«Нет чудес, есть только то, что вы делаете», — говорила художница Тамара де Лемпицка, которая своей жизнью, с одной стороны, подтверждает большинство наших гипотез об эмигрантках, а с другой — ломает все стереотипы о женщинах своего времени (если стереотипы, конечно, у вас еще остались).
В каком-то смысле ее история напоминает нам об Иде Рубинштейн — обе self-made, трудоголички и любительницы эпатажа, бросившие вызов патриархальным и общественным устоям и покорившие тем самым Париж. В другие моменты сложно не вспомнить Муру Закревскую и Валентину Санину-Шлее, которые перепридумывали себе биографию в зависимости от обстоятельств и настроения. А еще эмигрантский путь Тамары похож на опыт тысяч женщин, которые оказались в чужой стране без денег и надежд, но зато с семьей, которую надо было кормить. Просто в отличие от тех, кто шел работать за копейки в ресторан или госпиталь, у Лемпицки получилось заработать состояние на том, в чем она оказалась талантлива. И это, на самом деле, было главной роскошью ее жизни, а не платья от Шанель или блеск светских салонов.
Но обо всем по порядку.
Иллюстрация Екатерина Балеевская/Spektr Press
Хотя по порядку сложно: Лемпицка уничтожила все свои архивные документы, поэтому мы не знаем ни точную дату ее рождения, ни место. В большинстве источников указан 1898 год и город Варшава (входила тогда в Российскую империю), но есть сведения и о том, что Тамара родилась в Москве в 1895-м (на это указывают сохранившиеся в семейных архивах детские дневники). Есть и данные про 1902-й год и Петербург. Еще сложнее с ее национальной идентификацией: хотя в истории искусства ее часто называли русской, она считала себя польской художницей и всегда настаивала на этом. Более того, она всячески открещивалась от своей «русскости», судя по всему, нарочно меняя данные о месте рождения. При этом, по воспоминаниям современников, в Париже на выставках ее представляли как «белую русскую».
Что мы точно знаем? При рождении будущую художницу звали Мария Гурвич-Горская. Ее родителями были русский еврей предприниматель Борис Горский и дочь польского банкира Мальвана Деклер. Дальше снова белые пятна: по одной версии, в 1912 году отец ушел из семьи, по другой — покончил с собой. В любом случае, потеря отца очевидно стала для девочки травматическим событием, потому что в дальнейшем она избегала этой темы (хотя обо всем остальном говорила много и с максимальной откровенностью).
Знаем, что ее детство прошло в Варшаве, а юность — в Петербурге. Первые попытки рисовать Мария/Тамара предпринимала еще в детстве, когда однажды осталась недовольна своим портретом, выполненным по заказу родителей, — мол, непохоже получилось, оригинал лучше (интересно, что позже она даже в кубизме стремилась к схожести с моделями). В итоге, возмущенная девочка посадила позировать младшую сестру и нарисовала ее портрет, указав незадачливому художнику, как надо было работать. Но, кажется, это было в большей степени первое проявление характера нашей героини («я рисовала и рисовала, пока, наконец, не добилась результата»), чем ее любви к искусству: следующие годы кисти и краски Тамара в руки не брала.
Переломной точкой стала поездка в Италию в 1911 году: родители, как было принято в прогрессивных обеспеченных семьях того времени, отправили дочь учиться в Швейцарию. Но Тамаре там быстро стало скучно, поэтому она притворилась больной и попросила любимую бабушку Клементину о помощи. И та согласилась забрать внучку — «дышать воздухом великого итальянского искусства», как описывала потом их путешествие сама Тамара. В 1912 году она оказалась в Петербурге, где стала посещать Академию искусств вольнослушательницей. Заодно ее закрутила светская жизнь -- благодаря знатной тете, у которой Тамара гостила в столице. С логичным для молодой девушки тех лет результатом — свадьбой. В 1914 году она познакомилась с молодым, но перспективным, как тогда казалось, польским юристом Тадеушем Лемпицки.
Дальше — любовь, красивая свадьба, комфортная жизнь в Петербурге. К фамилии мужа Тамара добавила приставку «де», хотя никакого титула у него не было, но это были первые кирпичики ее большого мифа. И даже Первая мировая война не омрачала их счастья. Но, как мы знаем, история всегда догоняла даже тех, кто убегал от нее далеко в свои иллюзии: в 1918 году большевики арестовали Тадеуша по ложному обвинению в контрреволюционной деятельности — прямо ночью, из постели. Позже Тамара рассказывала, что они в этот момент занимались любовью. По другой версии, «любовью» ей пришлось заниматься с влиятельным чиновником, который помог вытащить мужа из тюрьмы. Впрочем, что из этого правда, мы никогда не узнаем, но правильный миф был для нашей героини важнее биографической точности.
В колонках этого цикла мы не раз обсуждали, как по-разному мужчины и женщины реагируют на потерю статуса в эмиграции. «Оказавшись на чужбине, россиянки менее эмоционально воспринимали изменение своего социального статуса, что определялось спецификой ценностных и гендерных приоритетов. Стремление к самореализации объяснялось заботой о своих семьях и детях. Женщины легче преодолевали языковой барьер, были более коммуникабельны, терпимы, предприимчивы и успешны», — писала исследовательница Ольга Баркова.
Семейная история Тамары де Лемпицки – точная иллюстрация этого тезиса. Как и большинство белых эмигрантов, они с мужем оказались в Париже без денег, лишь с теми немногими украшениями, которые поначалу продавали в ломбардах, чтобы хватало на еду и жилье. Тадеуш оказался совсем не бойцом — начал пить, никак не мог найти работу, которая соответствовала его амбициям, а быть обычным клерком отказывался. В 1919 году родилась их дочь Кизетта, поэтому кормить нужно было уже троих. Отношения портились день ото дня, а их финансовое положение становилось бедственным. Родственники первое время помогали Лемпицки, но и этот источник доходов быстро иссяк.
Так описывала впоследствии ту семейную драму их дочь Кизетт (вероятно, по воспоминаниям матери): «Теперь споры иногда перерастали в драки... Вскоре Тамара совершила смертный грех для женщины своего круга: она отчаянно разрыдалась на плече своей сестры Эдриенн. У нас нет денег. У нас есть ребенок. Он не может найти работу. Он винит тюрьму, революцию, меня, кого угодно, только не себя. И он… он бьет меня. Эдриенн была потрясена… Она сказала: «Тамара, почему бы тебе не заняться чем-нибудь своим?».
Хороший вопрос для эмигрантки из Российской империи, толком не получившей никакого образования (хотя такие возможности у нее были). Чем «своим» могла заняться женщина в те годы? Если мы не берем в расчет самую низкоквалифицированную работу, она могла устроиться в модный дом, или секретаршей, или в одно из русскоязычных изданий. Все это приносило бы небольшой, но стабильный доход. Но это не было дорогой Тамары де Лемпицки. Она сделала самую рискованную ставку в своей жизни — на искусство. И сорвала куш.
«Как «белая» русская, чья семья бежала от революции, оставив позади обеспеченность и материальное благополучие, де Лемпицка оказалась среди первого поколения женщин, которые сделали себя и свою судьбу благодаря целеустремленности и силе характера. Нужно было выживать — и Тамара занялась делом, которое по ее предощущениям, должно было помочь ей встать на ноги», — писала о профессор Елена Булычева.
Тамара начала рисовать. Недостаток опыта она решила компенсировать образованием и хорошими учителями: записалась на бесплатные уроки в художественную школу Academie de la Grande Chaumiere, где попала в мастерскую Мориса Дени. Как писала Кизетта, ее мать «присутствовала на всех трех занятиях в академии — утренних, дневных и вечерних. Очень рано поутру она отправлялась на рынок за продуктами и готовила. Ранние вечера после дневного сеанса проводила в кафе на Монпарнасе с представителями эстетического полусвета Парижа, беседуя об искусстве и жизни… Поздно вечером, когда она не ссорилась с Лемпицки, то писала сначала натюрморты, затем портреты».
Но главным учителем и авторитетом для художницы стал кубист Андре Лот. Это он заложил основы ее профессионального мастерства и дал ей понимание, куда двигаться в искусстве. Она пробовала разное: сначала увлекалась художественными течениями начала XX века и усвоив их уроки, обращалась к классике, а затем пришла к так называемому «мягкому кубизму». В поисках вдохновения Лемпицка снова поехала в Италию, где уже профессиональным взглядом смотрела на работы великих мастеров.
Но художница не копировала ни классиков, ни современников, а создала собственный стиль. «Я была первой женщиной, ставшей писать понятные картины, и в этом был источник моего успеха. Среди сотен полотен мое всегда было узнаваемо. Галереи, как правило, выставляли мои картины в лучших залах, потому что они привлекали к себе людей. Мои работы была понятны и закончены. (…) Моя цель — никогда не копировать, а создать новый стиль с яркими и блестящими цветами, с новой стороны раскрыть элегантность моих моделей», — рассказывала она потом дочери.
Все эти усилия, наконец, дали результат: она быстро перешла из статуса ученицы к положению популярной профессиональной художницы. И сделала еще одну удачную ставку — на портреты богатых парижан. Среди ее заказчиков в 1920-е — маркиз Аффлито, герцогиня де Ла Салль и другие представители европейской знати. Цены на ее работы доходили до 50 тысяч франков (около 25 тысяч долларов на сегодняшний день), а ждать в очереди приходилось по полгода. «Я работала по 10 часов подряд, а во время коротких перерывов позволяла себе выпить бокал шампанского или принять расслабляющую ванну», — вспоминала те годы Лемпицка.
В 1927 году к Лемпицки пришло официальное признание: она получила первый приз на Международной выставке изящных искусств в Бордо за портрет дочери «Кизетта на балконе». От бесполезного мужа она, конечно, к началу 1930-х избавилась, подав на развод и заодно перестав его содержать. Дочерью занималась бабушка, что потом не раз ставили Тамаре в укор: художница вы, конечно, были хорошая, а вот мать никакая. Прежде, чем осуждать нашу героиню, предлагаю представить ситуацию наоборот: если бы Тадеуш Лемпицки стал одним из самых дорогих художников своего времени, вытащив семью из нищеты, работая сутками, неужели кому-то пришло бы в голову задавать ему вопросы об отцовском долге?
Иллюстрация Екатерина Балеевская/Spektr Press
Лемпицка не стала, а сделала себя олицетворением эпохи Ар-деко. Она точно попала в дух времени не только своим творчеством, но и мифом. «В 1920–1930 годы остро переживалась необходимость обновления образа жизни, особенно женским сообществом. Немногие из женщин, такие, например, как Грета Гарбо, Коко Шанель, Марлен Дитрих и другие, решались на его радикальное изменение, но именно они закладывали основы будущего обновления для всех. Лемпицкая была среди них», — писала Елена Булычева.
Тамара одной рукой (в буквальном смысле) круглосуточно работала, занимаясь не только творчеством, но и всей административной и бюрократической деятельностью, связанной с продажей своих картин. А другой — создавала себе образ, который этим продажам содействовал. Если героини ее картин разрушали буржуазную мораль, то и художница должна была идти против течения. Как писала о ней историк культуры Фиона Маккарти в The Guardian: «Тамара играла в желанную богиню в стиле Ар-деко». Все подчинялось мифу: именно поэтому в историю вошли не часы трудоемкой работы Лемпицки, а ее эпатажные романы с мужчинами и женщинами и громкие цитаты в духе «я украсила собой Париж не меньше, чем Эйфелева башня». Она была богиней не только Ар-деко, но и того, что сегодня бы назвали «личным брендом».
Кроме того, она была по-настоящему чутким художником. Маккарти, посетившая ретроспективную выставку Лемпицки в 2004 году в Лондоне, написала: «Де Лемпицка была художником фашистского супермира: ее портреты были связаны с художественным движением «призыва к порядку», возвращением монументального реализма в европейском искусстве. Ее искусство источает мрачный и неоднозначный гламур авторитарной дисциплины. Когда она рисует герцогиню Де Ла Саль, то изображает ее в ботфортах, с одной рукой в кармане, в позе, выражающей превосходство. Это потрясающий портрет, написанный с чистым театральным наслаждением, безошибочным чувством интерьера, лучшая работа де Лемпицка».
К 30-ти годам (ну, или примерно к 30-ти, учитывая неопределенную дату рождения) Тамара заработала свой первый миллион. В 1930-х годах она сотрудничала с компанией Revlon, создавала рекламу новой губной помады бренда. Конечно, появлялась в модных журналах: самой известной стала обложка женского немецкого журнала Die Dame, куда поставили автопортрет Лемпицки «Автопортрет в зеленом «Бугатти» (на деле — желтый с черным «рено», но кого волнует реальность, когда есть хороший миф). Благодаря этой обложке Тамара закрепила за собой образ современной женщины, которая сама водит авто, зарабатывает на жизнь и разрушает буржуазные стереотипы. Спустя несколько десятилетий, в 1972 году, журнал Auto писал об этом автопортрете: «Это настоящий образ независимой женщины, которая отстаивает саму себя. Ее руки в перчатках, она в шлеме и недоступна; холодная и тревожащая красота, и главное — эта женщина свободна».
На волне своего профессионального и личного триумфа Лемпицка встретила человека, который на следующие 30 лет стал ее главным партнером жизни: в 1934 году она вышла замуж за венгерского барона еврейского происхождения Рауля Куффнера, легализовав наконец приставку «де». Но времена, которые Тамара чувствовала так хорошо, менялись: ее окружение становилось все более тревожным в предчувствии войны. К1938 году она окончательно поняла, что в Европе оставаться опасно. В творчестве художницы на фоне этих событий происходит радикальный слом — в ее картинах появляются новые персонажи и новые темы, ощущение опасности и трагизма: «Нищий с мандолиной» (1935), «Игуменья» (1936), «Перед штормом» (1936).
Она уговорила мужа быстро решить имущественные и финансовые вопросы в Венгрии и уехать. Так в 1939 году они с семьей оказались в США. Поначалу Лемпицка пыталась воссоздать в новой эмиграции старый миф: организовала роскошный прием для американской элиты, где встречала гостей в шелковом платье и снова играла в диву Ар-деко. Но трюк не сработал: интерес к Ар-деко в США в те годы сходил на нет. Хотя художница не опускала руки, исследуя новые жанры — авангардизм и сюрреализм, — и даже перерисовывая свои старые работы в этих стилях, у нее не получалось. Для американской публики она оставалась «баронессой, которая рисует», то есть не независимой эмансипированной женщиной, а женой богатого мужа. Как писала Кизетта, ее мать постиг «серьезный мистический кризис, сочетавшийся с глубокой депрессией на фоне экономического спада, спровоцировавший радикальные изменения в ее творчестве».
Лемпицка тяжело переживала этот период. По воспоминаниям дочери, мать много капризничала, жаловалась на качество красок и кистей, отказываясь признавать, что дело не в инструментах, а в работах. Однако она продолжала экспериментировать, искать новую себя, снова попасть в дух времени: в 1950-х она начала писать геометрические абстракции с насыщенными цветами, а в 1960-х стала писать мастихином натюрморты и пейзажи, чего раньше никогда не делала. К сожалению, эти эксперименты не помогали вернуть ей былую славу.
Казалось бы, в этом месте история должна закончится: в 1961 году от сердечного приступа умер барон Куффнер. После его смерти Лемпицка продала большую часть своего имущества, отправившись в кругосветное путешествие на корабле. А в 1963 году она переехала в Техас, чтобы быть рядом с семьей дочери, завершив карьеру и рисуя лишь «для себя». Но тут время, за которым Тамара так отчаянно пыталась успеть всю жизнь, само повернулось к ней.
К концу 1960-х в вернулась мода на Ар-деко, и мир вспомнил о его иконе. В 1972 году в парижской Люксембургской галерее прошла ее выставка, куда были отобраны только лучшие работы художницы 1920–1930-х годов. И она стала сенсацией. Интерес к работам Лемпицки и ее истории вспыхнул новыми красками — тем более, на Западе разрасталась вторая волна феминизма, которая превозносила и сексуальную свободу, и финансовую независимость, и вообще все, что Тамара делала еще в 1920-е. Неудивительно, что она стала одной из любимых художниц Мадонны (отсылки к картинам художницы можно найти в нескольких ее клипах 1980-х и 1990-х, а еще Мадонна использовала картины Лемпицки на своих концертах).
Большую часть своего «второго триумфа» Лемпицка не застала: в 1974 году она переехала в Мексику, где прожила до самой смерти в 1980 году. Согласно ее желанию, прах развеяли над жерлом вулкана Попокатепетль (если уж сочинять миф, то надо ставить в нем красивую точку). Но ее творчество живо: выставки ее работ до сих пор проходят по всему миру. В ноябре 2019 года картина Лемпицки «Розовый пеньюар» (1927) была продана на аукционе Sotheby’s за 13,4 миллионов долларов. А в 2020 году на аукционе Christie's ее портрет Марджори Ферри был продан за 16,3 миллиона фунтов.
Кажется, секрет успеха Тамары де Лемпицки в том, что она, застав самые тяжелые времена, никогда их не боялась. И не просто не боялась, но смело и настойчиво искала свое место в эпохе, откликалась за ее запросы и создавала актуальный миф. Потому что человек, конечно, слаб и смертен, а вот хороший миф имеет шансы остаться в вечности.