Если художницы в нашем цикле хоть редко, но появлялись — Тамара де Лемпицка, Марианна Веревкина, Зинаида Серебрякова, — то про эмигранток, занимавшихся скульптурой и добившихся на этом поприще значимого успеха, мы еще не рассказывали. Это связано, с одной стороны, с общими стереотипами и ограничениями для женщин той эпохи в искусстве, а с другой, имеет вполне практическое объяснение: материалы для такой работы были очень дорогими и тяжелыми, а в условиях, когда женщинам приходилось выживать в новых странах, позволить себе студию с запасами гипса и гранита могли единицы.

Да и в целом мы до сих пор знаем лишь несколько больших имен в этой сфере (вряд ли многие среди русскоязычной аудитории назовут кого-нибудь, кроме Веры Мухиной). Зато все помнят трагическую историю Огюста Родена и его ученицы Камиллы Клодель, ставшую буквально «памятником» несправедливого отношения к женщинам-скульпторам. Напомним финал этой драмы: много лет оставаясь в тени гения, Клодель в итоге начала страдать от психиатрического расстройства, и, хотя ее независимые работы показывали на выставках, с трудом зарабатывала на жизнь. При этом многие исследователи до сих пор считают, что она внесла огромный вклад в наследие Родена.

Героиню этого выпуска, художницу и скульптора Елену Лукш-Маковскую, конечно, невозможно сравнить по степени известности ни с Верой Мухиной, ни с Камиллой Клодель. Да и скульптура была не основной ее деятельностью — изначально Маковская прославилась благодаря живописи. В России, да и во многом в Европе, ее имя было забыто, — и здесь сыграли роль не гендерные стереотипы, как обычно бывает в нашем цикле, а политика, и об этом мы поговорим чуть позже. Но до 1930-х годов Лукш-Маковская считалась одной из выдающихся художниц венского модерна начала ХХ века. И в этом списке Елена была единственной эмигранткой. Ее самая знаменитая скульптура называется вполне символично: «Судьба женщины».

Иллюстрация Екатерина Балеевская/Spektr.press

Судьба самой Елены распорядилась так, что девочка буквально с пеленок жила в искусстве: она родилась в 1878 году в Петербурге и была частью большой художественной династии. Ее отцом был известный художник второй половины ХIХ века Константин Маковский. Он был востребован и хорошо обеспечен: его работы в так называемом «боярском стиле» (картины, красочно изображавшие жизнь знати в прошлом) высоко ценились не только в дореволюционной России, но и в США и Европе, где такое идеализированное представление о «русской жизни» лучше считывалось и стоило дороже. Братья Константина — Николай и Владимир — тоже были художниками-передвижниками, а запустил этот «вирус» в семью дед Елены — Егор Маковский.

Он, впрочем, был лишь любителем, а деньги зарабатывал бухгалтерским делом. А вот его сыновья и внуки сумели превратить искусство в дело жизни и способ заработка. Дети Константина и Владимира продолжили династию, а те, у кого не сложилось с кистями и красками, все равно находили себя в творческих профессиях: например, брат Елены Сергей Маковский был поэтом Серебряного века. Они с сестрой родились во втором браке отца, и большую часть детства провели за границей на лечебных курортах: их мать Юлия Леткова была больна перитонитом. Маковский отправлял жену лечиться в Европу, и женщина с детьми подолгу жили в Ницце, на озере Комо, во Флоренции и других живописных местах, где Елена могла впервые увидеть искусство и вдохновляться красотой.

В общем, детство Елены было, с одной стороны, благополучным, а с другой, его сначала омрачали болезни матери, а затем и развод родителей. Долгое время в разлуке плохо повлияло на брак Константина и Юлии: он завел в России вторую семью. Любопытно, что Леткова, показав нетипичную для того времени эмансипированность, не стала терпеть измены мужа, а подала на развод и даже оформила ходатайство «О предоставлении права проживать с тремя детьми по отдельному паспорту от мужа и об устранении последнего от всякого вмешательства в дело воспитания и образования детей». В итоге, Елена в какой-то момент перестала общаться с отцом, хотя они с матерью в 1893 году вернулись в Россию. Возможно, эти события в какой-то степени повлияли на дальнейшие взгляды Маковской и ее стремление добиться равноправного положения в профессии.

Образование девушка получила в Петербурге — благодаря известной для арт-сообщества фамилии она без проблем поступила в художественную школу при Императорском обществе поощрения искусств и Императорской художественной академии, а еще имела возможность учиться у Ильи Репина (как и другая наша героиня Марианна Веревкина). В 1897 году она даже участвовала в организованной Репиным «Выставке опытов художественного творчества русских и иностранных художников и учеников», где представила этюд «Мартин Лютер».

Как часто бывает, тогда ее не рассматривали отдельно от известной фамилии. «Одним из лучших на моих глазах становился этюд Елены Маковской, красивой рыжеволосой барышни. Около ее работы толпились. Говорили, что у нее палитра красок и мазок — отцовские», — вспоминал один из преподавателей Художественной академии. А ее коллега, художница Остроумова-Лебедева так описывала Елену: «Очень развитая, оригинальная барышня, совсем молодая. В ней много энергии, жизни и, по-видимому, ума. Я знаю ее еще очень мало, но первое впечатление, которое она на меня произвела, неприятное: много ярко-рыже-золотых волос, черные брови и глаза — умные, но неприятные, острый с горбинкой нос и резко очерченный рот; впечатление сухой, эгоистичной, но умной и по душевному складу сильной особы».

Интересно, что для своих первых работ она нашла вдохновение не в воспоминаниях о Комо или Ницце, а в поездке по Волге от Рыбинска до Самары. Именно тогда она создала множество эскизов, а одну из работ даже купил меценат Иван Блох, которого так восхитил талант девушки, что он предоставил ей двухгодичную стипендию для обучения за рубежом. Ею Елена и воспользовалась в 1897 году, уехав в Мюнхен, где училась в той же мастерской Антона Ажбе, что и Марианна Веревкина. Как мы видим, пути художниц несколько раз пересекались: вероятно, потому что способов войти в мир искусства у женщин из Российской империи было не так много. Затем Маковская отправилась в Дахау, где училась в школе живописи во дворце Дойтенхофеy. Там она и познакомилась со своим будущим мужем, венским скульптором и керамистом Рихардом Лукшем, за которого вскоре вышла замуж. С тех пор она носила двойную фамилию.

Иллюстрация Екатерина Балеевская/Spektr.press

У пары быстро родился первый ребенок — сын Петр, который впоследствии продолжил династию и тоже стал художником. Но материнство практически не повлияло на работу Елены (всего в браке с Рихардом у них родилось трое детей). Напротив, переезд в Вену и знакомство с местным арт-сообществом стали важным толчком для творчества Лукш-Маковской: она оказалась в Австрии в момент расцвета венского модерна, а в начале ХХ века это значило оказаться в точке притяжения для всех самых прогрессивных европейских художников, скульпторов и архитекторов. И для женщины, которая хотела полноправно войти в мир искусства, это был отличный шанс: прогресс коснулся и феминизации искусства, то есть представленности художниц на главных арт-площадках.

К этому моменту Лукш-Маковская уже успела заработать в России и Европе определенную репутацию и славу: во время «наездов» в Петербург она открыла собственную мастерскую, а в 1900 году ее рельеф, выполненный по заказу все того же мецената Ивана Блоха, был выставлен на Всемирной парижской выставке. В итоге, в Австрии она стала первой женщиной, принятой в Венский Сецессион, и участвовала в его VIII выставке: помимо Елены, в обществе было всего пять женщин, включая Тину Блау и Терезу Рис. Чтобы понять, насколько весомым было это достижение для женщины той эпохи, стоит подробнее поговорить о самом Сецессионе и о других его участниках и участницах.

Вена в конце ХIХ — начале ХХ века была центром становления нового жанра — модерна, который стал ответом на консервативный академизм в искусстве. Венский Сецессион, созданный несколькими художниками, включая Густава Климта, Коломана Мозера, Йозефа Хоффмана и других, был творческим объединением молодых австрийских творцов и заодно выставочным пространством в центре города, где они показывали свои работы. Участие женщин в ключевых событиях сообщества было не просто данью прогрессу — это было частью той самой борьбы против консерватизма. Именно в Вене художницы начала ХХ века имели возможность работать и учиться в мастерских и выставляться.

Безусловно, эмансипация в искусстве была связана с общими социальными процессами в стране: в 1918 году, благодаря борьбе суфражисток, в Австрии было принято избирательное право для женщин. Прогрессивная часть общества становилась все более эмансипированной. По мнению исследовательницы Дарьи Беловой, «именно женщины подготовили почву для развития венского модерна, оказали главенствующее влияние на венскую культуру и создание Сецессиона». Причем, не только в роли художниц, но и хозяек салонов, где собирались ключевые фигуры модерна и проходили главные дискуссии, а также в роли покупательниц — богатые жены банкиров, бизнесменов и политиков активно приобретали картины для своих домов. И, конечно, женщины были главными музами модерна — достаточно посмотреть на большую часть картин Климта, который прославился благодаря женским образам.

«Художницы создали свою собственную систему образования и представительскую организацию, понимая, что надежды на признание со стороны коллег мужчин в обозримом будущем вряд ли состоятся», — писала Дарья Белова. В 1897 году была основана Венская Школа искусств для женщин и девочек, положившая начало первому художественному образованию женщин. За следующие годы женщины настолько вошли в европейское искусство, что с 1920 года даже консервативная Венская академия открыла свои двери для художниц. При этом, безусловно, никакого равенства с мужчинами не было: напротив, исследователи говорят о возникновении в рамках модерна конкурентной среды, в которой женщины сталкивались с массой препятствий.

Елена Лукш-Маковская при этом выступала и как отдельный автор, и в творческом партнерстве с мужем: на одной из выставок им даже выделили целый общий зал. Художница действовала смело и часто обращалась к обнаженной натуре: ее известную работу «Adolescentia» (Отрочество), показанную в рамках Сецессиона, Союз русских художников в 1904 году не принял для участия в своей московской выставке, заявив, что она «безнравственная». Сейчас эта картина хранится в Австрийской галерее в Бельведере рядом с работами Густава Климта и Эгона Шиле. В «Отрочестве» Маковская осмысляла типичную для модерна тему юности, но использовала мотивы, свойственные русской живописи: художница никогда не забывала о своих корнях в творчестве.

В начале 1900-х Маковская постоянно участвовала в выставках Венского Сецессиона (вместе с Терезой Рис они были единственными женщинами, принявшими участие в экспозиции Сецессиона 1902 года, посвященной Бетховену). Помимо высокого искусства, Елена много занималась прикладным: в рамках своей работы в Венских мастерских она создавала эскизы эмалей для шкатулок, металлического дизайна и мозаик для мебели, оформления чехлов для батарей отопления. Тогда же она стала делать почтовые открытки с иллюстрациями к десяти русским пословицам — это стало воплощением ее стиля, который сочетал и модерн, и русские народные мотивы. Занималась иллюстрацией — ее рисунки украсили издание «Гаргантюа и Пантагрюэля» Рабле и «Немецких фарсов» Фришлина. В 1906 Лукш-Маковская создала скульптурный фриз для Венского городского театра. 

Венский период, который ознаменовал становление нашей героини в европейском искусстве, подходил к концу. В 1907 году они с семьей переехали в Гамбург, где Елена продолжила много работать и приняла немецкое гражданство. Но с родиной она не расставалась (в то время эмигранты еще не уезжали с билетом в один конец): участвовала в крупных выставках в Петербурге, в том числе, вошла в объединение «Мир искусства». В 1910-х она создала ту самую скульптуру «Судьба женщины», которая экспонировалась во многих европейских музеях (в 1926 года она была установлена в городском парке в Гамбурге). Она стала востребованной художницей, которая могла не только выставляться в галереях, но и зарабатывать прикладным ремеслом: в частности, она договорилась о заказах для фарфоровой фабрики и мастерских гравировки стекла в Санкт-Петербурге. Параллельно Елена успела родить от Рихарда троих детей.

Но Первая мировая война внесла в ее планы свои коррективы: в 1914 году Лукш-Маковская уехала в Данию, чтобы увезти детей подальше от активных боевых действий. А в 1915 году случилось два события, которые серьезно повлияли на ее жизнь: сначала умер ее отец Константин, а затем серьезно заболел муж. От болезни он оправился, но именно в тот момент начались конфликты в их семейной жизни, которые привели к окончательному разводу в 1919 году. В это же время она получает тревожные сообщения из России: к счастью, ее семье удалось сбежать от Гражданской войны и уехать во Францию.

Несмотря на перенесенные потрясения, в 1920-х Елена продолжала активно работать: в период с 1922 по 1928 год Лукш-Маковская писала картины по своим эскизам, выполненным во время той самой поездки по Волге. Много работала на заказ. В 1925 году сделала эскиз памятника русским пленным. Казалось бы, читая биографию нашей героини до этого момента, сложно понять, почему ее имя было предано забвению не только в России, но и, по большому счету, в Европе. И дело не только в том, что история любит забывать женские имена.

Причина того, что имя Лукш-Маковской старались не упоминать, была политическая: с приходом Гитлера к власти в 1933 году она не уехала из Германии и не выразила протест против нацистской идеологии. Напротив, она вступила в национал-социалистический Союз немецких художников и графиков. Как пишут в большинстве ее биографий, Елена сделала этот шаг в надежде на заказы от власти. Но ставка не удалась: господдержки не было, пришлось вернуться к частным клиентам (по некоторым данным, один из них, например, заказывал ей значки с изображением фюрера). В общем, репутация была навсегда испорчена.

Во время войны, которую Елена провела в Германии, она заинтересовалась иконописью, и с 1946 года преподавала этот вид живописи в Гамбурге. Она много времени уделяла сыновьям и семье, которые жили в Германии и Франции. Периодически работала: в 1948 году она написала по заказу гамбургского муниципалитета триптих «Старый Гамбург» или «Гамбург в 1800 году». Но вернуться к статусу большой европейской художницы ей никогда больше не удалось: за последние 15 лет жизни Елена приняла участие всего в трех выставках. Тем не менее, Маковская дожила до 88 лет, пережив даже собственную мать.

Имя Елены Лукш-Маковской и все ее прошлые заслуги были стерты одной страшной, непростительной ошибкой. Чем она в действительности руководствовалась в принятии такого решения, мы не знаем: мемуаров или дневников художница не оставила. Зато ее работы, несмотря ни на что, до сих пор можно увидеть как в мировых музеях, так и в парках, где мимо ее скульптур каждый день проходят сотни людей.

Неутомимая Нина. Юля Варшавская о том, почему в честь русской балерины назвали улицу в Белграде