Российская книжная индустрия снова под ударом. К проблемам резкого удорожания печатной продукции, разрыва отношений с зарубежными правообладателями и отъезда профильных специалистов добавились законотворческие инициативы. Книгоиздатели и писатели с опаской ждут принятия сразу двух новых законов о запрете «пропаганды ЛГБТ», которые могут наложить запрет на произведения классиков русской и мировой литературы.

Литературный критик Галина Юзефович считает, что российский книжный рынок пребывает в жесточайшем кризисе, но писатели продолжают работать. В интервью «Спектру» критик поделилась не только своей точкой зрения на современную литературную жизнь России и Украины, но рассказала о том, как можно расценивать вручение в этом году Нобелевской премии по литературе француженке Анни Эрно.

Галина Юзефович. Фото Artyom Geodakyan/TASS/IMAGO

 — Ваши первые эмоции, когда вы услышали имя обладателя Нобелевской премии по литературе 2022 года?

– Честно сказать, я никаких ярких эмоций по этому поводу не испытала. Я вполне понимаю, почему была выбрана Эрно. Это действительно очень достойный автор, представитель феминистской литературы старшего поколения. Она 1940-го года рождения, то есть стартовала еще в конце пятидесятых годов. Тогда это действительно была новаторская, прорывная литература. Сейчас — благородный, почтенный мейнстрим, что Нобелевская премия, собственно, и зафиксировала — что феминистское письмо, женское видение мира, в широком смысле слова, в пространстве литературы, безусловно, существует.

Счастливое обстоятельство: я читала целых три романа Эрно. «Страсть», по которому был снят фильм. Это произведение о любовной аддикции. Я читала замечательный, на мой взгляд, текст «Память девушки», который вышел в издательстве No Kidding Press. Это рефлексия первого сексуального опыта.

Замечательный, еще более удачный, чем «Обыкновенная страсть», — роман «Во власти», который фактически о разводе, разрыве отношений внутри пары после долгого периода совместности. Словом, у меня не было и нет никаких сомнений в том, что Эрно — это большой важный заметный писатель, но у меня были некоторые ожидания другого рода. Они были не то, чтобы обмануты, но не реализовались. И, конечно, это вызывает если не раздражение, то легкую фрустрацию.

– Поясните, пожалуйста, о чем идет речь?

– Дело в том, что на протяжении многих лет, собственно, до 2017 года включительно — Нобелевская премия по литературе была своего рода возмутителем спокойствия. Ее решения всегда были сильными, яркими провокативными. Премия осуществляла поиск новых голосов, новых пространств, новых типов письма.  

Например, вручение премии белорусской писательнице Светлане Алексиевич. Это была фактически фиксация того, что литература нон-фикшн, литература нехудожественная может считаться такой же литературой, как все остальное. Премия Бобу Дилану была подтверждением того, что формат бытования текста гораздо менее важен, чем его содержание и влияние на культурную традицию. Присуждение премии Кадзуо Исигуро было, конечно же признанием того, что массовая литература, популярная литература может быть в то же время важнейшим культурным и литературным высказыванием.

После перерыва в 2018 году Нобелевская премия меняет свой вектор и становится премией просто за литературу. Ее получают хорошие писатели. Меня, честно сказать, немного смущает, что последние пять лет побеждают писатели из так называемого «первого мира». Это, конечно, идет в разрез с представлениями премии предыдущих лет. Даже Абдулразак Гурна, победивший в прошлом году, последние 40 лет живет в Англии и, конечно, является английским писателем, пусть даже танзанийского происхождения.

Нобелевская премия опять стала очень респектабельной, очень спокойной, не вызывающей полемики, не вызывающей пристального интереса, сосредоточенной в первую очередь на чисто литературных свойствах лауреатов, ориентированной на западный мир, на западный литературный канон. Всё это вызывает не разочарование, а некоторое ощущение, что сильное высказывание, сильное мнение опять не прозвучало, и от этого, конечно, становится менее увлекательно, чем могло бы быть.

– На что сегодня, с учетом международных реалий, может ориентироваться нобелевский комитет, который многие критикуют за излишнюю политизированность? С одной стороны присуждать премию украинскому писателю слишком прямолинейно, с другой стороны многие действительно ждали от академии каких-то сигналов, о которых вы только что говорили.

– Да, наверное, награда украинскому писателю в этом году выглядела бы прямолинейно, но почему мы говорим о прямолинейности как о чем-то плохом? Прямолинейность — совершенно отличное свойство. В современной украинской литературе есть довольно много больших заметных, в том числе и на международном уровне, писателей.

И дело не в том, что с Анни Эрно что-то не так, а в том, что украинская литература тоже вполне существует. Французские писатели получали награды неоднократно. Мы понимаем, что Нобелевская премия по литературе – это в том числе и командный забег, что идет конкуренция не только между отдельными писателями, но и между странами. Каждая любовно считает, сколько Нобелевских лауреатов она взрастила.

Библиотека. Фото PantherMedia/Scanpix/LETA

Украинские писатели не получали премию ни разу. Мне кажется, что это было бы вполне уместно. Да, это было бы прямолинейное послание, но в прямолинейности, повторюсь, на мой взгляд, нет ничего дурного.

Кроме того, мне кажется, что Нобелевской премии было бы полезно посмотреть на мир за пределами западного канона. Довольно давно Нобелевскую премию не присуждали людям, принадлежащим к каким-либо не мейнстримным, не магистральным для западного читателя традициям. Поговорить о литературе каких-либо стран, не попадающих в фокус, было бы очень здорово.

Например, я знаю, что сейчас большой расцвет переживает литература Южной Кореи. Есть очень много интересных авторов на Тайване, в материковом Китае тоже, разумеется. В Индии литература цветет каким-то совершенно пышнейшим цветом, и она тоже очень давно не попадала в фокус нобелевского внимания. Есть прекрасная, большая, очень развивающаяся литература стран Африки — и она тоже незаслуженно остается в тени.

Словом, мне кажется, что можно было бы думать в направлении сильного политического высказывания, которое было бы абсолютно оправдано, в том числе с литературной точки зрения. В Украине есть кому дать Нобелевскую премию. По масштабу дарования, по масштабу влияния на культурную среду можно было бы работать с разными национальными канонами, традициями, если Нобелевская премия по-прежнему желает быть глобальной, а не только внутриевропейской.

«Эта преступная война должна быть остановлена» — писатели обратились ко всем, кто говорит по-русски

Уверена, что многие были бы очень довольны и заинтересованы, если бы премия продолжила расширение какого-то представления о высокой литературе. Например, я очень много лет жду, когда Нобелевскую премию получит графический роман. Понятно, что в России есть, прости господи, Владимир Мединский, который говорит, что любой комикс — это для дебилов, которые читать не научились. Но все-таки Владимир Мединский в этом контексте выглядит абсолютно маргиналом. Все давно знают, что графический роман — это такое же важное, большое ценное направление внутри литературы, которое, конечно, давно нуждается в какой-то институциональной поддержке.

Я была бы очень рада, если бы премию получил кто-нибудь из писателей, работающих на подростковую аудиторию. Тут, конечно, самый очевидный кандидат — Джоан Роулинг. Вообще не понимаю, почему она до сих пор не получила Нобелевскую премию. Это, безусловно, автор, изменивший литературный культурный ландшафт и раздвинувший границы чтения в том, что касается возраста читателей.

Леонид Юзефович и Галина Юзефович. Фото Российская государственная детская библиотека по лицензии Flickr

Мне кажется, что Нобелевская премия стала слишком аккуратной и ориентированной на предельно консервативный сценарий, строгое чередование «девочка — мальчик». Стала строго ориентироваться на благородный классический мейнстрим, на западный литературный канон. Все это, в общем, хорошо, но не для 2022 года в особенности и не для XXI века, в частности. Конечно, все мы любим давать советы людям, в наших советах не нуждающимся. Поэтому, конечно, мое мнение о том, что надо делать Нобелевскому комитету, лишь одно из миллиона возможных. Я надеюсь, что Шведская академия каким-то способом сумеет проложить маршрут так, чтобы он, с одной стороны, отвечал ее собственным ценностям, с другой стороны, не был таким скучновато консервативным, каким он видится сегодня.

– Вы сказали, что в Украине достаточно писателей, которые могли бы претендовать на самую престижную литературную премию мира. Кто из них, на ваш взгляд, мог бы конкурировать с Эрно, Алексиевич, Глик, Токарчук?

– Mой персональный фаворит — это, конечно, Оксана Забужко. На мой взгляд, сегодня она главный мастер современной украинской литературы. С одной стороны, она достаточно известна за рубежом, с другой стороны, достаточно специфическая украинская писательница. Я была бы рада видеть ее на месте Анни Эрно не только потому, что Забужко украинка, но и потому, что это действительно очень большое важное явление не только украинской, но и мировой литературы.  

Мне кажется, что очевидная кандидатура — это Сергей Жадан, поэт, прозаик, выходец, кстати, из Луганской области. Сергей автор знаменитого романа «Ворошиловоград», в котором, собственно, описывает реальность, предшествующую нынешней войне на востоке Украины. Он очень политически заряженная фигура. Может быть, это, с одной стороны, послужит плюсом, а с другой стороны — минусом. Жадан с самого начала событий 2014 года, человек очень активный, непосредственно вовлеченный в боевые действия. Тоже, конечно, очень большой, заметный, яркий, невероятно одаренный литератор.  

Наученные горьким опытом. Как украинские учителя, родители и дети продолжают учебу в оккупации, несмотря на угрозы, шантаж и подкуп

Есть еще замечательные писатели, которые меньше на слуху. Я бы назвала Тараса Прохасько и Юрия Андруховича. Это тоже авторы, работающие где-то на пересечении национальных традиций и глобальных тенденций. Тарас Прохасько в первую очередь поэт. Он пишет на стыке поэзии, прозы, магического реализма и локальной специфики, которые очень органично вплавлены в мировую традицию.

Есть еще некоторое количество совершенно выдающихся русскоязычных украинских писателей, которых мы как-то привычно проводим по ведомству русской литературы, а на самом деле ситуация, конечно, гораздо сложнее. Вообще украинская литература изначально не моноязычная, не монокультурная в силу исторических событий.

Например, я являюсь огромным поклонником киевского прозаика Алексея Гедеонова. Его романы «Случайному гостю» и «Дни яблок» — это тоже прекрасные опыты погружения в украинскую реальность. В «Случайном госте» потрясающий магический Львов, совершенно невероятный язык, очень специфичный одновременно и русский, и западноукраинский, немного польский и вообще причудливейший сплав культур. Его роман «Дни яблок» — это замечательный опыт переживания киевской реальности. Гедеонов абсолютно выдающийся писатель.

Из программы белорусских школ исключили произведения Солженицына, Набокова и Алексиевич

На меня произвел огромное впечатление и другой важнейший текст современной, повторюсь, мировой литературы. Это текст русскоязычного киевского писателя Алексея Никитина, который называется «От лица огня». Такая мощная, очень болезненная, очень глубокая семейная сага, рассказывающая о событиях в Украине времен Второй мировой войны. Здесь сплетение судеб евреев, украинцев, русских на территории Украины, охваченной огнем войны. Словом, есть из чего выбрать, и я могу продолжить список.

Есть замечательный Владимир Рафеенко с его сложным, очень трагичным романом «Долгота дней», есть потрясающая Мария Галина, одесситка. Словом, много в Украине писателей, которых как минимум стоило бы рассмотреть, если не сразу наградить. Мне кажется, что лидеры — это Забужко и Жадан, но и, помимо них, есть к кому присмотреться.

– Литературный процесс в России и в Украине за последние семь месяцев приостановился или он продолжается? Писатель может работать, отстраняясь от ужасов войны?

– Никакой писатель и вообще никакой человек не может быть отстранен от этих ужасов. Мне очень сложно говорить про Украину. Я совсем не знаю, как она устроена изнутри. Украинскую литературу я потребляю только как читатель, у меня нет тесных профессиональных связей с книжным миром Украины. Но если говорить о русском литературном процессе, то, конечно, он проистекает в условиях крайне нервных и напряженных.

«В России две страны — сельская и городская, и они почти не знают друг друга». Писатели из провинции ответили автору «Топей» о политическом или не политическом разделении страны

Во-первых, большая часть, я бы сказала, 3/4 публикующихся писателей, чьи имена на слуху, либо активно высказываются против войны, либо очень выразительно молчат, если в силу каких-либо жизненных обстоятельств они не могут себя позволить уехать, сесть в тюрьму и так далее. Хочу подчеркнуть, что это не трусость. Не все могут быть героями — у многих родители, дети, собаки. Ответственность не только перед читателем, но и перед самим собой, своими близкими, и я точно не тот человек, который будет кого-то осуждать, и призываю не осуждать других с учетом внутриполитической ситуации в России. Но так или иначе, людям, выступающим против войны, в России сейчас плохо — будь они писатели или нет.

У нас многие писатели были объявлены «иностранными агентами»: Дмитрий Быков, Дмитрий Глуховский, Юлия Латынина, Андрей Филимонов…. Дмитрий Глуховский вообще стал одним из первых фигурантов уголовного дела, и заочно арестован.

Во-вторых, многие литературные премии поставлены на паузу: «Национальный бестселлер», «Нос» — в этом году их не будет. Наверное, это правильно, но это тоже, конечно, не стимулирует писательство как институцию.

«Государство существует не для того, чтобы на земле был рай, а для того, чтобы не было ада». Михаил Швыдкой рассказал о том, что художники должны государству, стоит ли им идти в политику, и о плюсах жизни в империи

В-третьих, огромные проблемы испытывает российский книжный рынок. Чудовищно дорожают книги — вообще не понимаю, кто их за такие деньги сейчас покупает, честное слово. Безумно усложняется логистика, нарушаются связи с западными правообладателями, целиком уходят большие сервисы, которые раньше работали на российском книжном рынке, магазины просто закрываются. С институциональной точки зрения, российский книжный рынок пребывает в колоссальном кризисе. И кризис этот пока даже не думает смягчаться.

Но если говорить о том, пишут ли писатели, то, насколько я знаю, пишут. Писательство — это не тот процесс, который можно как-то механически выключить или поставить на паузу. Все-таки это в значительной степени не профессиональная деятельность, но внутреннее движение души, внутренняя потребность. Соответственно, я не могу себе представить ситуацию, при которой писатели говорят: нет, знаете, у нас война, поэтому я буду только плакать и читать новости. Писатели продолжают писать.

«Я свободен в той мере, в которой мне удается свободно дышать». Писатель Александр Иличевский о литературе как зерне развития цивилизации, о свободе и о сходстве прозы и странствия

Насколько война меняет их писательские стратегии, писательские практики, писательские темы мы узнаем через год, два, три, потому что писательство — процесс не мгновенный. Написать песню или короткое стихотворение можно относительно быстро. На создание романа уходит год, а иногда и годы. Как именно война влияет на этот сегмент, мы пока не знаем. Писатели работают. Думаю, что пишут они медленнее и труднее, чем раньше. Но совершенно точно через два-три года мы увидим их новые книги, и вот тогда мы сможем обсуждать, как война сказалась на русской словесности.

– Сказывается ли сегодняшняя ситуация на включенность российских писателей в международный литературный процесс? В международных литературных кругах случаются ситуации, когда человек становится персоной нон-грата только потому, что он обладатель паспорта РФ.

– Пока, я не вижу того, чтобы просто сам факт принадлежности к русской литературе означал автоматически «Стоп!», хотя, конечно, кое-что в этой сфере происходит. Проблема в том, что русская современная литература никогда не была особенно востребована на международном рынке. Всегда это были какие-то тонкие капилляры, по которым текло сравнительно небольшое количество современных текстов.

Русская классика, конечно, востребована за границей. Я не могу представить ситуацию, при которой кто-то закрыл бы к ней доступ, но современной русской литературе и так было не слишком весело на международной арене. Поэтому просто перекрыть один-два таких капилляра — уже большая потеря. Я понимаю, что это будет происходить, но это не блок на все русскоязычное в литературной сфере по умолчанию. Но все же  любое изменение к худшему в этой сфере, даже незначительное, будет, конечно, негативно сказываться на востребованности, на узнаваемости современной русской литературы в мире.

«Что мне в Индию или Иран уезжать?». Худрук МХАТ им. Горького Эдуард Бояков о разрушении семьи, гуманизме, которого нет, и о театре, объединяющем нацию