Талантливые учителя уезжали из России и до начала войны, не выдерживая ежедневной борьбы с системой, а после 24 февраля страну покинули тысячи. Их судьбы складываются по-разному: одни успешно открывают школы, другие зарабатывают репетиторством, третьим приходится забыть о преподавании на неопределенный срок. Наталья Иншакова специально для журнала «Спектр» поговорила с четырьмя русскоязычными учителями и директорами школ в разных странах об их карьере в новом мире.
Наталья Сопрунова, основательница московской «Школы-Мастерской», автор учебников по математики и информатике. Рига, Латвия
Наталья Сопрунова. Автопортрет
Я училась в матклассе знаменитой московской 57-й школы, а потом ещё 20 лет там преподавала, и, думаю, этот во многом травматичный опыт отчасти подтолкнул меня к созданию своего проекта. Стали очевидны все слабые места российского школьного образования: болезненная конкурентность и погоня за рейтингами, бессмысленная зубрёжка, совершенно устаревшие учебники с примерами про тракторы и комбайны и драконовская система оценок, которая так легко вешает на любого ребенка ярлык двоечника. Сначала мы открыли экспериментальный класс «Э» при той же 57-й школе, а в 2015 году отмежевались и стали «Школой-Мастерской». Мы с коллегами ещё шутили, что после аннексии Крыма адекватные люди уезжают из Москвы, а мы тут решили школу открыть.
Но проект получился очень необычный, в первую очередь благодаря уникальной команде единомышленников — больше таких профессиональных людей мне собрать не удастся. Мы создали камерную школу с авторской сильной программой, комфортным расписанием, невероятно насыщенными уроками, службой психологической поддержки для детей и родителей. Были большие планы, но случилось 24 февраля.
Мне стало понятно, что нужно увозить свою семью, и точно так же решили большинство учителей и родителей наших школьников. Мы сами уехали 3 марта, а к лету разлетелись примерно две трети ребят и почти весь академический состав. До конца учебного года мы довели детей в гибридном формате: офлайн для оставшихся и онлайн для уехавших. А в конце мая я приехала на две недели и попрощалась со всеми, и большими, и маленькими, устроила сбор для школьников у себя на даче. Так мы расстались.
Сразу было понятно, что дистанционно «Школа-Мастерская» продолжаться не будет. Всем детям, и тем, кто остался в Москве, и тем, кто уехал, нужно очное обучение. Глобально онлайн — это почти всегда вынужденная мера. Теоретически я могла бы удалённо руководить, но многие коллеги тоже разъехались. Сейчас мы всё той же командой ведём поддерживающие онлайн-курсы по разным предметам для школьников: взяли самое интересное и нужное из российской программы и убрали ерунду и всё неактуальное, чего там тоже хватает.
При этом сложно себе представить, что я буду всю оставшуюся жизнь преподавать онлайн. Я очень «офлайновый» человек. Во время уроков мне важно ходить по классу, размахивать руками, видеть живые глаза детей. За 23 года работы я сидела за столом только на контрольных и самостоятельных работах. Надеюсь, что когда-нибудь ещё смогу так работать, и самое важное — работать в команде.
Открыть что-то в Риге пока невозможно — здесь очень сложно, практически нельзя запускать образовательные проекты на русском языке. А я всё-таки специалист по преподаванию именно на этом языке, это моя среда. Даже если я буду очень хорошо знать английский или какой-то другой язык, я не смогу на нём учить детей так, как привыкла. Муж шутит, что нужно идти к министру образования, но вряд ли из этого что-то выйдет. Возможно, со временем мы сменим страну.
Как бы то ни было, хотя команда «Школы-Мастерской» разлетелась по разным странам и вряд ли соберётся вновь, мы сделали правильный выбор. Оставаться нельзя было, это моё личное убеждение.
Марико Монахова, академический директор школы Adriatic. Херцег-Нови, Черногория
Марико Монахова. Фото из личного архива
То, что я в целом пришла в образование, напрямую связано с происходящими в России событиями. По профессии я картограф и геоаналитик и большую часть жизни занималась геоинформационными системами, работала в нефтегазовом секторе. Казалось, что я делаю важные, хорошие дела — помогаю развивать этот бизнес в России, причём современно и безопасно для окружающей среды. При этом я постоянно проводила какие-то мероприятия для школьников (проекты, конкурсы, экспедиции) — и в какой-то момент поняла: то, что дети проходят в школе по географии (и не только), безнадёжно устарело. Потом случился Крым, стало очевидно, что нормально и честно работать, особенно в моей сфере, уже не получится. Поэтому я решила, что не буду вообще больше с этим соприкасаться, а пойду в образование и смогу вырастить новое поколение совершенно других людей: настоящих профессионалов, увлечённых своим делом.
Именно этим я и занялась. Вела научные проекты для детей в Политехническом музее, делала выездные лагеря и экспедиции, потом преподавала в Европейской гимназии и «Белой вороне», работала в Яндекс.Учебнике главным методистом по географии. Но географией моя деятельность никогда не ограничивалась: все мои инициативы — про поддерживающую среду и развитие в целом, про то, чтобы увлекать детей и выпускать их в жизнь счастливыми и уверенными в себе. Мыслей о том, чтобы открыть собственную школу в России, у меня никогда не было, хотя периодически такие предложения появлялись; я понимала, что не готова каждый день бороться с системой и что-то доказывать.
24 февраля, когда началась война, я была с группой детей на Кольском полуострове. Связь там плохая, и только в поезде, когда появилась сеть, я получила сообщение от друга: «Сегодня Путин начал бомбить Украину». Это был невероятный шок.
Моя семья решила как можно скорее уехать, мы понимали, что жить в стране-агрессоре уже не сможем. После некоторых мытарств и переездов весной 2022 года мы осели в Черногории. И довольно быстро я начала получать сообщения от родителей «моих» детей с просьбой открыть такую нужную многим релокантам русскоязычную школу.
Дальше всё сложилось просто как по волшебству. Мой коллега, работавший директором по развитию Adriatic College в Будве, предложил заключить с ними договор и открыть филиал в Херцег-Нови. Мэр города, на удивление, воспринял эту идею с восторгом (ведь русскоязычных семей в Черногории действительно стало много) и выделил нам пустующее школьное здание. Мы набрали чудесную команду из единомышленников, педагогов международного уровня, которые тоже не считали для себя возможным оставаться в России и нести детям неправду. Мы своими руками, вместе с родителями школьников, отремонтировали здание и в сентябре приняли первых детей.
Сейчас, год спустя, их количество выросло вдвое, и фактически каждый день нам пишут новые желающие. Когда началась мобилизация, многие родители даже не записывались, а просто приводили детей со словами: «Мы вас знаем, у вас безопасно». Это семьи из России и Белоруссии, которые не хотят жить в странах, управляемых диктаторами, и семьи из Украины, вынужденные покинуть свои дома из-за войны. Мы активно помогаем Украинскому центру в Херцег-Нови, волонтёрим, проводим акции.
В нашей школе самое важное то, что нам удалось создать безопасную, дружелюбную и экологичную среду, в которой ученик сможет не только адаптироваться, но и найти мотивацию к изучению разных предметных областей и добиться высоких академических результатов. Мы хотим показать нашим ученикам, каков мир на самом деле, научить критически мыслить, а после этого позволить им самостоятельно принимать решения и идти в жизнь. Мировоззрение ребёнка нельзя искусственно сужать — это моя чёткая позиция, из-за которой, среди прочего, я больше не хотела оставаться в России.
Екатерина Кадиева, сооснователь международной академии Le Sallay, школы Le Sallay «Диалог», образовательного проекта «Марабу». Бургундия, Франция
Екатерина Кадиева. Автопортрет
Когда мы мы уехали во Францию (в 2013 году, ещё до «Крым наш»), то обнаружили что у русскоязычных родителей, живущих в Европе, есть запрос на лагерь с сильной математикой. Мы и сами такое хотели, у нас сын очень любил математику и скучал в школе. Так в 2015 году появился «Марабу». Сначала он планировался как математическая летняя программа, но уже на второй год мы расширили образовательную часть за счёт различных гуманитарных и естественнонаучных предметов. Кроме того, многие родители ценили и ценят «Марабу» за то, что мы позволяем детям сохранить связь с русской культурой, точнее, с тем лучшим, что в ней есть. Потому что эти дети, кем бы они ни были по национальности, часто воспринимаются одноклассниками как «русские», и хочется, чтобы они понимали, что русская культура — это не только Путин, водка и автомат Калашникова. Речь всегда шла о языке и культуре, не о Российской империи, СССР или РФ, поэтому до войны и даже после её начала у нас было много детей из Украины. С момента создания «Марабу» мы много рефлексировали над имперской составляющей русской культуры и говорили об этом с детьми.
Уже на момент создания «Марабу» мы понимали, что не только не хотим иметь никаких дел с государством РФ (в том числе делать что-либо на его территории), но вообще не хотим строить бизнес, хоть как-то ориентированный на жителей России. При этом в России жили многие наши друзья, оттуда тоже приезжали дети, но мы понимали, что это может кончиться в любой момент. И дальнейшие события показали, что мы были правы.
Делая «Марабу», мы неожиданно поняли, что средняя школа во всём мире является самым слабым звеном в цепи школьного образования. Поэтому мы сделали среднюю школу Le Sallay Academy — и так как мы знали, что это международная проблема, мы сразу делали её на английском языке. Мы первые применили к средней школе модель blended learning: у нас четыре очные сессии в год и между ними три двухмесячных онлайн-периода. Это подходит тем, кто живёт вне больших городов, а также тем, кто часто переезжает, а таких людей в последние годы стало очень много.
Мы с самого начала разрабатывали собственный куррикулюм, уделяли много внимания инклюзии и гайдлайнам по работе с детьми. В результате в прошлом году международная ассоциация Cognia признала, что по уровню образования мы входим в 10% лучших школ в мире. Как я сказала, мы запустили англоязычную школу, но в какой-то момент стало понятно, что многие семьи не могут отдавать к нам своих детей, потому что на постсоветском пространстве есть проблемы с изучением иностранных языков. Ребенок в 10 лет может вообще на них не говорить. И тогда в 2020 году мы решили открыть билингвальный проект Le Sallay «Диалог», где дети начинают учиться на русском, а в последних классах уже нормально учатся на английском.
Конечно, после начала войны школа «Диалог» оказалась востребована среди семей, которые были вынуждены покинуть свою страну. При этом в прошлом году у нас было 40% учеников из Украины (благодаря Фонду Зимина они учились бесплатно), а остальные — те, кто уехал из России и Беларуси. Нам кажется важным, что они учатся все вместе
Мы отличаемся от других школ тем, что мы очень гибкие, мы считаем себя образовательным стартапом, а не школой. С нами работают молодые талантливые учителя, готовые быстро меняться, решать новые задачи, придумывать новые подходы. Они очень быстро реагируют на изменения, например, 24 февраля мы были на очной сессии «Диалога» в Турции, и почти все учителя сразу решили не возвращаться в Россию.
До того как уехать во Францию, мы жили в США, а потом вернулись в Россию и делали там образовательные проекты, но довольно быстро стало понятно, что шансов на какое-то развитие нет, поэтому мы уже 10 лет строим именно международный бизнес.
Наша цель — сделать лучшую в мире среднюю школу.
Виктор Цатрян, основатель Демократической школы в Москве. Ереван, Армения
Виктор Цатрян. Фото Ксения Рябова
Мы начали задумываться о том, как жить в современной России, задолго до 24 февраля. Но когда началась война, за три недели прошли путь от мыслей «как же мы уедем, у нас тут школа и налаженный быт» до решения «оставаться тут нельзя». Было много знаковых моментов. Как-то вечером мы шли по Покровке и увидели, что полиция шмонает подростков, ровесников нашей старшей дочери. А через час проходили в том же месте, дочка уехала на скейте немного вперед, мы потеряли её из виду и ощутили жуткий страх. Мы поняли, что продолжать жить в России — это оставаться в системе страхов, а также невольно становиться соучастником происходящего. Поэтому мы с пятью детьми и собакой уехали в Армению.
В Москве последние шесть лет мы как раз формировали пространство, свободное от страха, — Демократическую школу, где дети, родители и учителя являются равноправными участниками образовательного процесса. Такая школа была важна для меня и как для родителя, и как для преподавателя. До этого я активно репетиторствовал, преподавал и понял, что именно не так с российской школьной системой. В ней всё построено вокруг учителя, а ученик — объект, программа выстроена неэффективно, слишком линейно, много насилия. У себя в школе мы создали совершенно другое сообщество, в которое приходили целые семьи и многие дети воспитывались буквально с рождения.
Уехав из России, мы одновременно начали пробовать создать похожие проекты в Ереване и Тбилиси, я мотался из города в город, набирал команду. В Тбилиси эта история сработала — сейчас там функционирует Демократическая школа. А вот в Армении мы приняли решение отказаться от школы. В Ереване была большая текучесть русскоязычных релокантов — многие воспринимают город как перевалочный пункт, а значит, сложно создать включенное сообщество семей, необходимое для формата Демократической школы. И мы с женой поняли, что придется вкладывать слишком много сил в создание и развитие этого проекта, — сил, которых у нас нет.
Сейчас я налаживаю сотрудничество с одной авторской школой в Ереване и обсуждаю совместные проекты с другими игроками образовательного рынка в Армении. А ещё готовлюсь выпустить приложение для развития осознанности, которое мы сделали вместе с прекрасными психологами. Демократическая школа в Москве продолжает жить — но уже без меня. Несмотря на всю свою хтонь, российская система образования законодательно — одна из самых свободных в мире. Родители могут учить детей дома, могут организовывать частные классы. И я думаю, что альтернативные школы в России выживут даже в нынешней сложной ситуации. Даже если семейное обучение запретят, люди будут стихийно собираться, обмениваться опытом, устраивать подпольные проекты. Трава пробьётся через камень, и у государства нет шансов это остановить.