Множество раз Рио-де-Жанейро, родину фавел, рабыни Изауры и карнавала, называли одним из самых счастливых городов на Земле — несмотря на бедность и социальные проблемы, есть в этом месте что-то магическое. При этом сегодня в Бразилию эмигрируют немногие: далеко, сложно получить документы, мало работы, а уровень преступности и коррупции сильно усложняет ведение бизнеса. Всё это есть и в соседней Аргентине, но там можно получить документы на ребёнка по факту рождения в стране (а заодно и на всю семью), поэтому многие эмигранты отправляются туда на несколько месяцев, чтобы родить маленького аргентинца. Но после этого они чаще всего возвращаются в Европу или другие места релокации.

Для меня путешествие в Бразилию всегда было волшебной мечтой — как у многих детей 90-х, выращенных на «Тропиканке» и сериале «Клон».

Но для кого-то эта мечта стала реальностью уже 100 лет назад.

И даже раньше — первая волна эмиграции в Бразилию случилась ещё в конце XIX — начале XX века. Среди переселенцев той волны было много русских, украинских, польских крестьян и просто бедных рабочих, которые надеялись разбогатеть в Южной Америке. Так как всё это было одной империей, формально они считались русскими — въезжали по российским паспортам. По данным IBGE (Бразильского института географии и статистики), в период с 1850 по 1912 год в Бразилию въехали 19 500 российских мигрантов, остальные осели в Аргентине. Есть, правда, и другие цифры: в отчёте, опубликованном в 1905 году, их численность оценивалась в 60 000 человек. Основным занятием было земледелие: переселенцы основали городок Кампина дас Миссоэс (там до сих пор 20% населения — их потомки). Они привезли в Бразилию новые сорта риса и гречиху, которые и высаживали на новой земле.

Про третью волну эмиграции в Бразилию (нет, я не запуталась в счёте) самое любопытное — история староверов и их необычная ассимиляция в Южной Америке. Староверы в ХХ веке переживали всевозможные гонения, которые вынудили их перебраться из Центральной России сначала в Сибирь и Приморье, а после революции 1917 года — в китайский Харбин. А в Бразилии они оказались после революции 1949 года в Китае: ООН направила староверов в США, Канаду, Австралию и Бразилию, которая стала первой страной, предоставившей им визы. О том, как сложилась судьба этой диаспоры, можно посмотреть прекрасный документальный фильм Алексея Пивоварова на его YouTube-канале «Редакция».

Иллюстрация Екатерина Трушина/Spektr. Press

Нас же интересует другая часть русско-бразильской истории: вторая волна эмиграции, связанная с Гражданской войной и революцией. Почему белогвардейцам вообще могло прийти в голову отправиться в Южную Америку, если основные точки релокации находились намного ближе? Дело в том, что Бразилия отчаянно нуждалась в квалифицированной рабочей силе, а из России в те годы, как мы знаем, бежали профессионалы из самых разных сфер. Учитывая все эти факторы, объединение активистов от Белой армии при поддержке французских властей решило организовать переезд врангелевцев (так называли участников Гражданской войны, которые бились в рядах Белой армии Петра Врангеля) с полуострова Галлиполи: правительство Бразилии согласилось принять около 10 000 человек. В итоге в апреле 1921 года первая партия эмигрантов прибыла в Сан-Паулу на пароходе «Рион», а спустя несколько месяцев на пароходах «Аквитания» и «Прованс» приехали еще 600 человек. Всего из Франции в Бразилию переехали около 3000 белогвардейцев. Большинство их поселилось в Сан-Паулу.

Надежды на высокооплачиваемые интеллектуальные посты быстро провалились. Как пишет социолог Светлана Русеишвили,  тогдашняя «сделка» между Францией и Бразилией до сих пор вызывает много вопросов у исследователей: «В тот период миграционная политика Бразилии не предусматривала приём иностранцев на гуманитарной основе, а только как рабочую силу для кофейных плантаций и постройки железных дорог».

В итоге часть эмигрантов была вынуждена устроиться на плохо оплачиваемую работу, другие занялись земледелием, а третьи, разочаровавшись в южноамериканской жизни, поехали искать счастья в Европе. «Вполне возможно, что сами бывшие белогвардейцы не имели полного представления о том, какая участь их ждёт в Бразилии. Впоследствии в Европе даже ходили слухи, что капитан Брагин [герой Первой мировой войны и один из командиров Белой армии] продавал русских как „белых рабов“ плантаторам Сан-Паулу», — пишет Русеишвили. 

Но были и те, кто не только нашёл на этой далекой земле свое призвание, но и привёз туда лучшие из заморских даров. Таким человеком была педагог и психолог Елена Антипова, которую я коротко упомянула в предыдущей колонке о школьном образовании в эмиграции. Но эта героиня заслуживает гораздо больше нашего внимания.

Справедливости ради надо сказать, что Антипова прибыла в Бразилию не на корабле «Рион» и даже не планировала работать на плантациях. Она переехала туда в 1929 году из Женевы по приглашению местного университета, уже зарекомендовав себя как специалист в области коррекционной педагогики. Подписала контракт на два года, но осталась в Бразилии до конца своих дней — и навсегда изменила местный подход к образованию в целом и к обучению детей с особыми потребностями в частности.

Но для начала она пыталась сделать это у себя на родине и в Европе. Родилась Антипова в 1892 году в Гродно (тогда — Российская Империя, сейчас — Беларусь), где её отец-военный в то время служил. Дальше — Петербург, где она поступила в гимназию и там увидела свою первую ролевую модель, основательницу школы Любовь Таганцеву, педагога по призванию. В гимназии в Антиповой был воспитан очень свободный и критический дух — гимназисток учили анализировать информацию и дискутировать, а не верить априори всему, что говорят взрослые.

Тогда же она близко подружилась с Елизаветой Пиленко, которая позже, в Париже, станет легендарной «матерью Марией» — участницей движения Сопротивления, которая спасала еврейских детей и за это оказалась в газовой камере концлагеря Равенсбрюк. Но эта история, как и судьба Антиповой, заслуживает отдельного текста. А сейчас нам нужно отметить, насколько в женской судьбе в любую эпоху важно встретить ролевые модели, которые заставят девочку think out the box — выходить за рамки общественных и семейных ожиданий.

Уже тогда Елена хотела совершить революцию (но ещё не знала, что свой главный переворот сделает через много лет на другом конце земного шара) — вступила в марксистский кружок и пошла преподавать арифметику, географию и иностранные языки рабочим Путиловского завода. Чтобы дочь не арестовали за какой-нибудь погром, мать увезла её в Париж — это стало первым решающим поворотом в судьбе Антиповой.

Во французской столице она познакомилась с Альфредом Бине и Теодором Симоном — теми самыми психологами, которые создали первый практический тест интеллекта: «Шкала умственного развития Бине — Симона». Это была революция в диагностике особенностей развития у детей. Тогда в Европе наконец заговорили о том, что нужны новые подходы в обучении детей с особыми потребностями, а в парижских школах стали проводить первые интеллектуальные тесты. И Елена Антипова, которая работала в лаборатории Бине и Симона, оказалась в центре этого исследования.

Иллюстрация Екатерина Трушина/Spektr. Press

Затем она переехала в Женеву, где очень успешно работала в Институте Жан-Жака Руссо под руководством Эдуарда Клапареда, ведущего специалиста по прикладной и педагогической психологии. Клапаред продвигал идею развития интеллектуальных способностей ребенка через самостоятельное и творческое решение самых разных задач. В этой парадигме Антипова продолжает изучать методы обучения детей с особыми потребностями, опираясь в том числе на опыт женевских школьников.

А ещё много пишет о важности образования для девочек: Институт Руссо в те годы принимал много женщин, и Антипова увидела, что для неё нет гендерных преград в науке. Любопытно, что спустя почти 100 лет, в 2010 году был опубликован словарь «Российское научное зарубежье», посвящённый психологам, покинувшим Россию и СССР до начала Второй мировой войны. Так вот, оказалось, что «в гендерной структуре российского психологического зарубежья этого периода значительное место занимали женщины. Имея минимальные возможности получить высшее образование на родине, они ещё с дореволюционных времен массово уезжали в Европу и США и нередко оставались за границей навсегда. В то же время многие возвращались в Россию и пытались развивать профессиональную карьеру в привычной и родной культурно-языковой среде. Однако после прихода к власти большевиков в 1917 г. немало женщин — дипломированных специалистов покинули Россию уже навсегда».

Ровно так случилось и с Антиповой: в 1917 году она вернулась на родину искать на линии фронта своего раненого отца — нашла и смогла доставить в Крым. Оказавшись в бушующей революционной России, Елена не оставила своего призвания — пошла работать в Психоневрологический институт, который возглавлял Владимир Бехтерев. Попала в команду молодых учёных, которые пытались помочь самым уязвимым группам в тот тяжёлый момент. Так Антипова стала работать с сиротами и беспризорниками в Центральном карантинно-распределительном детском пункте Наркомпроса в Петрограде. За два года в России она помогла сотням детей. Однажды к ним зашел изучавший жизнь в СССР писатель Герберт Уэллс — говорят, он был поражен тем, как команда педагогов работала с детьми.

Но долго оставаться в новоиспечённом Советском Союзе было невозможно — к этому моменту Антипова вышла замуж за писателя Виктора Ирецкого и родила сына Даниила. Очень скоро её муж оказался среди пассажиров «философского парохода» 1922 года. Спустя некоторое время Антипова тоже получила немецкую визу и уехала в Берлин. Там ей не нравилось, а отношения с мужем охладели. Поэтому она вернулась в Женеву, в свой родной Институт Жан-Жака Руссо.

И вот тогда началась бразильская глава ее жизни — в 1929 году, так и не получив в Швейцарии ВНЖ, Антипова устала бороться с европейской бюрократией (это знакомо многим и сегодня). Тогда она приняла предложение бразильских ученых присоединиться к их команде. На пароходе «Юлий Цезарь» приехала на другой конец света менять местную педагогику. При этом её собственный сын остался учиться в Европе. На борту парохода она писала мужу: «Храните Данилку моего маленького».

Бразилия, конечно, изумила её своей природой: «Красоты здешнего пейзажа, гор, растительности или степей и дальних горизонтов изумительны — и лично для меня серьёзно компенсируют разлуку и тоску по сыну, по Европе, по культурной жизни». Из её дальнейших писем мы понимаем, что сын приезжал к маме на каникулы: сегодня это может вызывать вопросы, но тогда образование интернатного типа для детей в другой стране было самой обычной вещью.

Антипова приехала в Бразилию очень вовремя: в 1930-х годах страна менялась в целом и реформировала образование в частности. Вместе с многонациональной командой психологов и педагогов, приехавших в штат Минас-Жерайс, Антипова практически с нуля построила всю систему психолого-педагогической работы с детьми. Своей главной задачей ученая считала формирование гуманистического подхода к детям с разными интеллектуальными возможностями и психическими особенностями.

Перед ней ставили задачу, по сути, создать систему селекции, но со своим авторитетом и педагогическим талантом она смогла убедить бразильские власти и общество, что надо не изолировать «других» детей. Надо создавать для них образовательные условия. И сформулировала методы работы как с «талантливыми» детьми, так и с отстающими в развитии. Поразительно, что спустя 100 лет мы до сих пор решаем поставленные Антиповой вопросы, но так и не пришли к каким-то серьезным глобальным результатам: реальный уровень инклюзии по всему миру оставляет желать лучшего, даже если сама идея пропагандируется государствами. И я сейчас говорю не только про Россию, но и про Европу, США и те страны, которые мы называем развитыми.

Иллюстрация Екатерина Трушина/Spektr. Press

Этому миру и сегодня нужны такие люди, как Елена Антипова — неравнодушные, смелые революционеры от образования. Люди, способные двигать наши представления о норме. Из её писем мужу в Европу мы узнаём, как остро она переживала из-за любой дискриминации — по национальному, расовому или гендерному признаку: «Воспитанная в западной культуре больше, несомненно, чем в русской, я всегда и везде, кроме как в России, чувствую грань между мной и другими женщинами. Никакая логика не может побороть интуитивное сознание, ни даже отношение русских ко мне как к чему-то чужеземному».

За десятилетия жизни в Бразилии педагог создала сеть образовательных учреждений для детей со специфическими потребностями (как одаренных, так и нуждающихся в коррекции). Она дала огромному количеству бразильских детей шанс на интеграцию в учебный процесс и общество. Бразильский писатель Отто Лара Резенде вспоминал о ней: «Дона Элена, сухая, аскетичная, похожая на колосок. Слабая женщина и сильная славянка, разрушительница всех стереотипов — близорукая интеллектуалка с потрясающей прозорливостью, эта (вечно с головной болью!) бразильянка… из Санкт-Петербурга и конструктор детских душ, апостол женского рода, ниспосланный нам из российского поднебесья, — она сама была лучшим примером того „созидательства“, которому учила, которое проповедовала самой жизнью своей».

В память о педагогическом подвиге Елены Антиповой в Минас-Жерайс ей поставили памятник. Она получила звание почетного гражданина штата, орден Южного Креста и медаль «За заслуги в области образования». Сегодня в Бразилии действуют образовательный фонд (Foundation Helena Antipoff) и Центр психологических исследований и документации её имени. В 2019 году о её судьбе вышел документальный фильм «Между мирами».

Она оставила после себя возможность для тысяч детей с особыми потребностями получать образование, а ещё письма: «Вот вам и судьба — всегда бывало так, что я заползала на необитаемый остров, в котором чувствую себя в одиночестве владелицей части земного шара».

Сохранить «русскость». Юля Варшавская о том, чему учили в школе детей белой эмиграции