Читая истории моих новых подруг — Тэффи, Зинаиды Гиппиус, Александры Коллонтай и других, — мне все время хотелось обсудить свои открытия с кем-то, кто профессионально изучает психологию современной эмиграции. А как оно сейчас? Насколько мы можем сравнивать эти опыты? Такой человек согласился ответить на мои вопросы, так что на этот раз вас ждет необычный формат моей колонки. В прямом эфире в Instagram я взяла интервью у Юлии Морозовой, практикующего психотерапевта, руководителя лондонского центра психотерапевтической помощи для говорящих на русском языке Clever Psychology и создателя клуба поддержки для женщин в эмиграции WonderWoman. На сегодняшний день Юля — один из главных специалистов по психологии эмиграции, и в этом интервью мы поговорили о том, чем похож и как отличается опыт тех женщин, которые искали себя за границей 100 лет назад и тех, которые ищут сегодня.

Юля Варшавская: Главное различие между сегодняшним днем и эмиграцией 100 лет назад заключается, на мой взгляд, в том, что тогда женщины не были самостоятельными единицами. Женщина просто не могла в 1917−1920 годах уехать из России (да не только из России) самостоятельно. Это были жены дворян, дипломатов, белых офицеров, их сестры, дочери, матери, кто угодно. В любом случае, они всегда были прикреплены к какому-то мужчине и полностью зависели от него финансово. И дальше с ними в новых странах происходила интересная трансформация, но мы об этом еще отдельно поговорим. А пока расскажи, как это происходит сейчас? Насколько современная женщина в эмиграции зависима от мужчины?

Юля Морозова: Как обычно говорят психологи: и так, и так. Я видела и продолжаю видеть много женщин, которые переехали за мужем. И если это женщина умная и амбициозная, ей довольно трудно, потому что фактически ее таланты не востребованы. И ей очень страшно как-то себя здесь реализовывать. У меня есть примеры нескольких семейных пар, в которых очень много страха, потому что женщина полностью зависима от мужчины.

Иллюстрация Екатерина Балеевская/SpektrPress

Когда мы живем в своей стране, если что, мы можем хотя бы к маме уехать. Мне кажется, что женщины 100 лет назад тоже имели такую опцию: если что, поеду к маме. А вот в эмиграции такая возможность отсутствует. В том числе, потому что дети начинают ходить в школу, и ты понимаешь, что твоим детям здесь хорошо. Они начинают учить язык, как-то интегрироваться, а ты привязана к мужу визой, деньгами и так далее.

И депрессией, кстати говоря. Интересно, что многие говорят: ну что ты сидишь, иди работай, учи язык. А он не учится. В чем схожесть нашей ситуации сейчас и положением тех людей, что переезжали 100 лет назад? Они сидели на чемоданах и сейчас многие сидят: думают, что это временно, ждут, когда смогут вернуться. Таким образом, ты права была совершенно в своей первой колонке, они не адаптируются, не интегрируются. Действительно мозг находится все время в таком напряженном состоянии, как будто я на паузе и моя жизнь на паузе. Именно у женщин, которые переехали ЗА мужчиной, это чаще происходит, потому что мужчина начинает работать, как-то двигаться, а женщина обнаруживает себя в депрессии.

Отличие в том, что тогда было больше счастливых женщин в эмиграции, как мне кажется. Сейчас это, конечно, больше гонка на выживание. С одной стороны, женщины сейчас имеют гораздо больше возможностей. С другой, это их не спасает от одиночества, от той же самой депрессии. В том числе потому, что, наблюдая за своими клиентками в эмиграции, я вижу, какие у них высокие требования к себе: ни одному мужчине даже не снилось. И когда есть эти требования, появляется много претензий к себе: как это я нормально не говорю по-английски? Как это я живу здесь уже год, но еще не работаю на руководящей должности? В смысле год? Год — это вообще ни о чем. Вы только приехали. Вы как маленькие вылупившиеся эмиграционные птенцы.

Юля В.: Мне кажется, что 100 лет назад на женщин не было такого социального давления именно в отношении работы. В мемуарах про них писали: белоручки. Да и многие мужчины владели своими капиталами по наследству или благодаря статусу. Как пишут исследователи, пережить потерю этого статуса для мужчин оказалось намного сложнее, чем для женщин. А женщины — надо было кормить семью, особенно, когда началась война, они пошли работать швеями, медсестрами, открывали какие-то ателье, рестораны. Насколько это перекликается с сегодняшним днем?

Иллюстрация Екатерина Балеевская/SpektrPress

Юля М.: На 100%. Вообще женщины, когда они видят, что мужчина в кризисе, идут пахать. Исследования показывают, что женщинам от природы дан больший уровень адаптивности, и это в том числе связано с детьми. Дети все время меняются, и нам под них надо адаптироваться. И, соответственно, мы эти навыки применяем в любых подходящих ситуациях. А эмиграция — это как раз возможность полностью себя пересобрать.

Получается, что ты знала себя одну, а сейчас ты совсем другой человек. Мне кажется, что если у мужчин их «я» было сцеплено с деньгами и статусом, и больше ничего не было за этим «я», то оно естественным образом рассыпается. И все то же самое и у женщин: когда твой статус связан с тем, что вы ходили в хорошие рестораны и красиво жили, в эмиграции, где уровень жизни всегда падает, этим привычкам можно сказать «до свидания». Вот я думаю, что 100 лет назад, женщины не настолько соединяли свое «я» с деньгами и статусом. Они просто делали все, что могли.

Но не забывай про травматизацию: те, кто сейчас уезжают из Украины или от каких-то совершенно невыносимых условий, когда приезжают в любую страну, в любой город, выдыхают: «Господи, как хорошо! Я наконец-то в безопасности». И у некоторых долго не проходит стадия эйфории, потому что они вышли из такого ужаса, что готовы работать действительно и посудомойками, и уборщицами.

А вот люди, которые из более или менее хороших условий переехали, — это сложная с точки зрения психологии эмиграция, которая ставит очень много вопросов перед человеком: «А ты вообще кто такой? Что ты из себя представляешь, кроме тех возможностей и понтов, которые у тебя были?». Поэтому очень интересно, конечно, что и тогда, и сейчас женщины действительно быстрее и ловчее приспосабливаются и адаптируются.  

cИллюстрация Екатерина Балеевская/SpektrPress

Юля В.: Важный тренд для женщин в белой эмиграции — эмансипация. Многие спустя несколько лет жизни за границей стали разводиться: во-первых, они узнали, что в принципе можно разойтись, а во-вторых, они стали сами работать, а значит получили финансовую независимость. И конечно, на них влияла европейская эмансипация — к тому времени уже вовсю развивалось движение суфражисток. Что происходит сегодня?

Юля М.: Я вижу очень много разводов сейчас. В том числе, из-за разной политической позиции: люди, поняв это, вообще не могут больше жить друг с другом. Сейчас разводов больше, чем в пандемию. В 2020 году сначала все разводились, потом после 24 февраля все начали жениться. А сейчас снова разводятся. Почему это происходит?

С одной стороны, в эмиграции все очень сложно и тяжело, а с другой стороны, женщины, которые становятся финансово независимыми, действительно вдруг понимают: «Господи, а что так можно было? А почему я так долго ждала? А что происходит? Я больше не должна ни под кого подстраиваться, ни за кем ухаживать?».

И да, сложно зарабатывать. Но зато теперь я понимаю, что я могу это делать сама. И вот это чувство собственного достоинства, своей ценности — оно появляется, и оно ни с чем не сравнимо. Мне кажется, именно это дает нам возможность заново в другой стране простроить свою личность и выстроить фундамент, на котором мы дальше можем на другом уровне существовать. И даже по-настоящему жить с внутренним согласием — и выбирать страну, в которой ты сама хочешь жить, а не куда ты приехала за мужем. Важно, чтобы у тебя появился этот фундамент и внутреннее ощущение, что ты можешь решать сама про свою жизнь. И быть за нее ответственной. Именно это появляется в эмиграции.

Конечно, нам всем тяжело. Но, понимаешь, счастье вообще не оценивается ни деньгами, ни статусом. Оно приходит, когда ты внутренне можешь ощутить себя кем-то ценным, важным, когда у тебя есть смысл. Иногда это происходит, когда ты моешь в эмиграции полы.

Юля В.: При этом я вижу вокруг себя пары, которые эмиграция только укрепила. И 100 лет назад такие тоже были — например, Зинаида Гиппиус и Дмитрий Мережковский, о которых я написала предыдущую колонку. Но их секрет был в том, что и дома, и в Париже они были равноправными партнерами, он никогда не мешал ей быть «звездой», даже наоборот, поощрял ее желание лидировать.

Юля М.: Конечно, потому что когда в паре есть неравенство, и вы вдруг попадаете в другие условия, где у вас меняются роли, это очень неустойчивая конструкция. Если ваш муж или спутник не переориентировался на партнерскую позицию, на равных, где второй подхватит, если первый споткнулся, в отношениях точно будут проблемы. Но в патриархальном обществе очень сложно перестроиться, потому что у тебя нет образцов. Конечно, эмиграция в этом плане помогает подсмотреть модели поведения других людей. Потому что, когда мы живем все время в одном и том же районе, в том же месте, мы видим примерно одно и то же всю жизнь. А сейчас, когда люди уехали, мне кажется, это классная возможность увидеть другие паттерны. Разумеется, когда вы немного выдохнете, потому что в начале очень тяжело.

Юля В.: Важная штука, которую делали женщины в эмиграции 100 лет назад, — они создавали сообщества. Внегендерные, как было с Гиппиус, которая сделала в Париже литературную «Зеленую лампу», или «кружки» только для женщин. А Тэффи, например, писала рассказы о женщинах в эмиграции, чтобы сделать их опыт и голоса слышимыми. Она постоянно говорила о взаимоподдержке. Женщины как будто больше вкладывали тогда усилий в объединение людей за границей. Как происходит сейчас? Являются ли женщины такой же цементирующей силой для современной эмиграции?

Юля М.: Естественно. Особенно это важно, когда люди переезжают в «транзитные» страны, где они временно передыхают, чтобы найти постоянное место жительства. У них часто есть ощущение, будто они в детском лагере. Только для взрослых. В этих условиях женщины создают возможности объединяться, потому что мы же про отношения. И я очень много видела мужчин, которые еще и до последней волны эмиграции, в новой стране просто сидели дома и никуда не выходили. Они за многие годы не завели друзей. У женщин, по моим наблюдениям, моментально находятся друзья и в русскоязычной тусовке, и в местной. Это какой-то бесконечный круговорот женщин в природе. Поддержка и объединение в самых разных социальных слоях — заслуга женщин. В мой клуб в Лондоне, например, приходят только женщины — они становятся друзьями или близкими людьми. Они друг друга поддерживают. Это наше большое, на самом деле, преимущество. Потому что так мы выживем, где угодно.

Феномен Зинаиды. Юля Варшавская о самой эпатажной женщине эмиграции