«Животворная денежная почва». Яков Миркин о том, что может возродить российские регионы и можно ли этого ждать в ближайшие годы
16:16, 17.02.2020
Новые банкноты на фабрике «Гознак» банкноты. Фото Artyom Geodakyan/TASS/Scanpix/LETA
Российские регионы за 2018 год снизили свои долги почти на 5 процентов. Как сообщает РБК, в основном долговой объем удалось снизить благодаря введенной в 2018 году программе реструктуризации бюджетных кредитов, в которой участвует большинство регионов. По условиям программы, в начале года регионы должны выплачивать 5% от объема своего долга. Однако, если в региональном бюджете не найдется на это средств, субъекту придется привлечь новый коммерческий кредит. Что в результате приведет лишь к повышению его общей задолженности.
О перспективах развития российских регионов мы поговорили с доктором экономических наук, заведующим отделом международных рынков капитала Института мировой экономики и международнрых отношений РАН Яковом Миркиным.
- Яков Моисеевич, чем объясняется нынешнее тяжелое финансовое положение российских регионов?
- Нужно скорее смотреть на эту ситуацию как бы с более дальнего расстояния и сказать, что так называемый бюджетный федерализм в России так и не отстроен. Регионы не имеют достаточной доходной базы для того, чтобы покрывать социальные расходы и финансировать развитие. А финансовая система настроена на то, чтобы стянуть как можно больше доходов в центр, а затем уже их перераспределять вниз, в регионы. Которые очень зависимы, всегда, очень зависимы от федеральных денег. Прежде всего — в том, что касается текущих социальных расходов. И кроме того, благополучие экономики региона зависит от крупных федеральных проектов, то есть, от инвестиций, о которых регион или республика может договориться в Москве.
Фото со страницы Якова Миркина в Facebook
Конечно, эта модель неправильная. Конечно, она очень ограничивает стимулы и способности регионов России в самостоятельном развитии. Мы видим «опустынивание» — денежное, человеческое, ресурсное — по всей территории России, кроме крупнейших городов. Речь идет не только о бюджете. Идет стягивание собственности, кредитов и денежных ресурсов, уходящих из регионов в центры. Эта неправильная модель — не только бюджетная, но и экономики в целом — заранее разбалансирована. Она является тормозом развития, это пирамида, где те, кто внизу, испытывают хронический недостаток ресурсов и денег и зависят от центра. Система такого вертикального избыточного распределения не способна выстраивать динамичную инновационную экономику, подчиненную благосостоянию семей.
Эти и другие дисбалансы делают российскую экономику очень похожей на так называемую латиноамериканскую модель. И это один из элементов, противодействующих тому, чтобы российская экономика стала динамичной и инновационной, воистину рыночной. Централизация приводит к тому, что и сама экономика выстраивается по вертикали. В крупные корпоративные структуры, которые подавляют местный малый и средний бизнес. Уже долгие годы мы не можем — хотя все время ставится эта задача — повысить долю малого и среднего бизнеса в экономике. Она совсем невелика — чуть более 20%. Конечно, это гораздо ниже, чем у наших соседей в Европейском Союзе.
- Есть еще и вопросы к качеству этого самого малого бизнеса. Во всем мире этот сегмент — не только способ самозанятости граждан, но и реальный драйвер экономики потому, что является инновационным. То есть, малый бизнес в мире — это не только и не столько ларек и магазинчик или кафе, но в первую очередь — предприятие инновационного сегмента. Старт-апы. А у нас это исторически именно ларек. Торговая точка.
- Не знаю, можно ли об этом говорить «в историческом аспекте», потому что нашему рыночному развитию только 30 лет. В советские годы малый бизнес — это либо нелегальщина, либо действительно ларьки. А в 90-х годах бывшие советские крупные компании и научные институты быстро обустроились небольшими предприятиями, которые по тогдашним меркам были вполне инновационными. Мы видим следы этих предприятий, скажем, в информационном сегменте российской экономики. Он чувствует себя совсем неплохо и находится на хорошем уровне.
Но дальше, особенно с конца 90-х годов (прошлого века), действительно началась история все большего сырьевого характера российской экономики, все большего сосредоточения собственно производящей экономики в крупных компаниях, с очень серьезным участием в них государства. И действительно малый и средний бизнес начал выталкиваться либо в торговлю, либо в услуги. Туда, где розница, хлеб, молоко. И там он более-менее занимает свою нишу, конкурируя с прилегающими крупными структурами. Например, в аграрном секторе — это конкуренция малых хозяйств с все укрупняющимися агрокорпорациями.
Сбор клубники в теплицах предприятия ООО «Агрокультура Групп». Фото Stanislav Krasilnikov/TASS/Scanpix/LETA
Мы конечно понимаем, что рост малого бизнеса связан с двумя вещами. С одной стороны — льготы, резкое сокращение регулятивной нагрузки, доступность дешевого кредита, и с другой стороны — то, о чем вы говорите, максимум стимулов для инновационного бизнеса, прежде всего, налоговых стимулов. В хорошем смысле — легкой жизни, животворной денежной почвы для них. Это отчасти есть в Москве и в меньшей степени, но есть в Петербурге — потому что там много денег, молодежи, люди стекаются туда со всей страны…
- Обескровливая при этом регионы.
- Да, конечно, лучше бы не было такой утечки мозгов из регионов. Но тем не менее, такой вот «суп» из мозгов, денег и, может быть, меньшего давления государства, конечно, создает в Москве и отчасти в Петербурге и некоторых городах-миллионниках более инновационную среду. Но вы, Мария, конечно правы в том, что при этом регионы себя чувствуют неважно. Когда бесконечный, из года в год, денежный поток течет сначала из мелких и средних поселений — в более крупные города, потом оттуда — в столицы и сырьевые центры… И при этом большая миграция молодых мозгов за рубеж. Этот ежедневный поток, конечно же, было бы правильно развернуть обратно.
- Яков Моисеевич, давайте с вами представим абсолютно сказочную, волшебную ситуацию: вдруг на самом высоком уровне приняты все-все необходимые решения, сняты все-все лишние ограничения и включены все-все необходимые стимулы. В таких условиях — как быстро россияне могли бы заметить позитивные изменения в экономике своей огромной страны? Сколько на это понадобится месяцев или лет?
- Вы знаете, экономика очень быстро отзывается даже на первые признаки потепления. На то, что называется экономической либерализацией. Я не говорю о политической, но именно об экономической либерализации. Поэтому я думаю, что нужны один-два года, может быть, чуть больше. От первых еле заметных признаков, от первых решений — вдруг все начинают понимать, что крупные макроэкономические решения начинаю приниматься в их пользу, в пользу общества, в пользу (каждой) семьи, ее благосостояния — и понемногу начинает разжиматься железная вертикаль.
И даже при том, что останутся отчетности, надзорность –если вектор берется на повышение благосостояния семьи, на увеличение продолжительности жизни — я думаю, что через 2−3 года мы увидим экономику, которая начнет быстро разгоняться. Конечно, при условии, что внешняя среда будет стабильной. Цены на сырье. И что извне в Россию не залетают крупные финансовые шоки.
Я просто приведу два примера, ведь подобное уже было. Была новая экономическая политика (НЭП — прим. «СПЕКТРА»), когда через год-полтора появилось все: продовольствие, страна в 20-е годы прошлого века демонстрировала очень высокие темпы роста, это было просто экономическое чудо. И был еще один момент, уже больше 30 лет тому назад, когда в жесткой административной системе Советского Союза был принят закон о кооперации. То есть, разрешили вести малый бизнес. Дали возможность зарабатывать. Это был очень правильный шаг, и я очень хорошо помню, как быстро все закипело. В условиях дефицитов — продовольственного дефицита и дефицита так называемых товаров народного потребления…
Не нужно думать, что речь идет только о лавочках и о том, чтобы лучше накормить и лучше одеть и производить хотя бы детские коляски — которых в России сейчас делается 800 — 900 штук в год. Речь идет о том, что этот бизнес, малый и средний, может заполнить огромные, сегодня пустые ниши экономики, прежде всего, относящиеся к инновациям, к высоким технологиям. И к предметам потребления — не к баррелям, не к мегаваттам, а к тому, чем мы живем каждый день. Это не только малый бизнес, это еще и бизнес средний. И плюс это должно очень усилить то, что мы называем средним классом. И повысить его спрос. То есть, эта та база для роста экономики, которая должна существовать вместо гигантских сооружений, которые сейчас пытаются контролировать всю экономику вплоть до производства всяких мелочей, в которых мы нуждаемся.
Мастерская по производству валенок в Красноярской области. Фото REUTERS/Ilya Naymushin/Scanpix/LETA
- А если всего этого волшебства не произойдет, не возникнет идеальной ситуации для роста экономики? То в течение тех же самых двух-трех лет к чему мы придем?
- Ну, во-первых, это очень зависит от того, что будет происходить снаружи. Ситуация внутри России — это функция от форс-мажоров, от циклов, в которых существует мировая экономика. Мы это хорошо видели в прошлом году — у всех было хуже вокруг, и стало хуже в России. Российская экономика зависима от цен на сырье и от двух клиентов: от Китая — на него приходится примерно 17% внешнеторгового оборота России, и от Европейского союза — это чуть более 40% оборота. Китай притормаживал, и в этом году, наверное, ему будет еще хуже, и ЕС — ему было намного хуже, чем США.
Все это очень влияет на российскую экономику. Любые внешние потрясения могут ставить под вопрос любой прогноз, независимо от того, что в экономике у нас сейчас много резервов, даже можно сказать, избыточных резервов. Это первая неопределенность, ответ на нее — что 2020 год будет, видимо, хуже, чем предыдущий. И в этом смысле конечно же российская экономика и мы вместе с ней, наши семьи, наши доходы, наше самочувствие — будем подвергаться более высоким рискам. Новому правительству нужно будет совершить чудо, чтобы сломать инерцию и привести нас к ярко выраженным темпам роста в 2020 году.
Второй важный момент — вы знаете, все таки российский экономический корабль сегодня покрупнее и может быть поустойчивее, чем-то, каким он был в 2008−2009 годах во время глобального кризиса. И даже устойчивее, чем в 2014 — 2016 годах. Он испытал много ударов, шоков, он скрипел — но он не утонул. Он приобрел адаптивность. Отвечая на ваш вопрос, скажу, что предстоит скучная обыденность, заторможенное существование с дальнейшими попытками государства укрупнить госсектор и все больше контролировать экономику, строить все большие вертикали, решать проблемы роста только и преимущественно через бюджет, и тем самым — это заранее известно — обречь эти задачи на неисполнение. Можно назвать это «стагнация». Можно сравнить это с машиной, застрявшей в болоте — ее трясет, болото засасывает (я имею в виду внутренние шоки) и никак эту машину не раскачать и не сдвинуть.
Но я все таки хочу сказать, что это плохой сценарий. Мы забываем о событиях января, о смене правительства. И обсуждаем все то, что видели в последние годы: низкие темпы роста, сырьевую экономику и так далее. Однако в том, что мы увидели в январе, есть знаки перемен. И сейчас мы еще не можем сказать, какая дорожка будет выбрана, какой из двух выборов будет сделан. То ли будет сделан выбор в пользу старой модели, то есть попытки накинуть на нас всё большую информационную сетку и через учет, надзор и контроль, через практическую отмену банковской тайны и права на тайну частной жизни вытащить экономику в рост. Учет, контроль, надзор, инвестиции из бюджета, крупные проекты — и дальше рост — сразу скажу, что это не получится. Это оставляет ту самую модель экономики, которая существовала все эти годы и показывает самые низкие свойства.
Второй выбор, и есть первые признаки того, что это может быть сделано — это экономическая либерализация. Мы видим, что правительство говорит о снижении налоговой нагрузки, мы видели воспрепятствование попыткам ведомств увеличить размеры штрафа, размеры наказаний. Есть по разным каналам информация, что смягчается правоприменение по отношению к предпринимателям. Виден «социальный уклон» в действиях нового правительства. Его желание оживить средний и малый бизнес кажется, что не на словах.
И еще — пришедшая команда дает надежду, потому что премьер Мишустин, которые соединяет в себе свойства очень сильного проектного менеджера, человека, который доводит проекты до результата, и умелого управленца, именно в части создания информационной сетки, информационной основы проектного управления, работает вместе с сильнейшим экономистом, первым вице-премьером, отвечающим за экономику, пользующимся большим уважением, который, по наблюдениям, всегда старался найти золотую середину между чисто рыночными методами и административным влиянием государства (доктор экономических наук Андрей Белоусов, — прим. «Спектра»). Одни шаги говорят против нового выбора, другие — наоборот, являются признаками того, что экономическая либерализация может быть. Поэтому мы должны подождать и увидеть, что будет.
