Мандат на закручивание гаек. Политологи Михаил Виноградов и Константин Калачев — о результатах президентских выборов  

18 марта глава Центральной избирательной комиссии Элла Панфилова объявила, что явка на президентских выборах в России составила рекордные 77,44%. Владимир Путин, согласно официальным данным, набрал 87,28% голосов.    

К 19 марта независимые исследователи оценили масштабы фальсификаций на состоявшихся выборах. По данным объединения «Голос» и издания «Важные истории», Владимиру Путину приписали 22 млн. голосов. Ещё большую цифру называет издание «Новая газета. Европа». По его оценкам, в пользу Путину могли сфальсифицировать более 31 млн голосов.

Несмотря на то, что итог избирательной кампании был известен заранее, в нем мало кто сомневался как в России, так и за рубежом, оппозиция постаралась максимально использовать электоральные процедуры для антивоенной и антипутинской пропаганды. В рамках этих выборов фамилии Екатерины Дунцовой и Бориса Надеждина фактически стали символами протеста. Акция «Полдень против Путина» нашла широкую поддержку как среди новых эмигрантов, так и внутри страны.

В интервью журналу «Спектр» глава фонда «Петербургская политика» Михаил Виноградов и политолог Константин Калачев поделились своими выводами о результатах президентской кампании, сделали прогнозы на ближайшее политическое будущее России и оценили, в каком состоянии находится российская оппозиция.

Константин Калачев

политолог, историк

- В чем, по-вашему, заключаются главные итоги этих выборов?

- Если в двух словах, то всё очень просто. Владимиром Путиным получен мандат на дальнейшее «закручивание гаек», на любые решения. Путин получил на 6 лет карт-бланш. Результаты голосования говорят сами за себя и, собственно, вопрос в том, как этим мандатом он дальше распорядится. Вряд ли в пользу либерализации, «оттепели», расширения пространства свобод. Скорее, наоборот.

В проводимой им политике ничего существенно не поменяется, курс прежний, но с учётом высоких результатов я бы предположил, что эти выборы могут стать для Путина последними. В следующий раз для того, чтобы превзойти этот результат (а у нас каждые выборы сравнивают с предыдущими), ему надо набирать под 100% голосов при 90% явке, что отнюдь не выглядит реальным.  

- Вам кажется, что простого переизбрания через 6 лет ему будет недостаточно?

- Я считаю, что эти выборы — его «лебединая песня». Мне интуиция подсказывает. В дальнейшем разгребать все завалы будет уже его преемник. Естественно, под жёстким контролем.

Я не думаю, что Путин ещё раз пойдёт на выборы, хотя «никогда не говори никогда». Просто результат, который сейчас мы наблюдаем, — это апогей. Возникает мысль, что такие показатели — это маркер того, что больше участвовать в выборах президента Российской Федерации Владимир Путин не будет. Хотя это не точно.

- В какой степени итоги выборов 15-17 марта отражают реальные политические предпочтения россиян?

- Начнём с того, насколько эти выборы были предсказуемы. По моим прогнозам, явка должна была подойти к 75%. Плюс-минус полпроцента. 75% — это принципиально важно, потому что это квалифицированное большинство. Я был уверен, что результат Путина будет близок к 85%, поскольку исходил из того, что его оппоненты придут на финиш плотной группой и поделят 15% с разницей в 1-2%, чтобы никто из них особо не выделялся.

Насколько эти результаты отражают настроения россиян? Они отражают итоги голосования. Голосование и настроение — это разные вещи, так же, как разные вещи, например, протестные действия и протестные настроения. От протестных настроений до протестных действий огромная дистанция. Понятно, что большинство [россиян] действительно за Путина, они считают, что голосование за него — это их гражданский и патриотический долг.

При этом необходимо принимать во внимание корпоративную и бюджетную мобилизацию, усилия больших и маленьких начальников на местах, которые вступили в конкуренцию друг с другом, стремясь показать свои способности. Они все понимают, что последнее место — это плохо. Есть несколько регионов, где Путин набирает меньше 80%. Например, Карелия, Архангельская и Вологодская области. Вопрос, что будет с главами этих регионов?

Хотя и это было предсказуемо, потому что Северо-Западный федеральный округ — традиционно сложный для власти с точки зрения голосования. Там настроения несколько отличается от среднероссийских. Среди людей больше тех, кто придерживается проевропейских, демократических, либеральных взглядов. Можно вспомнить, что и крепостного права на Севере не было.

Я думаю, что в целом результаты голосования отражают настроение, но насколько точно — можно проверить только при поствыборном исследовании. Но кто его будет проводить? Кроме того, даже послевыборное исследование не даст нам объективной картинки: по той простой причине, что есть социально одобряемое поведение, есть желание присоединиться к большинству, есть разные страхи и фобии и т.д.   

Давайте вспомним примеры на постсоветском пространстве. Допустим, тот же Нурсултан Назарбаев получал очень большие проценты на выборах и как быстро он в итоге «сдулся»? Пока в бывших советских республиках на последних выборах Путина опережают только два человека: Эмомали Рахмон (президент Таджикистана) и Ильхам Алиев (президент Азербайджана). Последний выиграл войну. Путин ещё нет.

- Можно ли назвать высокую явку в первый день выборов аномальной? Или вы считаете, что россияне 15 марта действительно по собственной инициативе пошли голосовать за Путина?   

- Эффект сплочения вокруг флага, конечно, влияет не только на результат, но и на явку. При этом замечу, что, во-первых, было очень много разных интересных для аполитичных граждан вещей: где-то разыгрывали машины и квартиры, где-то были дешёвые распродажи, где-то давали билеты на концерты и так далее. В Москве многие стремились голосовать первыми, потому что думали, что таким образом у них вырастут шансы на получение большого приза. По количеству разного рода «пряников» и «морковок» эти выборы просто беспрецедентны.

Во-вторых, играла свою роль и мобилизация. Безусловно, никто из здравых людей не будет отрицать, что у нас реализуются «мобилизационные проекты». Совершенно ясно, что в крупных корпорациях проще всего было отправить сотрудников голосовать в пятницу с утра, нежели отдавать все на откуп случаю и давать возможность людям голосовать в субботу или в воскресенье.

Однако, замечу, что в этот раз жалоб на административное давление почти нет. То ли люди уже считают это нормой, то ли им как-то компенсируют вот эти «трудозатраты», то ли они просто боятся, но массового потока сообщений, что «нам руки выкрутили и на участок отправили», нет. Очереди с утра в пятницу, конечно, говорят сами за себя, но «колхоз — дело добровольное».

- «Голос» в своем докладе указывает, что СМИ в 1,6 раза реже упоминали о выборах президента, чем в 2018 году. Кандидаты вели свои кампании, указывается в докладе, крайне пассивно. Вы согласны с выводами экспертов «Голоса», что власти стремились привести на выборы как можно меньше политизированных избирателей и делали ставку на административный ресурс?

- Кампания была не яркой, но я с «Голосом» не соглашусь, потому что на самом деле повышение явки работало на Путина и отчасти на Даванкова. Как практик, занимавшийся выборами много лет, и как человек, который в курсе актуальной социологии, могу сказать, что повышение явки никаких угроз для Путина не несло.

Политизированных людей мало, население аполитично. Очень трудно заставить пойти на выборы человека, если он уже заранее знает результат. Если аполитичный гражданин придёт на выборы, то он проголосует, скорее всего, за Путина. Политически активные — за Даванкова, кто-то может быть за Харитонова. «Голос» считает, что власти «сушили явку». Я думаю, что власти «сушили» сами выборы, а не явку. Выборы с потоком обещаний, которые потом надо выполнять, власти не нужны.

Реперной точкой стало послание Федеральному собранию. Путин заявил настолько амбициозную программу, что многие подумали сразу: откуда на это всё взять деньги? Поэтому смысл был в том, чтобы не поднимать планку ожиданий выше, чем нужно.

Напомню, что ключевой темой выборов 2018 года был «Российский прорыв», а по факту мы получили пенсионную реформу. Она и стала «прорывом». Повторять ситуацию власти явно не хотели. Они не явку «сушили», а просто считали, что в условиях «СВО» какая-то чрезмерно яркая и богатая избирательная кампания войдет в диссонанс с военными настроениями. Хотя, в любом случае, денег на выборы потрачено немало.

- А как вы оцениваете итоги выборов для ЛДПР, КПРФ и партии «Новые люди»? Какие у них перспективы в следующих избирательных кампаниях?

- Налицо кризис партийной системы. Следующую Думу из-за этого будет тяжело избирать. При этом Путин заявил после выборов, что в политической системе России ничего менять не нужно, она останется прежней. Однако мы видим явный кризис в КПРФ, проблемы в ЛДПР, да и «Новые люди» к 2026-му году будут уже не совсем новыми. Нет клапана для выпуска пара. Если вообще, конечно, он кому-то нужен. Есть общее разочарование в традиционных партиях.

Для самих кандидатов от этих партий все сложилось хорошо, они пришли на финиш плотной кучкой. Конечно, может быть, кому-то не понравится, что Даванков на каких-то заграничных участках победил Путина, но тут уж ему трудно предъявить претензии, хотя повод для обиды есть.

Самое главное, что Владислав Даванков стал третьим. Для последующих интерпретаций в духе консерватизма и лоялизма все сложилось очень хорошо: коммунисты традиционно вторые, результат «Новых людей» показывает, что демократически настроенных избирателей не так уж и много. Леонид Слуцкий — не харизматик, он проигрывает в сравнении с Владимиром Жириновским. На выборах 2026 года в Думу это безусловно может быть проблемой для ЛДПР, потому что, как известно, у нас пятипроцентный барьер. Если экстраполировать результаты этих выборов на 2026-й год, то можно предположить, что будет какое-то невероятное доминирование «Единой России», вплоть до получения этой партией 75% голосов.

- Вы упомянули пресс-конференцию Путина вечером 17-го марта. На ней прозвучал вопрос об акции «Полдень против Путина». Президент отшутился, что организаторов нужно похвалить за призыв к россиянам прийти на избирательные участки. Удалось ли несистемной оппозиции добиться какого-то успеха 17 марта?

- Только тактического ощущения, что ты не одинок. Вообще тренировка способности к действию важна. Если сидеть дома, то ничего никогда не изменится. Другое дело, что у всего этого нет продолжения. Это всё ситуативное реагирование. Мой коллега Михаил Виноградов написал, что оппозиция не создаёт свою повестку. Может быть, он слишком критичен по отношению к оппозиции, но в целом можно согласиться, что она действует в повестке власти. И все эти идеи, которые возникают спонтанно (как инициатива Максима Резника прийти на участки 17 марта в 12.00), не выстраиваются в какую-то стройную картину, в алгоритм перехвата власти.

Пока видна только утешительная функция оппозиции. Эти акции позволяют людям не отчаиваться: «Я не одинок. Нас тут целая очередь выстроилась. Посмотрели друг на друга и разошлись. Вроде как дальше можно жить». Это всё из серии, что в России надо жить долго, давайте перетерпим, рано или поздно созревший плод сам упадет, но нет ничего хуже тех плодов, которые никогда не созревают. Бывает и такое.

- Как вы думаете, есть ли шансы на будущее у несистемной, но законопослушной оппозиции: Борис Надеждин, Екатерина Дунцова, Андрей Нечаев?

- Шансов у них нет. Максимум, что могут дать Надеждину — место омбудсмена в Московской области. Ему даже пост председателя Совета депутатов Долгопрудного не предложили до сих пор.

Тема хакеров внутри системы у меня доверия не вызывает. Это вопрос личного политического выживания отдельных лиц и получения ими каких-то преференций. Можно и такую роль играть, но ничего серьёзного в политике названные вами люди в ближайшее время не добьются.

К Борису Надеждину я отношусь с симпатией. Он реалист и прагматик. Я бы сказал — «полусистемный» человек, который знает, где проходят «красные линии» и через них старается не переступать. Если система будет заинтересована в том, чтобы показать всю палитру и видовое многообразие, то, может быть, кто-то даже получит какое-то место, но вспомните Владимира Рыжкова, который стал депутатом Мосгордумы. И что? Сейчас он, кажется, в Германии находится, мандат сдал.

Я сторонник политического представительства меньшинства, с которым у нас проблема, но часто возникает ощущение, что всё это — пальцы одной руки и игра идёт по чужому сценарию, хотя это совсем не так. Эффект Надеждина наверняка на старт не просчитывался. Думаю, в администрации президента были удивлены. Ещё предполагаю, что Надеждин должен был сойти с дистанции, не собрав подписи.

С другой стороны, дорогу осилит идущий. Пусть расцветают 100 цветов, пусть конкурируют 100 школ. Я не претендую на истину. Кто знает, что может случиться в условиях какого-то форс мажора?

- В вашем телеграм-канале в последнее время много постов о «Партии любителей пива», которую вы возглавляли много лет назад. Это воспоминания о прошлом или у вас появились какие-то планы по её возрождению?

- У меня нет ностальгии по прошлому. Наоборот, я не люблю это вспоминать, потому что считаю, что не справился тогда с поставленными перед собой задачами. В последние годы много людей, даже слишком много, обращались ко мне с призывом партию возродить. Я упирался и говорил, что «умерла так умерла».

С другой стороны, когда я как действующий политтехнолог проводил опросы в регионах и упоминал «Партию любителей пива», оказалось, её ещё помнят и у неё есть даже какой-то приличный процент местами. Больше, чем у «Яблока» и некоторых других. Последний разговор с коллегами закончится тем, что я предложил заказать опрос уважаемым социологам из Russian Field. Если он покажет, что за партию готовы проголосовать хотя бы 5%, то можно начинать действовать. Опрос показал 6%.

В обществе всегда есть запрос на что-то новое, оригинальное, яркое. Проблема, в том, чтобы пройти регистрацию. «Партия любителей пива» долгие годы позиционировалась властью как издержки демократии 90-х и либеральной системы. Сейчас по каким-то причинам Минюст и те, кто за ним стоят, вдруг могут решить: пусть будет такая партия. В Австрии есть, а почему в России-то не быть? Давайте покажем, что у нас полная демократия. Гипотетически такое может произойти, но может быть и жёсткий запрет, установка не регистрировать. В любом случае, оргкомитет партии уже сформирован. А там — как пойдет.

Михаил Виноградов

президент фонда «Петербургская политика»

- Как вы считаете, в какой степени результаты президентских выборов отражают реальные политические предпочтения граждан России?

- С точки зрения итогов голосования, выборы напоминают кампанию 2004 года, когда против Путина были такие номинальные кандидаты, как Харитонов, Малышкин, Миронов, особо не демонстрировавшие рвения в отъёме голосов у Путина. Сейчас внешне все кандидаты не выглядели стремящимися к серьёзной экспансии в борьбе за избирателей, а что касается явки, то по ней могли бы быть вопросы, потому что российское общество не является сегодня сильно политизированным. Избирательная компания не была каким-то увлекательным событием. Поэтому, наверное, не все избиратели видят, что в их окружении доля пришедших на участки сопоставима с тем, что было объявлено. Правда, и вопросов здесь, скорее всего, никто особо задавать не станет.

Конечно же, структура политических симпатий в России сложнее, чем 90% поддержка той или иной персоны или идеи, но я не думаю, что выборы преследовали задачу подчёркивать представительство в российской политике. Это было в большей степени техническое мероприятие, в котором вряд ли что-то могут изменить избиратели. Отсюда и общая инерционность, и понимание, что все-таки выборы не были главным политическим событием года. Всё, что связано с войной, конечно, играет большую роль, имеет большее значение.

- Разве смерть Алексея Навального и выборы 17 марта не стали важнейшими политическими событиями последних двух лет? 

- Нет, я считаю, что главным политическим событием являются военные действия. 16 февраля [смерть Навального] — событие значимое. 17 марта — пока не ясно: значимое или техническое (как выборы 2004 года, за которыми не последовали принципиально новые действия). Но все-таки ситуация такова, что реалии определяются скорее на фронтах, и значимость остальных внутренних событий объективно снизилась.

- О чём свидетельствует высокая явка — как в первый день голосования, так и в целом по итогам выборов?

- Высокая явка свидетельствует о высоком уровне административной мобилизации, которая находила способы привлечь значительную часть населения на участки. Объективно явка была выше, чем в прошлые разы именно в силу того, что о ней нужно было отчитываться перед работодателями в довольно массовом порядке.

Были ли попытки фальсификаций явки? Наверное, это зависит от регионов, потому что есть регионы с довольно прозрачной традицией подсчёта голосов и есть территории, которые являются аномалиями, где степень внешнего контроля за подсчётом голосов и фиксацией явки исторически довольно низкая.

- Может ли кто-то из участников выборов, кроме Владимира Путина, записать их результаты себе в актив?

- В актив выборы может себе записать государственный аппарат, который справился со стресс-тестом и презентацией тотальной поддержки, несмотря на сложность настроений в российском обществе. Это успех государственного аппарата.

- Какие выводы можно сделать из ответов Владимира Путина на его пресс-конференции 17 марта о видах на будущее?

- С одной стороны, это тот же человек, которого мы наблюдаем 25 лет, и вряд ли он чем-то принципиально нас может удивить или шокировать. С другой стороны, общая риторика власти сегодня больше напоминает риторику оппозиции, которая 25 лет ждала своего часа и теперь говорит: «Смотрите, прошли 25 лет унижения, обмана, буллинга! Теперь все будет по-другому!». Парадокс в том, что сегодня в официальной риторике не предъявляется ценность того, что сделано Путиным за четверть века.

Пока ни деэскалации, ни, наоборот, радикализации в феврале-марте не произошло. Одни ждали, что накануне выборов начнется наступление на Харьков или произойдет запрет YouTube и так далее. Кто-то, наоборот, ждал какую-то фиксацию ситуации на фронтах как определение победы. Ни того ни другого не произошло, и каких-то принципиальных изменений курса в течение выборов не было. Какого-то мандата на новые действия (кроме возможного отказа от плоской шкалы налогообложения) не запрашивалось, поэтому у российской власти остаётся свобода рук в формировании курса.

Но есть ограничители. Один связан с тем, что дальнейшее нагнетание радикализации может быть не очень симметрично с настроением социума. Здесь, конечно, есть вопрос, потому что даже в ходе военных действий Россия оказывалась результативнее там, где шла на деэскалацию, на фиксацию ситуации. Каждый раз, когда происходила радикализация, Россия, скорее, вступала в поле серьёзных рисков.

- Вы недавно отметили, что Дмитрий Медведев наращивает присутствие в публичном поле. Это связано с предвыборной кампанией Владимира Путина или может иметь иные последствия, с учетом возможной смены правительства?

- Целеполагание активизации присутствия Медведева не вполне понятно. По крайней мере, в ходе избирательной компании его не стали прятать. Кто-то считает, что, возможно, будет кадровое усиление. Одни прочили переход самого Медведева на пост главы Верховного суда, освободившегося после смерти его председателя. Другие допускали в последние дни, что один из выдвиженцев Медведева может занять пост главы Федеральной таможенной службы.

Это сообщение пока не получило подтверждение, но породило ожидание, что Медведев — тоже возможный участник борьбы за состав будущей провластной коалиции, которая сформируется из руководителей правительства, администрации президента и силовых структур после инаугурации Путина на новый срок 7 мая и сложения полномочий нынешним кабинетом.

- 14 марта в вашем телеграм канале появился пост со следующим тезисом: «Критики режима не смогли насытить смыслом и энергией проект прихода в полдень на избирательные участки». При этом, 17 марта вы написали, что людей пришло больше, чем вы ожидали. Почему, на ваш взгляд, идея безопасной демонстрации количества противников действующей власти не имеет большого смысла?

- Дело в том, что, во-первых, приход в полдень на участки был скорее моральной самопрезентацией, чем частью некой стратегии системного воздействия на власть, когда заявление своей моральной позиции — это лишь инструмент, который потом можно во что-то конвертировать.

Во-вторых, фактически оказалось, что люди участвуют в чужой повестке, в выборах, которые далеко не всегда им нравились. Все-таки это было участие в мероприятии, на правила которого недовольные повлиять не могли.

Самопрезентация — это важно.  Ощущение собственного не бессилия — это важно, но инструментом политической борьбы это не является. Так же как им до конца не стало «Болотное движение», которое тоже свелось к самопрезентации, а не к появлению мощного центра силы, давления и изменений.