«Ни одна женщина за последние 150 лет не имела более сильного влияния на страны, говорящие на немецком языке, чем Лу фон Саломе из Петербурга».

немецкий писатель Курт Вольф

На протяжении многих веков самым доступным для женщин способом попасть в историю были отношения с выдающимися мужчинами. Музы, жены, любовницы оказывались в учебниках и мемуарах в статусе «плюс один», часто лишенные всякой субъектности. Их ценность рассматривали через ту роль, которую они сыграли в мужской биографии. Мемуаристы всячески подчеркивали их привлекательность, напускали загадочности и, если повезет, снабжали сложным характером: ведь нужно было как-то оправдать чувства главного героя. Так появились патриархальные клише в духе: «За каждым великим мужчиной стоит великая женщина». Может быть, для кого-то это и звучит комплиментом, но, если вдуматься, то величие женщины в этой парадигме оценивается исключительно тем вкладом, который она сделала в величие мужчины.

Конечно, в истории бывали исключения, но их можно пересчитать по пальцам в каждой эпохе. За личную славу до недавних пор женщинам приходилось бороться не только с объективными обстоятельствами, но и со стереотипами, сексизмом и отсутствием базовых прав и возможностей. Особенно сложно было эмигранткам, которые были привязаны к мужчинам финансово и юридически, зачастую не имея даже собственных документов, не говоря уже о перспективах получить свою строчку в энциклопедии. И так было еще 100 лет назад.

В частности, дважды нобелевской лауреатке Мари Кюри-Склодовской, эмигрантке из Польши, пришлось всю жизнь доказывать французам, что она была самостоятельной ученой, а не «плюс один» к Пьеру Кюри. А такие свободолюбивые эмигрантки, как Ида Рубинштейн или Тамара де Лемпицка, предпочитали вступать в серьезные отношения только после того, как добивались независимости и успеха. Ну, или надо было обладать характером и харизмой Зинаиды Гиппиус, чтобы выстраивать такие равноправные отношения, как были у них с Дмитрием Мережковским.

У героини этого текста были все шансы войти в учебники благодаря гениальным мужчинам, которые окружали ее всю жизнь: любили, дружили, страдали, а некоторые даже сходили с ума. Отчасти, будем честны, ее имя до сих пор идет в связке с ними (и в этом смысле ее часто сравнивают с другой швейцарской студенткой и эмигранткой Сабиной Шпильрейн). Но все же биография Лу Саломе гораздо больше похожа на сказку про «Колобка», чем на драматическую историю музы гениев: я от Ницше ушла, я от Рильке ушла, и от тебя, Фрейд, не хитро уйти. Даже в 18 лет она требовала от философов вдвое старше, чтобы те уважали ее как личность, собеседника и партнера. А затем выросла в признанного профессионала, однозначно заслужив собственную страничку в истории. Как и колонку в этом цикле, конечно, — до такой степени, что одного текста автору не хватило, чтобы описать все перипетии ее судьбы.

Иллюстрация Екатерина Балеевская/Spektr.press

На формирование характера Лу  (при рождении — Луизы, а для родных просто Лели) во многом повлияли ее отношения с отцом и братьями. В семье генерала, тайного советника немецкого происхождения Густава фон Саломе она была единственной и младшей девочкой из шестерых детей, а значит, оберегаемой и обожаемой. Как она сама писала позже: «Весь мир казался мне населенным братьями». Поэтому с детства Лу умела общаться на равных с мужчинами старше себя. Как было принято, она знала в совершенстве несколько языков: дома говорили по-немецки, няни были русские и француженки, а школа и вовсе английская. Любопытно, что в историю Лу вошла как «та самая русская», хотя в России ее всегда считали иностранкой. 

Второй важный фактор — эпоха, в которую ей довелось взрослеть. Лу родилась в 1861 году, и первые 20 лет прожила в Петербурге (в доме прямо на Дворцовой площади, там сейчас здание Эрмитажа). Александр Эткинд в своей книге «Эрос невозможного» писал, что Лу и ее братья «росли в эпоху, интеллектуальная и политическая насыщенность которой почти не имела равных в русской истории. Романы Толстого и Достоевского были написаны в эти решающие десятилетия. Тогда же сформировались первые революционные движения, и женщины играли в них важную роль. По подсчетам историков, в политических процессах 70–80-х годов были осуждены в общей сложности 178 женщин».

В общем, сложились все факторы для того, чтобы из Лу выросла смелая и амбициозная девочка. Не хватало, как и многим девушкам в Российской империи ХIХ века, только хорошего образования. К знаниям она стремилась с детства, а еще пыталась критически осмыслять те догмы, в которых ей предлагалось жить: ее мать была женщиной очень религиозной, а вот сама Лу испытывала сомнения по поводу существования Бога (с этим вопросом она будет разбираться до конца своих дней). Дома она не могла получить ответов, и так в ее биографии появился пастор Хендрик Гийо — первый из череды взрослых философствующих мужчин, которые пройдут через жизнь Саломе.

Она написала Гийо сама, услышав его проповеди в лютеранском соборе в Петербурге. Он был оппонентом пастора Далтона из ортодоксальной протестантской церкви, куда Луиза отказалась ходить с 16 лет. «Вероятно, мой способ мышления отделяет меня от большинства девушек моего возраста и моего круга. Вряд ли есть что-то хуже для девушки, чем отличаться от других в своем характере и взглядах, в том, что мне нравится и что не нравится», — писала 17-летняя Лу. Пастор с энтузиазмом ответил на этот подростковый протест, пригласив ее на встречу. 

На дальнейшие события стоит посмотреть без лишней романтизации: женатый пастор (отец двоих детей) начал регулярно встречаться с несовершеннолетней девочкой на 25 лет младше, тайно от родителей, чтобы якобы обучать ее философии и часами обсуждать Спинозу и Канта. Она, в свою очередь, судя по воспоминаниям, «поклонялась ему как Богу». А еще в мемуары вошел случай, когда Лу потеряла создание прямо на коленях у Гийо. В ХХI веке для этого явления появился хороший термин «груминг», но 100 лет назад отношения между взрослыми мужчинами и совсем юными девочками считались не просто нормой, но и поощрялись в дворянских семьях. Поэтому Гийо, вскоре после смерти отца Луизы, пришел к ее матери просить руки девушки.

Иллюстрация Екатерина Балеевская/Spektr.press

Но тут Лу  (так ее имя сократил именно пастор) впервые сделала то, что в последствии станет ее фирменным приемом: отказалась от замужества. Более того, она была страшно разочарована: «Одним ударом то, чему я поклонялась, вышло из моего сердца и стало чужим для меня». Все это вызвало не только семейный скандал, но и проблемы со здоровьем — у Саломе началось легочное кровотечение. Поэтому было принято решение совместить приятное с полезным: увезти Лу в Швейцарию, где она бы получила образование, как и многие прогрессивные русские девушки, а заодно отвлеклась от болезненных отношений с пастором. Для этого ей было нужно получить паспорт, пройдя конфирмацию, и Гийо даже благородно помог в решении этого вопроса.

Так Лу Саломе впервые оказалась в эмиграции и в Европе в принципе.

В Цюрихе Саломе поступила на курс философии, где тут же получила высокую оценку от профессоров. Собеседовавший ее швейцарский богослов и философ Алоиз Бидерман написал ее матери: «Она — женское существо очень необычного рода. Несмотря на детскую чистоту и искренность, у нее одновременно недетская, почти лишенная женских черт зрелость духа и самостоятельность воли. Это редкостное сочетание: в этом смысле она настоящий бриллиант». А другой современник подчеркивал, что Саломе отбросила «все средства, которыми пользуются женщины, и использует исключительно то оружие, которым завоевывают мир мужчины». Характерно, что все эти восхищенные мужчины настойчиво оценивали ее умственные способности через призму гендера: видимо, Саломе действительно обладала особенной привлекательностью. Ведь таких описаний не найдешь, например, в биографии Веры Гедройц, учившейся в то же время в Швейцарии: ее оценивали исключительно как талантливую студентку.

Кроме того, как пишут биографы, мужчин привлекало сочетание в ней внешней привлекательности, живости и харизмы с полной асексуальностью. Дело в том, что после случая с Гийо она на многие годы потеряла интерес к любой физической близости с мужчинами. Современные исследования показывают, что это часто бывает следствием пережитых в детстве или подростковом возрасте домогательств или сексуализированного насилия. Но тогда тема женской сексуальности была плохо изучена, и в итоге стала для Саломе предметом ее собственных многолетних исследований в психоанализе.

Но, несмотря на хорошие отзывы и успехи, в университете Цюриха Саломе проучилась недолго: в 1882 году у нее начались проблемы со здоровьем, и они с матерью переехали в Италию. Там она познакомилась с женщиной, которая оказала на ее судьбу большое влияние, — Мальвидой фон Мейзенбуг, эмансипированной писательницей̆, которая активно выступала за освобождение женщин. По совместительству она дружила с выдающимися философами того времени и была наставницей дочери Герцена. А еще она была первой женщиной-номинанткой на Нобелевскую премию по литературе в 1901 году.

Именно Мальвида познакомила Лу Саломе с двумя мужчинами, которые станут важной частью в ее биографии (или она — в их, зависит от оптики). Мальвида создала вокруг себя кружок интеллектуалов, которые искали новые, свободные формы взаимоотношений между людьми. Активно продвигала идею делать лекции для прогрессивных молодых девушек и вовлекать их в философские дискуссии. Результатом должно было стать появление «нового человека». Неудивительно, что одним из собеседников фон Мейзенбург был создатель идеи о сверхчеловеке Фридрих Ницше. Другим ее другом был философ Пауль Рэ. И все они встретились в Риме с Лу Саломе. Ницше было 37 лет, Рэ — 32, а Лу — 22 года.

Рэ, азартный игрок и человек увлекающийся, мгновенно влюбился в Саломе. До такой степени, что, нарушая все свои философские принципы, сделал ей предложение. Но Лу в таких ситуациях, как мы уже знаем, мужчинам отказывала. Она сказала ему, что «необузданная потребность в свободе диктует ей совершенно иные задачи». Правда, на этот раз Саломе не стала разрывать связь с отвергнутым поклонником, а предложила ему гораздо более совершенную форму отношений: они остаются партнерами, живут вместе, но между ними нет никакой физической связи. Исключительно интеллектуальное и духовное единение. Рэ, возможно, надеясь изменить ситуацию в будущем, согласился на эксперимент.

Эта идея уже сама по себе была дикой для того времени — все окружение в ужасе, мать в панике, и даже прогрессивная Мальвида была против такого странного союза, — но Лу и Рэ пошли дальше. Они предложили Ницше стать третьим в их платоническо-философском союзе. Дело в том, что Саломе приснился идиллический сон, в котором она жила с двумя мужчинами. А ко снам будущий психоаналитик уже в то время относилась внимательно.

А вот на мнение окружающих плевать хотела. Как писал Эткинд: «Лу не стала феминисткой̆ в Италии, как не стала и революционеркой̆ в России. Она шла своим путем, проходя сквозь интеллектуальные течения своего времени, выбирая свое и двигаясь туда, куда влекло ее рафинированное любопытство и столь же изощренное чутье». И это все, напомним, 22-летняя девушка, воспитанная в религиозной семье в консервативной дореволюционной России.

«Что же принесла всем троим попытка осуществить свою мечту, одновременно такую невозможную и такую богатую всеми возможностями? — задается вопросом Лариса Гарман, автор книги о Лу Саломе. — Ставки были высоки: на кону стояли самые значимые для каждого из них вещи — Дружба и Истина. После того, как надежды на любовь и матримониальные планы по воле Лу были выброшены за борт их трехмачтового судна, над ним был поднят новый священный флаг — знамя Идеальной Дружбы. Они должны были доказать самим себе, друг другу и миру, что таковая существует». 

Но на социально-философский эксперимент повлияло то, что Ницше уже был на момент их встречи тяжело болен. До сих пор исследователи так и не пришли к одному мнению, было ли его состояние последствием сифилиса или другой болезнью. В любом случае, он быстро терял зрение и страдал от мигреней. И вообще-то все мечтали его женить на хорошей заботливой девушке, но Лу Саломе точно была последней в списке таковых. На предложение Ницше вступить в брак она отказала (как обычно), но в их «философскую троицу» с Рэ пригласила охотно. Ницше согласился: Саломе понимала его, как никто, и в Лу он видел воплощение своей идеи о сверхчеловеке, которая уже тогда зарождалась в его голове. 

Она не стала его женой или любовницей, но, судя по воспоминаниям, действительно была его интеллектуальным партнером. Саломе писала: «Однажды он сказал мне с изумлением: Я думаю, единственная разница между нами — в возрасте. Мы живем одинаково и думаем одинаково». А сам Ницше так описывал Лу в письме другу: «Она поразительно зрела и готова к моему способу мышления… Кроме того, у нее невероятно твердый характер, и она точно знает, чего хочет, — не спрашивая ничьих советов и не заботясь об общественном мнении». Она многому научилась у друга — в частности, усовершенствовала свой писательский стиль. При этом психологическое состояние философа было нестабильным, он срывался, слишком много требовал, а потом писал Рэ и Лу извинительные письма.

От отношений Саломе с Ницше и Рэ нам осталась одна из самых провокационных фотографий того времени: в кадре она стоит с плеткой, которой погоняет двух философов, запряженных в повозку вместо лошадей. Спустя год после разрыва с Лу Ницше написал свое знаменитое: «Ты идешь к женщине? Не забудь плетку!». Хотя поначалу все и правда было, как во сне: они путешествовали по Италии, думали отправиться пожить в Берлин и Париж. Но идиллия закончилась довольно быстро: Саломе возненавидела сестра Ницше Элизабет, с которой у него были очень тесные, как сейчас бы сказали, созависимые отношения. Он называл Саломе своим «светлым ангелом», а вот сестру — «темным». Не зря до сих пор многие исследователи обвиняют Элизабет в том, что она присвоила наследие брата и сделала все, чтобы его имя несправедливо вошло в историю в связке с нацизмом. А вот Лу Саломе позже написала о нем книгу, которая пролила свет на философские идеи и жизнь Ницше.

В итоге, под влиянием сестры и своей болезни, философ проклял Лу и вышел из их тройственного союза. Именно Элизабет называла подругу брата «ужасной русской». До сих пор многие исследователи считают, что прообразом Заратустры (или, по крайней мере, вдохновением для этой самой знаменитой работы Ницше) стала Лу Саломе. С того момента они больше никогда не виделись. Отношения с Паулем Рэ продержались три года: они пожили какое-то время вместе в Берлине, а после их расставания он стал почти отшельником, работая врачом где-то в немецкой глубинке.

Так прошла юность нашей героини — в борьбе со старой моралью и общественными стереотипами; в сложносочиненных отношениях со взрослыми мужчинами, которым она то оказывала мощное сопротивление, то возносила на «Гималайскую высоту чувства»; в попытках подавить свое и чужое сексуальное желание; в идеализации дружбы и философии, а еще в болезненном расставании с иллюзиями. Все это станет пищей для писательской и психоаналитической работы уже взрослой Лу Саломе. Как и ее новые отношения с очень разными мужчинами, включая Рильке и Фрейда. Но об этом мы поговорим в следующей колонке.

Эта женщина свободна. Юля Варшавская о том, как Тамара де Лемпицка стала одной из самых дорогих художниц в эмиграции