала российского нападения на Грузию редакционное руководство канала сурово насупило брови и начало напоминать всем творческим сотрудникам, что нужно срочно рассказать миру «правду об этой войне». Подразумевалось, что в это сложное время сотрудники канала обязаны чувствовать себя солдатами на глобальном информационном фронте.

Родные погибших в 2008 году грузинских военнослужащих на мемориальном кладбище в Тбилиси. Фото Vano SHLAMOV / AFP/Scanpix/LETA

А вот к такому я уже точно не был готов. Тогда я и принял решение, что на этом забавном периоде моей профессиональной деятельности нужно ставить точку. И пообещал себе, что впредь я уже никогда, ни при каких обстоятельствах, что бы ни случилось, не буду сотрудничать с российскими государственными СМИ. Это обещание я не нарушаю.

- Ты вернулся на международный канал? Многие в России говорят о том, что на Западе тоже цензура, а то и пропаганда.

- Последние годы я работал продюсером ZDF, второго канала телевидения Германии. И, конечно, я даже теоретически не могу представить себе ситуацию, когда немецкий телеканал вдруг стал бы пропагандистским рупором государства или политической партии. Это невозможно, во-первых, из-за того, как устроено многопартийное правительство в Германии, и из-за тех механизмов, которые регулируют влияние партий на СМИ.

К тому же у немецких тележурналистов гораздо больше свободы высказывать в эфире свое личное мнение, чем они пользуются часто и с удовольствием — и это, кстати, часто приводит к критике с обеих сторон любой линии фронта. В результате, если почитать кремлевскую прессу, то немецкие телеканалы, даже весьма сдержанные в своих политических оценках, — это логово злобных русофобов. При этом я встречал украинцев, которые считают ARD и ZDF сборищем фанатов Путина. И то, и другое — неправда. Просто там работают журналисты, которые рассказывают зрителям ситуацию так, как ее видят они сами. Без вмешательства государства, без озвучивания в эфире некой генеральной линии партии и правительства.