Вообще-то, ничто не предвещало счастливой развязки. Судья Татьяна Изотова в Мещанском суде вела себя с нарочитой, демонстративной резкостью. В первый день удалила из зала мать обвиняемого. А во второй беседу с ней начала с удивительного вопроса: «Вы знаете этого человека?»
Про родного сына, да. Оказалось, что мать сына знает.
Судья сняла большинство вопросов защиты к свидетелям. С самого начала старалась показать, что в виновности студента Андрея Баршая — «на митинге 27 июля толкнул в спину бойца ОМОН, чем причинил физическую боль» — не сомневается и что исход дела понятен заранее.
Сам Баршай вину не признал, хотя перед потерпевшим извинился. Потерпевший — очередной представитель славной плеяды хрупких и ранимых силовиков Александр Козлов — сказал, что условного срока было бы достаточно. Однако прокурор потребовала наказания в виде трех с половиной лет реального срока.
А приговор вдруг — три года условно. Та самая счастливая развязка. Да, конечно, условному сроку для очередного фигуранта «московского дела» приходится радоваться — такие теперь времена, как любит повторять один телеведущий. И все мыслимые горькие слова про это сказаны уже не раз. Живой человек не попадет в российскую тюрьму, это главное.
И все-таки, что же случилось? Почему судья Изотова проявила вдруг несвойственный отечественным судьям гуманизм, да еще и после хорошо отыгранного спектакля, показывавшего, что у очередной жертвы правосудия (смешное, кстати, стало слово) — никаких шансов? К тому же, и медийного внимания Баршаю досталось куда меньше, чем другим фигурантам «московского дела». У российских протестов короткое дыхание — забылась уже немного и летняя Москва, оккупированная Росгвардией, и скандальные выборы в городскую думу, и первые судебные процессы.
Тем не менее, понятно, что случилось. Случилось дело «Сети» («Сеть» признана на территории РФ террористической группировкой, извините, я должен делать эту нелепую оговорку, таковы законы нашего перевернутого мира). Вернее — довольно бурная общественная реакция на невообразимо жестокие приговоры, вынесенные после многочисленных и вполне убедительных сообщений о том, что обвиняемых и даже одного свидетеля пытали, чтобы получить нужные показания.
Сотни людей, выстроившихся в очередь на Лубянке 14 февраля, чтобы встать в одиночный пикет. Аналогичные акции в других городах. Сотни, наверное, публикаций в прессе. Независимые книжные магазины, закрывшиеся в знак протеста. Открытые письма от представителей самых разных профессиональных сообществ с требованием повторно расследовать «пензенское дело», выяснить, применялись ли к подозреваемым пытки в ходе следствия, и если да — наказать, как по положено закону, тех, кто пытал, а не тех, кого пытали.
«Никто не должен подвергаться пыткам, насилию, другому жестокому или унижающему человеческое достоинство обращению или наказанию» — это, между прочим, статья 21 Конституции РФ, которая пока еще на территории РФ вроде бы действует. Более того — никто из десятков разнокалиберных захаров, включенных в состав рабочей группы по переписыванию Конституции, на эту статью не покушался. Может, не дочитали просто до 21 статьи, конечно.
Резонанс получился таким, что даже Сергей Миронов, нелепый лидер самой нелепой из системных партий, потребовал от прокуратуры разобраться с делом. Миронов потребовал — фантастически ведь звучит, однако правда.
Конечно, между «пензенским делом» и «московским делом» — никакой формальной связи. Зато есть связь содержательная. Все дела такого рода объединяет доходчивое слово «произвол». Все это, в некотором смысле, общее государственное дело с довольно неприятным запахом. И государственные начальники этот запах чувствуют. Все они про себя понимают (вон, даже Миронов понимает, а это, знаете ли, симптом).
Жестокий приговор Баршаю усилил бы протестные настроения, а шум вокруг приговоров по «пензенскому делу» буквально вытащил его из тюрьмы. Ну, и потом, они ведь там политики, они готовы торговаться, если по-другому нельзя. Мягкий приговор для Баршая — как раз элемент торга: московские протесты — дело давнее, Мосгордума особых проблем властям не создает, а вот в «пензенском деле» смягчать решение суда — значит, задевать интересы уже не прокурорские. Там можно обидеть ФСБ, это ведь чекисты раскрыли страшный террористический заговор, не щадя ни жертв своих, ни аккумуляторов в электрошокерах.
Тут своеобразная дипломатия, что-то вроде приглашения к обмену — этого мы отпускаем, а вы забываете про тех. Не будем печалить серьезных людей из очень серьезного ведомства. Они почти святые, они не могли ошибиться, и уж тем более — нарушить закон. Не шумите, смиритесь.
Но единственный стоящий вывод, который из этой истории можно сделать, получится не очень приятным для начальственных торговцев. Работает только шум. Только резонанс. Только общественная поддержка может вытащить невиновного из тюрьмы. Да, не всегда работает, да, это далеко не безотказный инструмент. Но по-другому — вообще не бывает. Не надо с ними торговаться, надо на них давить, пока такие возможности еще остаются.
Очень хорошо помню разговор, случившийся сразу после ареста Ивана Голунова. Беседовали люди, его неплохо знавшие. И кто-то сказал: «Надо искать выходы хоть на какое-нибудь начальство!» А я ответил: «Надо искать выходы на улицу, да и чего их искать, вон дверь». Честно, я рад, что я тогда оказался прав.
И вот теперь есть слухи, пока очень робкие, что даже по «пензенскому делу» дикие приговоры могут быть смягчены. И давайте не будем забывать, что 11 жертв «московского дела» получили реальные сроки и сидят. Что по тому же «пензенскому делу» еще не все приговоры вынесены. Что совсем уже скоро — приговоры по целиком выдуманному делу «Нового величия».
Много у нас, к сожалению, поводов для демонстрации гражданской позиции. И это все очень серьезные поводы. И новые поводы, конечно, тоже будут.