Президентский фальстарт. Владислав Иноземцев о том, что Владимир Путин, возможно, поспешил с запуском «трансфера власти»

Послание к Федеральному собранию, озвученное Владимиром Путиным 15 января, было немедленно оценено большинством комментаторов как революционное – прежде всего якобы потому, что обозначило контуры процесса, в последнее время называемого не имеющим никакого отношения к происходящему словом «трансфер».

Лично мне, оглядываясь назад, высту­пление президента, начатое с раздачи очередных обещаний в социальной сфере и закончившееся анонсированием изменений в Конституции, напомнило выступление в аналогичной ситуации Дмитрия Медведева 5 ноября 2008 года, начавшееся с рассказов о преимуществах свободы над несвободой и завершившееся увеличением срока президентских полномочий - естественно, не для него, но для прежнего и нового президента - Путина. (премьре-министр Путин тогда одобрил предложение действующего президента, - прим. «Спектра»)

Однако собы­тия, которые могут последовать за объявлением нового курса, сменой главы правительства и расширением полномочий Совета безопасности и Государ­ственного Совета, представляются намного более вариативными.

Сейчас возникает первое впечатление, что Путин решил остаться руководителем страны до последнего вздоха. Об этом я говорил по крайней мере с 2010 года, и ничего оригинального в этом не увидел. Выбор в качестве инструмента легитимации Госсовета также выглядит совершенно логи­чным после того, как в Кремле должны были осознать сложность перехода к системе парламентской республики (продемонстрированную Арменией в 2018 году) и проблемность создания объединенного государства (на примере Белоруссии в декабре 2019 года). Вероятность одобрения предложенных в Конституцию по­правок как в Думе, так и на референдуме выглядит близкой к стопроцентной, поэтому и тут волноваться не о чем. Однако при ближайшем рассмотрении довольно ранний запуск изменений (с ним вполне можно было подождать и до 2023 года, например) очевидно несет в себе несколько угроз.

Во-первых, главным и очевидным последствием является рассредоточение властных полномочий: президент; новый премьер, более зависимый от парламента; руководство Думы; заместитель председателя Совета Безопаснос­ти; глава Госсовета, и т.д.. Поводом для чего становится, скорее всего, определенное напряжение, накопившееся в ходе обсуждения вариантов преемничества. Путин стремится создать несколько сопоставимых по влиянию центров силы, чтобы затем маневрировать среди них. Между тем, этот вариант даже в среднесрочной перспективе способен обернуться ростом внутриэлитной конкуренции по мере того, как «вертикаль власти» будет «размягчаться».

На протяжении двадцати лет в России была выстроена система, в которой ни один серьезный чиновник не был обязан своему положению ничему, кроме благосклонности президента – сейчас открывается возможность (хотя и для весьма ограниченного круга «проверенных» лиц) начать собственные игры. Какими будут последствия этого, мы узнаем не сразу. Но, по мере того, как система начнет развиваться по новым правилам, - а для этого потребуется, скорее всего, около года - перегрузки в ней будут нарастать.

Основным противоречием мне видится тот факт, что, с одной сто­­роны, утверждение парламентом премьера и министров кабинета потребует некоей демократизации законодательной власти и правительства. С другой стороны, повышение значимости Госсовета потребует намного более тщательного «регулирования» региональных выборов.  И эти две тенденции заметно контрастируют друг с другом. Какими станут последствия их кристаллизации, сегодня сложно предположить.

Во-вторых, нельзя пройти мимо тезисов о преимущественном применении норм Конституции на территории России по сравнению с положениями международного права, а также – что еще важнее – о более строгих требованиях к президенту и высшим должностным лицам на предмет постоянного проживания на территории России и отсутствия у них даже в прош­лом иного гражданства или вида на жительство за границей. Это требование важно не столько само по себе, сколько как свидетельство дальнейшего обособления страны от внешнего мира и сигнал всем «колебавшимся», что процесс превращения России в «осажденную крепость» необратим.

На мой взгляд, этот сигнал может быть после определенного осмысления воспринят совсем не теми, кому он адресован – не столько чиновниками, среди которых многие, вероятно, просто уйдут со службы и будут смотреть за разворачивающимися событиями издалека, сколько активными группами граждан, обретшими понимание того, что на очередное десятилетие или больше смены режима в России не произойдет, а от принятия решений будет отрезано дополнительное число относительно здравых и профессиональных людей. Тем более что под прикрытием особого значения Конституции наверняка случится дополнительное «закручивание гаек» и активизация преследований «иностранных агентов» всех мастей.

Учитывая то, как в России про­исходит имплементация выгодных для власти законов, не приходится сомневаться, что дальнейшая «суверенизация» страны создаст массу проблем для профессиональной и активной среды и вызовет как рост эмиграции, так и нарастание недовольства, в первую очередь среди молодежи. Это недовольство может проявиться довольно быстро – особенно если Кремль поспе­шит и назначит досрочные выборы в Госдуму.

В-третьих, активизация политических процессов потребует существенных финансовых затрат. Отчасти, на мой взгляд, предлагаемые изменения были продиктованы желанием не запускать ситуацию еще дальше (и в этом смы­сле они являются подтверждением того, что экономика России находится в ве­сьма плачевном состоянии и изменений к лучшему ждать не приходится). Но сейчас можно практически наверняка сказать, что Кремль склонился к тому, чтобы начать использовать собранные за последние два-три года финансовые резервы.

Предложенные Путиным меры по поддержке населения – а они явно не исчерпываются теми, что были озвучены в Манеже – потребуют триллионы рублей, и ожидаемая замена влиятельного и отчасти самостоятельного ми­нистра финансов на бывшего финансиста «Газпрома» (речь идет об Анатолии Силуанове и его заместителе на посту министра финансов Алексее Круглове, бывшем заместителе предеседателя ОАО «Газпром», - прим. «Спектра») означает, что Неглинка будет беспрекословно делать все то, что скажут из Кремля. Соответственно можно предположить, что значительная часть «кубышки» будет растрачена – причем как раз к моменту, когда глобальный экономический кри­зис станет наиболее вероятным.

В принципе, и тут вполне возможно некое повторение сценария 2008-2009 годов, когда смена властного интерфейса совпала с финансовым кризисом – но тогда Белый дом начал тратить резервы в ответ на кризисные явления, а сейчас может случиться так, что они в значительной мере будут использованы превентивно, причем на достижение не столько экономической, сколько политической стабильности. Все это, на мой взгляд, серьезно угрожает плану «внутренней перестройки», так как вы­нудит власти проводить ее в крайне нервозной обстановке финансовой де­стабилизации и экономической неопределенности.

И, наконец, остается еще один вопрос, пожалуй, самый главный. 

Вся задуманная «шахматная партия» будет иметь смысл только в том случае, если Владимир Путин сменит свое формальное «амплуа» и станет, например, председателем Госсовета, должность которого несколькими несложными манипуляциями будет отделена от президентской.

Однако сам по себе факт, что Россия не превращается в парламентскую республику, а остается страной с си­льной президентской властью, предполагает крайнюю сложность соподчинения президента, премьера и главы нового совета. Рассредотачивая власть, нынешний глава государства способен попасть в ловушку, так как вполне может оказаться, что новые президент и премьер относительно легко смогут дестабилизировать губернаторский кор­пус, контролируя как законодательную власть, так и федеральные финансы, от распределения которых критически зависит большинство субъектов «федерации». Однако похоже, что о предупреждении такого сценария в Кремле уже позаботились, выдвинув на президентский пост кандидатуру главы ФНС Михаила Мишустина, который, надо полагать, будет фигурой управляемой. 

Если же Путин решит остаться президентом, распределив своих лоялистов по высоким конкурирующим позициям, и воспользуется новым текстом Конституции как основанием снова баллотироваться на пост главы государства на два шестилетних срока, то подобный шаг с высокой вероятностью приведет к критическим перегрузкам всей политической си­стемы (следует откровенно признать, что очередные перевыборы Путина в 2018 году, с моей точки зрения, были обеспечены не только – и не столько – высоким доверием к не­му граждан, сколько пониманием того, что непосредственно связанный с его именем политический цикл закончится в 2024 году). Разрушение этой иллюзии может спровоцировать в стране намного более существенные протесты, чем те, что имели место в 2011-2012 годах.

Подводя итог, я бы сказал, что произведенный в Москве политический кульбит может не стать для Владимира Бонапарта 18 брюмера (государственный переворот во Франции 18 брюмера/9 ноября 1799 года, в результате которого Наполеон Бонапарт пришел к власти, - прим. «Спектра»). Почти двадцать лет российской политической верхушке хватало терпения дотянуть важнейшие решения о передачи власти практически до по­следнего момента – и в этом отчасти был залог их успешной реализации. В недавнем послании ощущается элемент фальстарта, и сколь удачным будет финиш, сегодня рано загадывать.