Запрет во служении и извержение из сана отца Алексия Уминского я воспринял с некоторым даже болезненным облегчением. Как удаление зуба. Боль, конечно, но не такая уже тянущая и безнадежная, как была та боль, в связи с которой удален зуб. Рот, конечно, полон крови, но это ведь затянется и пройдет. Потеряна, конечно, часть собственного тела, но ведь последнее время она только терзала. На месте удаленного — зияющая пустота, но пройдет полгода, и вставят туда какой-нибудь имплант, который будет служить не хуже, чем служил настоящий живой зуб.

Простите, батюшка, вот такие у меня ассоциации по поводу вашего увольнения.

Отец Алексий Уминский — важный для меня человек. Я никогда не был его прихожанином, но только потому, что церковь Святой Троицы в Хохлах слишком далеко была расположена от моего дома под Москвой и от моих привычных московских путей. Не будь мне два с половиной часа от дома до этой церкви, приходил бы, наверное, на литургию, приходил бы причащаться и исповедоваться.

Всякий раз, встречаясь с отцом Алексием, мы радовались друг другу и, надеюсь, обрадуемся, увидевшись вновь — где вот только? На каких широтах?

Прежде всего отец Алексий для меня — утешитель. Большинство наших встреч происходило на очень странном мероприятии в Москве — на вечере памяти детей, умерших в хосписе. Это же вскрыться можно! Это же в голове не укладывается, как жить, если у тебя умер ребенок. Но отец Алексий умеет что-то сказать этим несчастным родителям. Как-то вправить их разломанную жизнь.

Иллюстрация Алиса Кананен/Spektr. Press

Он не говорит глупостей про то, что деточки-ангелочки сидят на небе и машут нам оттуда. Он умеет как-то так произнести даже затверженные церковные формулы, что личная трагедия всякого человека вплетается в Божий Замысел. Он — великий утешитель.

Войти в православную церковь я не мог как минимум с 24 февраля 2022 года, слишком уж отчетливо эта церковь стала государственным департаментом, поддерживающим войну. Но и отказаться от православной церкви не мог, и главным препятствием для отказа было то, что в этой церкви все еще служил отец Алексий Уминский. Еще было жаль вот этого детского, знакомого до слез — свечечки, просвирочки, иконочки…

Представляю себе, каково это отцу Алексию покинуть храм Святой Троицы, где он служил тридцать лет и где каждый поставец, каждая царапинка на каждом поставце — как родная.

Этого, конечно, не вернешь. Но утешительный дар отца Алексия остается. В отличие от прихода, утешительный дар не отберешь ведь распоряжением Патриарха, ибо не Патриархом дан этот дар, не Патриарху и отбирать.

Иллюстрация Алиса Кананен/Spektr. Press

Я не знаю, где сейчас отец Алексий, но знаю, что утешительный дар при нем. Еще я чувствую, что кроме сентиментальной ностальгии по свечечкам и иконочкам, ничто больше не связывает меня с этим государственным департаментом, который исторг отца Алексия и который лишь по привычке называется церковью. Мне больше не нужно в нее вернуться. Некуда больше возвращаться.

Еще я думаю, что если есть в мире утешительный дар отца Алексия Уминского, то есть, значит, и Сила, этот дар дающая. Где-то же по слову Евангелия соберутся трое во имя Христа, и Он будет среди них. Где-то же существует эта Невидимая Церковь.

Как ее найти?

Степени шабаша. Валерий Панюшкин о моральных приоритетах