Многие, причем не только лизоблюды, которым предписан восторг, ожидали речи Путина в ООН как некоего политического бенефиса, как знака вселенской надежды; напрасно. Не потому что Путин плох или хорош, а потому что этот жанр не для ООН. Тут поворотных речей не бывает. Даже ярких, неформальных выплесков — и тех стараются не допускать.

Да, были времена роскошных и опасных шоу. Историческим, хотя и лживым, было выступление в 2003 году Госсекретаря Колина Пауэлла, который предъявил пробирку с образцом сибирской язвы, якобы полученной в Багдаде. Спустя несколько месяцев началась американская операция в Ираке. С театральной точки зрения в историю Генассамблей вошли четырехчасовая речь Фиделя Кастро, вдохновенный монолог покойного Каддафи, в конце которого он разорвал текст Хартии ООН. Принято считать, что Никита Сергеич Хрущев молотил ботинком по ооновской трибуне, хотя на самом деле это два разных эпизода — и оба роскошных. Сначала, возмущенный обсуждением венгерского вопроса, Никита Сергеевич стал стучать — не по трибуне, по рабочему столу — кулаками и даже снял с ноги туфлю; насчет того, что было дальше, версии расходятся: одни говорят, он стучал, другие утверждают — нет. Затем, оскорбленный речью филиппинца об аннексии балтийских стран, обозвал его «холуем американского империализма», потребовал слова по процедурному вопросу и, нарушая все правила ООН, стал произносить политическую речь. Ему сделали замечание из президиума, Хрущев не оглянулся; председатель стукнул деревянным молотком, еще раз, начал колотить им по подставке — ручка молотка сломалась, и головка, вращаясь, полетела в зал…

Но и театральщина, и политическая откровенность (на самом деле тоже театральная) давно уже вышли из моды. Миром управляет бюрократия; Генассамблея уподобилась другим площадкам, которые дают политикам возможность «посылать сигналы», символически обозначать расклады, задавать некие рамки или незаметно их сдвигать. Но не объявлять решения, которые способны изменить историю. По крайней мере до того, как все эти решения согласуют ключевые игроки в закрытых клубах. 

Максимум, на что можно рассчитывать — это на внятность оценок. Читать ООНовские заявления сейчас приходится примерно так же, как советологи читали первую полосу газеты «Правда». А в каком порядке стояли члены Политбюро на Мавзолее? А кто первым упомянут в сообщении о Пленуме ЦК КПСС? А этот почему без фотографии? А этот? Вот Оланд перечислил Иран и Россию подряд, через запятую; стало быть, такое место нам отводят в мировом раскладе? На ланче между Путиным и Обамой сидел Пан Ги Мун, а рядом с Путиным — король Иордании, а рядом с Обамой — польский президент; какой нам послан знак?

Пикейным жилетам раздолье; Обама выступал 43 минуты! А наш-то свой доклад в 20 минут уложил! (Можно поменять оценки: Америку уважают! Ей дали целый час! А нашему…). Особенно приятно тем, кто любит искать между строк. Ага! «решения о создании ООН принимались в нашей стране на Ялтинской встрече лидеров антигитлеровской коалиции». Выходит, что с трибуны ООН прозвучало: Крым отныне российский! Да, не прямо, слово «Крым» не упомянуто. И все же… И никто не посмел возразить… 

Что следует из этого, к каким реальным сдвигам приведет — эти вопросы на для пикейного жилета. Ему, жилету, радостно само гадание, как таковое. Оланд назвал Асада палачом, Обама — тираном, значит, никаких договоренностей по Сирии не будет. Но при этом Путин, обругав Америку, заметил, что сотрудничать придется. А Барак Обама сказал, что санкции не должны вести к холодной войне… 

Наверное, все это правда. Но для этой правды Ассамблея не нужна. Для этого будет довольно и жанра коммюнике. На уровне спикеров МИДа. Все выступления вождей народов напоминают долгую разминку перед будущим коротким боем, а сами бои развернутся за наглухо закрытыми дверями, не сейчас. Или сейчас, но не в зале. Мы не знаем, что там говорили Путин и Обама, встретившись после своих выступлений; о чем торговались и наметился ли зыбкий компромисс. Но если даже и наметился, то совсем не потому что так-то выступил Оланд, таким-то образом ответил Путин или заявил Обама. А потому что проблема чересчур серьезна. И Генассамблея тут, вообще-то, ни при чем.

 Единственное, что можно вычитать из речи Путина не методом пикейного жилета, а простым человеческим способом — это то, что со времен выступления в Мюнхене ничего по существу не изменилось. Стало только жестче и отчетливей. В основу путинской политики положена идея легитимности, напрямую восходящая к Священному Союзу между Россией, Пруссией и Австрией, 200-летний юбилей которого в России был отмечен летом этого года; Европа вместо этого отметила 200-летие Ватерлоо. Открывая в ноябре прошлого года памятник творцу Священного Союза, государю императору Александру I, Путин мягко обозначил историческую параллель; 

«Александр I навсегда вошел в историю как победитель Наполеона. Как дальновидный стратег и дипломат. Государственный деятель, осознающий ответственность за безопасное европейское и мировое развитие. Именно российский император стоял у истоков тогдашней системы европейской, международной безопасности и она была вполне адекватна тому времени», — сказал Путин (цитата по РИА Новости).

Теперь он эту параллель усилил. Как тогда Европа была зажата между катастрофическими последствиями революции и катастрофическими ожиданиями новых потрясений, так и сейчас весь мир зажат между распадом СССР и угрозой ИГИЛ. Как тогда абстрактным принципам прав человека была противопоставлена идея христианского порядка, так и теперь только лишь опора на традицию выведет из тупиков послевоенной демократии. (Недаром ислам был назван «величайшей религией мира»; да, российский президент православный, но в его системе ценностей все традиционное — одновременно и величайшее.) И как тогда единственным спасением для европейских стран была идея легитимности любых режимов, так и сейчас единственный возможный путь — отказ от внешней смены правящих элит при всех их недостатках. Возьмем к примеру Асада. И не будем дальше продолжать.

Наоборот, оказывать помощь любым легитимным режимам извне — возможно. Первое ведет к полной утрате суверенитета, второе только лишь ослабляет его; а мир и так устроен однозначно — либо ты сильный, и тебе позволено, либо слабый, и тогда терпи. Что до несчастного Асада, то помощь ему означает его ослабление; такое ослабление, которое позволит управлять через него. И Сирией. И сопредельными «Ираком и Левантом». Кому управлять? А тем, кто будет в коалиции, кто договорится. Сильным.

Как это было во время другой коалиции и другого «Венского конгресса» (ведь сама идея управляющих миром конгрессов вечная, меняются только детали, декорации). Коалиции — антигитлеровской, конгресса — Ялтинского. Хотите сравнивать со Сталиным — пожалуйста. Но давайте заключим против ИГИЛ антиигитлеровскую коалицию. Не смущаясь расхождением во взглядах, как не смущались ими участники ялтинской конференции. Заключим «пакт сильных», получим в управление «слабых», распределим ролевые позиции и закрепим их раз и навсегда. Ну, как минимум очень надолго.

От конгресса до конгресса мы проложим магистраль… Но в таких категориях, в таких метафорах никто вокруг не мыслит; если и будут начаты какие-то переговоры (а, повторяю, намеки на саму готовность разговаривать Обама дал), то не потому что Священный Союз для кого-то приемлем как образ, как схема пути. И не потому что кто-то готов разменять идею незыблемых прав человека на идею непоколебимой легитимности. А просто потому, что есть практическая надоба — остановить ИГИЛовское наступление. Чтобы противостоять ему могли не только курды, но и Запад. Он же Восток. Он же наследник ускользающего гуманизма.

Деталей этого торга мы не узнаем. Понятно только то, что никакая сделка по новому разделу мира невозможна, но цена вопроса слишком высока, а солидарное действие гораздо эффективнее, чем разногласия. В этих рамках действенного прагматизма и пойдет разговор. А Генассамблея… и кто кого на ней переговорил?… Достаем пикейные жилеты.