Вот так смотришь на все, что происходит с нами, и думаешь: сбежать бы от этого всего на другой конец света. Например, в Австралию. Может быть, она так далеко, что туда не доберется безумие, в котором мы живем уже несколько лет?

Хотя лично я уже давно без шуток мечтаю о Новой Зеландии — стране победившего гендерного равенства. Между прочим, она стала первой страной, которая дала женщинам право голоса (в 1893 году) и право баллотироваться в парламент (в 1919-м). И до сих пор не сбавляет оборотов: взять хотя бы женский чемпионат мира по футболу, который прошел и в Новой Зеландии, и в Австралии летом 2023 года, побив все рекорды по посещаемости и популярности. Австралия сегодня воспринимается как одна из самых современных стран с мощной культурой, в том числе, с кинематографом и сериальной индустрией (на мой взгляд, лучшие проекты о женщинах в последние пару лет были сняты именно в Австралии и Новой Зеландии).

В общем, «и где-то здесь начинается рай». Или хотя бы покой.

Но если сегодня, при желании, я бы спокойно могла осуществить план эмиграции на «пятый континент», то 100 лет назад для большинства выходцев из Российской империи Австралия была, мягко скажем, не самым очевидным выбором. Помимо того, что она была очень далеко (не дальше, чем сейчас, конечно, но способов доехать живым и здоровым было меньше), в целом традиции переезда русских в тот регион практически не было.

Хоть сколько-то заметное количество беженцев из Российской̆ империи появилось в Австралии на рубеже веков. Ехали туда, в основном, крестьяне, которые прочитали в газетах об «австралийском рае для рабочих» и «стране самого Господа», которая хорошим и трудолюбивым работникам сулила богатства и комфорт. В России в то время была нехватка свободных земель, и некоторое число самых смелых людей отправились через полмира в поисках лучшей доли. Кроме того, в начале века у многих появилась сама возможность переезда — в эксплуатацию были введены Транссибирская магистраль и КВЖД, и по ним переселенцы могли отправляться сначала в дальневосточные порты, а оттуда уже шли пароходы в Австралию.

Иллюстрация Екатерина Балеевская / Spektr. Press

И все равно это были единицы: в 1890 году границу Российской империи для выезда в Австралию пересекло около 300 человек. К этому моменту всего в Австралии, судя по переписи населения за 1891 год, было 2350 мужчин и 531 женщина, родившиеся в Российской Империи. О том, кто были эти женщины и чем они занимались, история, как обычно, умалчивает, но можно предположить, что они были женами и родственницами тех самых крестьян и рабочих, вместе с мужчинами выполняли тяжелый ручной труд, а заодно и заботились о семье.

Другая часть этой волны эмиграции прибывала в Австралию из юго-западных и балтийских областей, которые в то время были частью Российской империи. Составляли эту волну главным образом евреи. Объяснялось это еврейскими погромами, начавшимися в 1881 году. Вообще еврейская эмиграция в Австралию — отдельная тема, частично она сливалась с так называемой «русской» (мы помним, что этим словом обобщали всех уезжавших из империи), а частично сепарировалась и сохраняла традиции в виде посещения синагоги, создания общины и т.п. А еще, как и подобает, евреи открывали успешные бизнесы — один из таких беженцев, русскоязычный польский еврей Сидней Майер (Симча Баевский), приехав на континент 20-летним юношей, с нуля построил несколько универсамов в Мельбурне, которые затем стали открываться по всей Австралии. И, конечно, он был меценатом и поддерживал русскоязычных и еврейских беженцев как мог.

Резкий приток эмигрантов в Австралию случился после Русско-Японской войны, в период с революции 1905 года до Первой мировой войны. Причем около 500 человек были революционерами, принадлежавшими к разным партиям и спасавшимися от преследования царской власти. Многие из них бежали из сибирских колоний и поселений. И если крестьяне, которые переезжали на «пятый континент» за работой, создали хорошую репутацию русской эмиграции, потому что были добросовестными трудягами (местные власти даже думали предоставить им бесплатный проезд на корабле из Нагасаки до Брисбена), то новая волна серьезно взбудоражила австралийцев. Потому что революционеры — они и в Австралии революционеры.

«Невольные жители», как их называли местные, тут же развернули бурную политическую деятельность. Обосновались они, по большей части, в Брисбене. Там же, в 1912 году, под руководством большевика по кличке Артем (настоящее имя — Федор Сергеев, он был настолько близким другом Сталина, что тот забрал его сына и воспитывал вместе с собственными детьми, когда Артем погиб на Гражданской войне) вышел первый номер газеты на русском языке — «Эхо Австралии», который стал органом «Союза русских эмигрантов».

Они призывали австралийцев к социалистической революции, совершенно не учитывая историю страны, ее экономические особенности и то, что работники даже самого низшего уровня чувствовали себя в целом защищенными. Общество было толерантным, резкое социальное расслоение практически отсутствовало, поэтому призывы русских воспринимались, в лучшем случае, с некоторым недоумением. В худшем — «русских увольняли с работы, выселяли из квартир, бойкотировали их магазины, грозили им физической расправой на улицах», — пишет Шейла Фицпатрик в своей книге «Белые русские — красная угроза? История русской эмиграции в Австралии».

А вот что пишет о последствиях их работы Галина Каневская, одна из главных исследовательниц истории русской эмиграции в Австралии: «В годы Первой мировой войны русские политэмигранты вели активную антивоенную пропаганду, а после событий 1917 года в России стремились подтолкнуть к революции и австралийских трудящихся. По мнению австралийских историков, они сыграли решающую роль в создании Коммунистической партии Австралии (30 октября 1920 года)».

По словам Каневской, их «радикальная деятельность вызвала противодействие лояльно настроенных австралийцев». И закончилось все не очень хорошо: в марте 1919 года в Брисбене случилось вооруженное столкновение между местными жителями и политэмигрантами, которые вышли на улицы с красными флагами. Бунт быстро подавили, а несколько активистов были посажены в тюрьму. В итоге, 18 сентября несколько большевиков были посажены на борт корабля «Франкфурт» и отправлены в Одессу (им не дали даже проститься с семьями). Вслед за ними, к началу 1920 года, и другие политэмигранты покинули Австралию. Более того, въезд русским эмигрантам был запрещен. Так закончилась первая волна.

А новая началась, когда в 1923 году запрет на въезд был снят, и на пятый континент стали приезжать белые эмигранты.

Как пишет Мария Фролова, исследовательница из Университета Мельбурна, многие беженцы были военными: «Первыми прибыли казаки Врангелевской армии, которые были интернированы на Лемносе, а затем стали уезжать в Бразилию, Аргентину и Австралию. Большинство их осело на окраинах Сиднея, занявшись разведением кур». О том, какая судьба ждала их в Аргентине, мы уже обсуждали в другой колонке. Кроме того, в страну приехали казаки, в том числе, отряд из 57 уральцев, которые воевали с белыми под началом атамана Владимира Толстова. Они обосновались в районе Квинсленда и занялись там сельским хозяйством.

Конечно, поначалу никакого «рая в стране самого Господа» эмигранты не увидели. Самая большая проблема была с работой — английский язык, в отличие от французского, не был знаком большинству выходцев из Российской империи. Исследователи пишут, что зачастую, попав на биржу труда, беженцы просто не понимали, где им предлагают работу. Кроме того, в Австралии российская квалификация почти не признавалась, поэтому даже образованные профессионалы были вынуждены идти на низкооплачиваемую работу.

В итоге, многие мужчины чаще всего сидели на пособиях по безработице, пытаясь поймать подработку на каменоломнях или в портах. А еще — по правилам для получения визы для низкоквалифицированных работников, в которых нуждалась тогда страна, им нужно было отрабатывать ее на хлопковых или тростниковых плантациях, рубить лес или даже работать на рудниках. В общем, ситуация была очень похожа на Бразилию и Аргентину, где белые офицеры оказывались в похожих условиях в те годы.

А где же женщины? Ведь это цикл колонок об эмигрантках, почему в этом тексте о них ничего не сказано, спросит наш постоянный читатель — и будет прав. О женщинах той волны эмиграции в Австралию информации крайне мало. Вероятно, потому что русскоязычная община на пятом континенте была в целом небольшая, а значит, выборка априори меньше. Кроме того, туда часто ехали военные или беглецы от режима без семей, а никак иначе, чем в качестве «приложения» к мужу или родственнику-мужчине, женщина попасть на другой конец света не могла. Поэтому, возможно, до нас и не дошли истории «австралийских» Гиппиус или Рубинштейн.

Тем не менее, мы знаем, что женщинам в Австралии было иногда проще, чем мужчинам, найти работу, но это тоже был низкоквалифицированный тяжелый труд — они устраивались прислугой, уборщицами, нянями, прачками. «Женщины-выходцы из культурной и высокообразованной среды работали учителями на курсах или в школах, либо давали частные уроки. В эти трудные времена они часто были главными кормилицами в своих семьях», — пишет Мария Фролова.

Впрочем, были случаи, когда женщинам удавалось не только получить в Австралии образование и сделать карьеру, но и своей работой внести большой вклад в развитие общины и сохранение русского языка и вообще эмигрантского наследия. И одну из таких историй кажется важным рассказать.

Дело в том, что многие из тех белоэмигрантов, кто оказался в Австралии, переезжали туда вовсе не из России, а из Китая. Как мы помним из истории о женщинах Харбина, там была внушительная русскоязычная община, состоящая из людей, работавших на строительстве КВЖД. Так вот, в 1924 году Китай и СССР подписали соглашение о совместном управлении КВЖД, поэтому русскоязычным работникам было предложено либо принять советское или китайское гражданство, либо уволиться. Уже тогда они задумались о переезде. А когда стало ясно, что советские войска войдут в Маньчжурию, многие окончательно поняли, что пора уезжать.

Среди них была и семья нашей героини, Нины Кристесен (в девичестве — Максимовой), которая приехала в Брисбен через Корею и Японию в марте 1925 года на корабле «Танго Мару».

Она родилась в 1911 году в Благовещенске, а росла в Петербурге. Ее отец, Михаил Максимов, командовал судами, которые доставляли из Японии рыбу и лекарства для армии, а в годы Гражданской войны работал на адмирала Колчака, крейсируя на судах Амурского общества пароходства и торговли. Оставаться в России было небезопасно, поэтому сначала Максимовы всей семьей переехали в Сретенск, а потом в 1918 году уехали в Харбин, где недолго чувствовали себя в безопасности. «Мы очнулись у Христа на елке», — расскажет позже Нина в интервью для своей биографии. В Харбине она успела даже поступить в престижное для Дальнего Востока коммерческое училище КВЖД, где проучилась до 1925 года, когда они отправились в Австралию.

Иллюстрация Екатерина Балеевская / Spektr. Press

Первое время на новом континенте им было очень тяжело, приходилось продавать украшения и ценности, чтобы свести концы с концами. Как и большинство мужчин, Максимов стоял на бирже труда, перебиваясь подработками, — то маляром, то садовником, то сборщиком хлопка, то на верфи. Мама Нины тоже подрабатывала стиркой и уборкой. А сама Нина начала работать с 14 лет — и делала все, за что могла получить немного денег: от ночного сторожа на автостоянке до няни и прислуги.

О своем отце Кристесен-Максимова вспоминала, что тот до последнего, как и большинство белых эмигрантов, ждал возможности вернуться на родину: «Мой отец, приверженец монархизма, продолжал верить в неминуемость краха советского режима вплоть до своей смерти в 1967 году. В результате он не считал до конца своим домом ни Маньчжурию, где мы провели первые восемь лет нашей добровольной ссылки, ни Австралию, куда мы переехали позже. Наша жизнь все время носила оттенок чего-то временного, потому что мы верили, что в конце концов вернемся в Россию».

Но сама Нина планировала ассимилироваться в новой стране и, очевидно, была амбициозной девушкой: хватаясь за любую работу, она в то же время отлично училась и смогла поступить в Teachers Training College. А затем выиграла стипендию, получив возможность выбрать любой курс в Квинслендском университете. Но это подразумевало отказ от работы, а Нина не могла оставить семью без своего заработка. В итоге она пошла учиться на вечернее отделение. Получив высшее образование, она устроилась учительницей в англиканскую школу для девочек, несмотря на большой конкурс. Она свободно говорила не только по-английски, но и по-немецки. В итоге, она дослужилась до должности Президента Ассоциации средних школ. Низкоквалифицированный эмигрантский труд остался позади.

Тем более, что вскоре она вышла замуж за Клема Кристесена — австралийского журналиста, писателя, художника и основателя литературного журнала «Миэнджин». Клем был так поражен обаянием Нины, что сделал предложение на второй день знакомства. И, как утверждал все последующие годы, ни разу об этом не пожалел. Они переехали в Мельбурн, где Нина получила должность преподавателя в университете. Именно там она смогла сделать то, благодаря чему вошла в историю, — создать первое и уникальное отделение русского языка, с которого в принципе началось изучение ее родных языка и культуры в Австралии.

«Во всех отношениях я была вынуждена начинать все с нуля в Мельбурнском университете. Там не было ни одного штатного отдела, ни персонала, ни подходящих учебников, ни библиотеки (кроме моей), ни секретарской поддержки и никого, к кому бы я могла обратиться за советом, как лучше структурировать курс», — вспоминала Нина о начале своей работы. Конечно, не было и никаких книг, поэтому Кристенсен приходилось искать томики Чехова и Толстова «по сусекам». Потом она будет приезжать в Советский Союз, где познакомится с Чуковским, Солженицыным, Ростроповичем, но главное, будет всеми возможными способами вывозить книги для своих студентов.

Даже на другом конце света Кристенсен, по сути уехавшая из России ребенком, на протяжении всей своей жизни (она чуть-чуть не дожила до своего 90-летия) создавала среду, где даже иностранцы влюблялись в русский язык и культуру. «Нина Михайловна прекрасно понимала, что нельзя раскрыть богатство русского языка и литературы, не создав по-настоящему русской атмосферы в отделении, что надо создать кусочек русского мира на территории Мельбурнского университета. Она окружала себя преподавателями, которые так же страстно, как и она, любили все русское», — писала ее хорошая знакомая. Кроме того, она постоянно приглашала гостей к себе в пригород Элтам, который, благодаря этим посиделкам, стали в шутку называть «австралийским Переделкино».

Кристесен ездила с «гастролями» в Оксфорд, Кембридж и Сорбонну, где тоже преподавала русский язык. Она создала также журнал Melbourne Slavonic Studies (сейчас Australian Slavonic and East European Studies), выпустила серию «Русские в Австралии» и основала Пушкинский литературный конкурс. Все эти проекты Нина финансировала сама. А главное, она была практически «мамой» для огромного количества русскоязычных эмигрантов в Австралии. «Она выражала свое отношение к людям не словами, а делом, и в первую очередь тем, что помогала всем, кому могла, причем она помогала не только тем, кто непосредственно обращался к ней за помощью, но и тем, кого к ней посылали друзья и знакомые, зная, что она не откажет», — так вспоминают Нину Кристесен друзья.

Во многом, то, чем она занималась, было формированием комфортной среды для русскоязычных эмигрантов и созданием позитивного имиджа русской культуры там, где у людей не было никакого представления о предмете. Благодаря ее усилиям, складывалось сообщество, где люди, объединенные, как минимум, общим языком, поддерживали друг друга. А это, как хорошо известно эмигрантам и сейчас, и 100 лет назад, иногда становится единственным способом выжить — хоть на другом конце света, хоть в нескольких километрах от границы покинутой родины.  

Иллюстрация Екатерина Балеевская / Spektr. Press