Одно из самых известных изданий, позволяющих себе критический взгляд на действия российских властей, «Медуза», 23 апреля 2021 года была внесена Министерством юстиции России в реестр СМИ, исполняющих функции иностранного агента. Как стало известно из пояснения Минюста, основанием для признания ее «иностранным агентом» стала информация о том, что «Медуза» получает иностранное финансирование. Минюст не раскрыл, какого рода информация была им получена, указав лишь, что получил ее от некого государственного органа. Редакция «Медузы» заявила о политическом давлении с целью уничтожить издание и обратилась за помощью к своим читателям, объявив краудфандинговую кампанию. «Спектр» встретился с главным редактором и сооснователем «Медузы» Иваном Колпаковым с тем, чтобы выяснить, насколько действительно угрожающей является нынешняя ситуация и каковы перспективы ее преодолеть.

— «Медуза» работает шесть лет, признание иноагентом случилось именно сейчас. Есть какие-то идеи, почему так? Может ли это быть связано с Латвией и шпионско-дипломатическим конфликтом?

— Я допускаю с 50%-ной вероятностью, что это действительно может быть связано с дипломатическими войнами. Люди, которые, по видимому, принимали это решение, могут быть настолько неосведомленными о том, как устроен медийный рынок, что им кажется это адекватным действием в этой ситуации. 

Поясню, что я имею в виду. Если это часть каких-то дипломатических, международных разборок, то это решение в чистом виде укладывается в русскую традицию «бомбить Воронеж». Потому что компания Medusa Project, зарегистрированная в Латвии, это, конечно, компания, сделанная выходцами из России, работающая прежде всего для России, зарабатывающая деньги в России, очень тесно связанная с Россией и без России себя не мыслящая.

По идее, это у Латвии должны возникать вопросы: «Что вы здесь делаете вообще?» То есть, если уж кому и признавать «Медузу» иностранным агентом, то, наверное, Латвии, потому что у нас действительно есть зарубежное финансирование: мы получаем деньги наших рекламодателей из России…

— Таких вопросов не возникало никогда?

— Нет, таких вопросов, слава богу, не возникало. Латвия — демократическая страна, здесь кто угодно может делать бизнес, платить налоги, и, насколько я понимаю, здесь все не так уж плохо с точки зрения свободы слова.

Есть вероятность, что это связано с дипломатическими войнами, но есть вероятность, что не связано. С такой же 50%-ной вероятностью могу утверждать, что люди, принимающие какие-то внутриполитические решения в России, считают, что иностранные государства действительно вмешиваются в дела России — а «Медуза» действительно является инструментом этого вмешательства. 

Что, естественно, абсолютная чушь, потому что «Медуза» — это частная компания. Наш бизнес в том числе состоит в том, чтобы не быть ничьим инструментом политической игры.

— Насколько сейчас тяжела ситуация? «Медуза» действительно находится на краю гибели?

— В истории Медузы бывали взлеты и падения, и бывали тяжелые моменты — и с финансовой точки зрения, и с психологической. Но сейчас нет ощущения, что мы обязательно справимся. Сейчас есть ощущение, что у нас проблема такой сложности, которую мы самостоятельно решить не в силах. И поэтому мы бьем в колокол.

Да, ситуация абсолютно критическая. Кризис многомерный, у него есть, как минимум, три измерения:

Во-первых, финансовое. Мы теряем деньги, и это происходит с адской скоростью. Во-вторых, есть история с личной безопасностью журналистов, которые могут быть признаны иностранными агентами, оштрафованы, а также могут после этого подвергнуться уголовному преследованию. Ну и третья проблема связана с тем, что очевидно, что у «Медузы» как у иноагента теперь гораздо меньше возможностей заниматься журналистикой на территории России. С нами не будут разговаривать какие-то источники. На нас крупными буквами написано «иноагент», и на какое-то количество людей это, конечно, тоже произведет впечатление. Государство повесило на «Медузе» табличку: «Это ангажированный источник».

И, несмотря на то, что адекватные читатели понимают, что это просто попытка навесить на нас позорный ярлык, который не имеет никакого отношения к реальности, есть какое-то количество впечатлительных людей, которое, разумеется, будут теперь к «Медузе» относиться настороженно.

— Ну это может привести и к тому, что вокруг вас больше сплотится ядро вашей основной аудитории?

— Вокруг нас довольно консолидированное ядро, мы всегда это ощущали, и сейчас это ощущаем как никогда. Но дело в том, что «Медуза» стала в последние годы крупнейшим независимым медиа в России. Это не просто бизнес и не просто приятное времяпрепровождение для основателей и сотрудников (хотя оно в основном неприятное), «Медуза» — это общественный институт. У которого есть, так сказать, обязанность выполнять какие-то функции…

---

В феврале 2020 года «Медуза» вошла в организованный тогда же «Синдикат-100» — объединение 25 независимых СМИ России. Вот данные об аудиторном охвате некоторых из них, по информации similarweb.com на март 2021:

1. Сайт радиостанции «Эхо Москвы» — 43,5 миллиона 
2. «Медуза» — 30,5 миллиона
3. «Новая газета» — 11,8 миллиона 
4. Сайт телеканала «Дождь» — 7,9 миллиона
5. Znak.com — 5,5 миллиона
6. ИД «Алтапресс» — 2,3 миллиона
7. «Такие Дела» — 2 миллиона
8. «Тайга.инфо» — 2 миллиона 
9. «Кавказский узел» — 1,1 миллиона
10. 7×7 Горизонтальная Россия — 655 тысяч

---

---

Для справки: аудитория журнала «Спектр» за этот же период составила 1,5 миллиона

---

— Ты не согласен с Дмитрием Песковым, который сказал, что можно не заметить исчезновения любого СМИ?

— Я очень люблю высказывания Дмитрия Сергеевича Пескова! Как и прежде, меня это высказывание очень позабавило, он, конечно, большой мастер слова, не то что я.

Но я боюсь, что закрытие такого крупного издания как «Медуза» сейчас, в 21-м году, станет критическим, решающим ударом по российскому медиарынку.

Помимо прочего не думаю, что у кого-то вообще в России сейчас есть амбиции, деньги, ресурсы для того, чтобы построить издание вроде «Медузы». Да и людей, которые бы за это взялись, просто нет. Команды такой просто не существуют на рынке, которая смогла бы такую задачу выполнить.

— И все-таки основная и главная проблема сейчас для вас это рекламодатели и финансы?

— Да, деньги — это ресурс, деньги — это топливо. Если у тебя нет денег, то у тебя нет времени подумать, что делать дальше.

— На сколько вам сейчас хватит запаса этого топлива?

— Очень немного времени. Мы пытаемся выиграть время, просто сокращая все, что только можно сократить. Мы договорились с нашими сотрудниками о том, что мы сокращаем зарплаты. Резко. Очень сильно. От 20−30% для обычных сотрудников, до 50% для руководителей. 

— Твоя зарплата тоже сократилась?

— Естественно. Она прежде всего и сократилась. 

Мы перестали снимать офисы. Мы сейчас выезжаем из нашего рижского офиса, завтра надо забирать вещи оттуда.

Мы отказались от подписок, отказались от значительного количества внештатников, тут не только из-за денег, но и просто чтобы их не подставлять.

Я думаю, что какое-то количество людей уйдет просто-напросто, потому что у всех есть свои сложности. Кто-то не может работать с урезанной зарплатой, а кто-то просто находится в таком ужасе от того, что происходит… и людей можно понять, и особенно если они в России.

— Кто-то уже сказал, что собирается уйти?

— Есть люди, которые обозначили, что они собираются уходить. К сожалению, мы уже несем какое-то количество потерь. Что касается сокращения зарплат, то это просто бег наперегонки со временем: если мы здесь сократимся, может быть нам чуть чуть подольше хватит.

— Какой у вас этот горизонт сейчас — месяц, два, полгода?

— Полугода у нас нет. Пара-тройка месяцев.

— Сами вы рассматриваете возможность сокращения штатов?

— Сокращение людей в медиа это неизбежная вещь. У тебя появляется больше денег — ты нанимаешь, уменьшаются заработки — увольняешь. Это нормальная пульсация любого бизнеса, медийного в особенности, потому что здесь зарплаты всегда составляют большую часть бюджета, ну типа 80%. 

Но в нынешних обстоятельствах мне кажется отвратительной сама идея решать, кого нужно сократить, а кого оставить.

Кроме того весь мир с весны 2020 года в кризисе. Мы еще весной 2020 года все заморозили. Перестали запускать новые проекты, нанимать новых людей. Стали каких-то людей сокращать, которые нам казались неэффективными. У нас очень оптимизированная команда. И под воздействием политических причин решать, кого уволить, а кого оставить… Возможно, это придется делать, но пока мне неприятна даже сама мысль об этом.

— То есть этот удар пришелся по вам тогда, когда вы и так уже затягивали пояса?

— Да, конечно, как мне кажется, мы довольно прилично справлялись с кризисом, потому что мы все «подсушили», что только можно было «подсушить», и планировали еще каким-то образом ужаться, но это было связано исключительно с экономическими причинами.

— Сейчас рекламодатели от вас отказываются лавинообразно или какая-то часть с вами остается все же?

— Продажи начали рушиться, некоторые рекламодатели уходят с формулировкой «пожалуйста, удалите все материалы, которые выходили на „Медузе“».

С одной стороны, люди в России запуганы. Мало кому хочется связываться с «иностранным агентом». Это, к сожалению, не то, что тебя назвали «иностранным агентом», а ты мелким почерком написал где-то про это в «подвале»… На каждой странице издания сверху об этом написано очень крупным шрифтом. Включая и рекламные сообщения, что делает абсолютно бессмысленным размещение рекламы на «Медузе».

С другой стороны, я понимаю прекрасно, что бизнес вообще во всем мире не любит связываться с политикой. У бизнеса другие задачи. Бизнес — это про зарабатывание денег. Поэтому я не удивлен и не обижен — я расстроен, но это довольно понятный процесс.

Удар в итоге пришелся по не самому очевидному месту. Кстати говоря, предполагаю, что люди, которые принимали это решение, возможно не осознавали до конца, что закон, которым они собираются нас прищемить, настолько сильно ударит по нашим доходам.

— Почему ты думаешь, что они этого не понимали?

— Потому что даже мы этого не понимали. Мы с начала этого года продумывали, какими могут быть негативные сценарии развития событий в России и как это может на нас сказаться. И мы в том числе размышляли, что будет, если нас признают иностранным агентом. Мы с Галиной Тимченко (Галина Тимченко — генеральный директор и учредитель «Медузы», прим. «Спектра») обсуждали вероятность того, что нас могут признать иностранным агентом, и считали, что это плохой сценарий, при котором не до конца понятно, что делать, но очевидно, что придется менять стратегию издания.

— Вы тогда думали, что это ударит по рекламодателям прежде всего?

— Конечно, мы понимали, что ударит по рекламодателям, но пока ты в эту ситуацию не войдешь, ты не осознаешь, насколько это плохо. Мы не думали, что ухудшение ситуации будет таким стремительным, просто мгновенным. 

Ты можешь быть страшным ипохондриком и много раз себе представлять, что у тебя нашли то, или нашли се, но когда это с тобой происходит по-настоящему, это все ощущается иначе.

— Но ведь даже в самом названии «Медузы» закладывалась идея неубиваемости издания…

— Ну мы пытались назвать «Гидрой» издание, потом решили назвать «Медузой»…

— Само то, что издание открылось в Латвии, а не в России, после разгона Ленты. Ру… логично было предположить, что вы готовитесь к тому, что какое-то воздействие на вас могут оказывать… Должен был быть какой-то план на этот случай?

— Повторюсь, наше в итоге название не отражает эту идею. Да, мы обсуждали идею, что надо назвать себя «Гидрой» — голову отрубаешь, вырастает другая… Но назвали себя в итоге «Медузой», а «Гидра», это, как известно, самый знаменитый даркнет-магазин в России.

Мы думали о том, чтобы сделать максимально неуязвимое издание, когда мы запускались. Но тогда мы планировали сделать маленькое издание. Маленький пиратский корабль, как мы это называли. Где работают 20 человек. Издание, у которого нет намерений стать лидером рынка, нет амбиций, нет ресурсов в том числе психологических (после того, что случилось с Лентой).

Очень тяжело было начинать, и мы полагали, что мы сейчас сделаем маленькое издание, подобно тому, как многие менеджеры очень крупных изданий в итоге сделали маленькие издания сейчас, и они ими руководят — Роман Баданин руководит «Проектом», Лиза Осетинская запустила TheBell. И мы тоже рассчитывали запустить издание такого же размера.

Проблема в том, что сейчас люди и внутри «Медузы», и снаружи ждут, что мы сейчас сделаем чудо. А чудом были эти почти 7 лет. Абсолютным чудом. И удасться ли его каким-либо образом продлить, пока вообще не понятно.

Команда решила, что надо еще потрепыхаться…

— Ого! Вопрос стоял даже так? Вы рассматривали даже возможность просто самим закрыться?

— Мы такой вариант рассматривали. Обстоятельства, в которых мы оказались, экстремальные. Мы не преувеличивали, когда мы говорили, что мы на грани гибели. Ситуация может развиваться таким образом, что у нас просто не будет ресурсов продолжать.

— Фактически, когда ваши рекламодатели находятся в России, это сводит на нет идею обезопасить издание, запустив его за рубежом, чтобы оно было менее уязвимым для российских властей.

— Честно говоря, мы давно уже перестали размышлять о том, как стать неуязвимыми, потому что как ты можешь быть неуязвимым, если тебя могут заблокировать в любой момент? И чем крупнее ты становишься, тем больше ты об этом думаешь. 

Так что «Медуза» давно уже уязвима. Все время было ощущение, что в любой момент это может закончиться. Но мы же такие люди — всегда живем надеждой на то, что, может, удастся проскочить.

— В материале на сайте «Медузы» говорится, что блокировка означает для издания смерть. Не кажется ли тебе, что раз против вас уже начали действовать, признав «иностранным агентом», то будут и следующие шаги, вероятно, будут попытки вас штрафовать и попытки вас блокировать. Вы не рассматриваете какие-то возможности подготовиться и к этому тоже?

— Сценарий, при котором ситуация ухудшается, возможен. Очевидно, что российские власти не считают независимую журналистику ценностью. Очень далеки они от этой идеи. Не верят они, что независимая журналистика в принципе существует — что мне кажется ущербным взглядом на мир, разумеется. Но они искренне не верят в независимую журналистику, а раз ее нет, какая в ней ценность. 

Нынешний вариант еще не худший: не заведены уголовные дела, сайт не заблокирован. Как говорят сейчас российские чиновники: все в порядке, они могут продолжать работать, чего вы переживаете-то, пускай работают. Но уже даже в этих комментариях чувствуется скрытая угроза.

Не могу сказать, что мы уверены в будущем. Мы еще никогда не были так не уверены в будущем, как сейчас. Мы вообще не понимаем, что делать дальше. И пытаемся выиграть время, чтобы подумать, что делать дальше.

— Ну, а почему не вложить больше сил и средств, пока они еще есть, в приложение, например, и защищать его так же, как Павел Дуров защищает свой Telegram? Или распределить ресурсы на соцсети? 

— Есть много разных путей, которыми можно пойти, все они заслуживают рассмотрения — но ни один из них не предполагает процветания «Медузы» как большого издания. То есть, прежней жизни не будет. И сложность момента в том, чтобы сохранить институцию, а не отдельные ее проекты.

— Почему вы не можете воспользоваться сейчас тем, что вы латвийская организация, и просто не исполнять решения российского Минюста?

— Все довольно быстро закончится для нас. Сперва будут штрафы, потом уголовное дело на главного редактора, потом блокировка сайта. Все. Довольно быстрый и бесславный конец. 

Конечно, сама по себе эта маркировка делает самый негативный сценарий более вероятным. Стала ли после признания иноагентами вероятность того, что нас заблокируют, выше, чем до того? Да, она стала выше. Сейчас может быть какая-то цепочка формальных происшествий, которая приведет нас в эту точку.

 

— Но взыскать штраф с латвийской организации было бы для российских структур довольно проблематично?

— Я не знаю. Я гражданин России. Я живу в Латвии, но я гражданин России. И вся моя жизнь связана с Россией. Я хочу ездить в Россию. Я хочу там бывать. Может быть даже пожить еще там. 

И я не один такой. Большинство сотрудников «Медузы» — российские граждане. Не все, но большинство. И большинство из них связывают свое будущее с Россией так или иначе. Поэтому мы не можем сказать: «а нам наплевать» — по огромному количеству причин. И потому что мы там зарабатываем, и потому что наша жизнь связана с Россией, и потому что нам действительно не наплевать.

— Вы запустили вчера краудфандинговую программу. Это ваш основной план сейчас?

— Это тактическое решение. Единственно возможное. Мы все это обсудили, много раз взвесили все «за» и «против» и поняли, что если мы хотим иметь возможность подумать, что делать дальше, надо провести краудфандинговую кампанию.

И это, конечно, способ послать сигнал во вселенную, потому что если ты не спрашиваешь у вселенной, как тебе быть, она тебе и не подскажет. 

И еще это способ понять, насколько дело, которое ты делаешь, кому-то нужно.

— Пожертвования уже начали поступать?

— Да.

— Можно сказать, что их уже много?

— Ну их, скажем так… пока рано подводить итоги. Мы еще никогда этого не делали. Но в целом есть ощущение, что люди почувствовали, что мы в беде, и пытаются нам помочь. Люди нам очень очень пытаются помочь.

---

---

---

---

— Есть какие-то обозначенные цели в краудфандинговой кампании, определенная сумма, которую вы хотите собрать? Срок?

— Да, мы планируем. Я не могу назвать эту сумму, но нам хотелось бы собрать денег хотя бы на несколько месяцев существования. И нам хотелось бы понять, на какое количество денег мы можем расчитывать в виде регулярных пожертвований.

— При какой сумме вы бы сочли краудфандинговую кампанию успешной?

— Не могу сказать.

— Даже порядок?

— Ну, не могу сказать.

— Вы сейчас вводите эти донаты (пожертвования) как экстренную меру. Почему ранее «Медуза» никогда не использовала этот инструмент? Он чем-то вам не подходил? Вы считали его не соответствующим политике издания?

— Мы считаем, что «Медуза» должна быть бесплатной. Это одна из основных идей, которую мы исповедуем с 2014 года. С момента запуска. Почему? Потому что это неэтично делать платное издание для людей, у которых нет возможности выбирать в сущности.

Массовых изданий, которые придерживаются принципов качественной журналистики в России мало, их практически нет. Людям не из чего выбирать.

— Но есть еще «Новая газета»… есть еще…

— Безусловно. Какой-то набор изданий существует, но все-таки для страны, в которой живет почти 150 миллионов человек, этот набор изданий… ну это слезы. Изданий очень мало. Особенно ориентированных на массовую аудиторию. Мы ориентированы на массовую аудиторию. Мы делаем популярный проект, который читают разные люди с разными политическими взглядами, вообще просто с разными взглядами. И поэтому нам не кажется, что это нормально — просить деньги за нашу работу.

Кроме того, мы построили издание, которое уже крупнее того, что может прожить на донаты. Мы много раз считали. Тщательно обдумывали, не запустить ли нам программу донатов. Несколько раз были в одном шаге, в одном движении от запуска программы донатов. И каждый раз мы говорили друг другу: «мы сбережем этот инструмент на самый крайний случай, на самый черный день». В принципе этот черный день настал.

— Почему ты думаешь, что система донатов хороша только для небольших изданий? При большой аудитории, казалось бы, легче было бы собрать необходимые средства. К тому же пожертвования же не оплата, это же не подписная модель, при которой читатели должны платить за доступ к контенту…

— Я понимаю. Проблема в том, что есть ограниченное количество людей, которые готовы платить за контент в России. Их доля увеличивается, но крупное медиа не может выжить только на подписной модели. 

История с донатами еще сложнее. Мы видим, что донаты помогают выжить небольшим изданиям — но еще ни одно из них не смогло пожертвования сделать основой своего бюджета. Мы много раз это считали и каждый раз приходили к одному и тому же выводу: мы на эти деньги не проживем, нам нужны еще какие-то доходы. Но сейчас у нас просто нет другого выхода, приходится проводить эксперимент на себе. 

И мы еще пока всерьез не знаем, как донаты сочетаются с журналистикой. Журналисты вообще-то делают работу, которая мало кому нравится. Все понимают, что медиа — это важный общественный институт, а потом это медиа пишет что-то нелицеприятное о твоих друзьях, знакомых, просто людях, которые тебе нравится — и все, институт уже кажется не важным, а вредным. А еще журналисты, чего уж там, лажают, и это неизбежная часть работы — и это тоже, очевидно, будет сказываться на донатах.

А история про донаты это, конечно, история про активизм и про гражданскую позицию. Ты платишь деньги «ОВД-Инфо» потому что тебе нравится, что эти люди жертвуют своим временем, своими ресурсами, своей жизнью для того, чтобы помогать тем, кого незаконно преследует государство. 

— «Медуза» всегда подчеркивала, что не занимается активизмом, и это даже стало поводом для критики в адрес издания. Ты связываешь донаты именно с активизмом, и, используя этот инструмент, «Медуза» тоже становится ближе к активизму?

— Нет, не становится. Но все эти дискуссии об активизме и журналистике — это абсолютно эфемерные разговоры, в которых сейчас участвовать просто не интересно. Когда выживем — я сейчас не только про «Медузу», конечно — поговорим, можно ли журналистам заниматься активизмом или нет. Сейчас это просто неуместно.

 

— Вернемся к практической стороне. Вы собираетесь обжаловать решение Минюста?

— Угу. 

— Каковы перспективы?

— Нулевые. 

— Зачем же вы собираетесь потратить на это время и ресурсы?

— Потому что если ты не согласен, то ты должен выразить свое несогласие. Я считаю, это важно. Нас по некоему закону признали иностранным агентом, по закону, который мы считаем не только несправедливым, но в принципе неправовым, нарушающим Конституцию. 

И поэтому мы должны совершить какое-то формальное действие для того, чтобы обозначить для себя, для других, для истории, что мы с этим не согласны. Это ритуальное действие.

— Но вы в принципе понимаете, что стало причиной или формальным поводом для Минюста внести «Медузу» в реестр СМИ-иностранных агентов?

— Нет. Минюст не обязан сообщать никому о том, почему он принял такое решение.

— Ну он дал же разъяснение…

— Да, он дал разъяснение телеканалу «Дождь» о том, что Минюст обнаружил у нас иностранное финансирование на основании документов, которые ему прислал другой государственный орган.

— В некоторых государственных СМИ публиковались некие «расследования» в отношении «Медузы», где они называют какие-то организации, фонды, от которых «Медуза» якобы получала деньги. Возможно ли, что это и есть те документы, которые Минюсту прислал некий государственный орган?

— Ну, мне трудно это комментировать. Эти «расследования» — просто чушь собачья.

— На разных конференциях мне приходилось слышать и от тебя, и вообще «Медуза» всегда заявляла, что не получала никаких грантов, никакого финансирования от зарубежных фондов, организаций, то есть ничего такого Минюст в принципе обнаружить не мог?

— Минюст мог бы обнаружить, если бы он начал исследовать нашу деятельность, что мы зарабатываем довольно много денег в России с помощью рекламы. Это довольно классная информация, которой мы гордимся.

— У вас среди рекламодателей были и иностранные организации тоже?

— Безусловно. Мы международная организация, которая может зарабатывать так, как считает необходимым. 

— Может ли получение таких рекламных контрактов быть расценено Минюстом как «иностранное финансирование»?

— Я не знаю. Это бредовый закон, который бредовым образом исполнен в отношении одного конкретного медиа. Какими бы ни были причины, это несправедливо, нехорошо, разрушительно, и у этого будет много печальных последствий.

— Тебе не кажется, что если все, что мы обсудили, выстроить в некую логическую цепочку, что вот на вас оказывают давление, вам уже приходится применять экстренные меры и обращаться за поддержкой к читателям, при этом понятно, что, если начали, то возможны дальнейшие шаги… Не было бы логичным постараться предложить этим читателям, которые вас собираются поддержать, некую стратегию — что вы будете делать в случае штрафов, как будете поступать при возможной блокировке. Для того, чтобы люди, которые вам собираются помочь, понимали, что они поддерживают издание, у которого есть план, которое имеет надежду выжить?

— Это очень сложный вопрос. Очень сложный. Я думаю, что «Медуза» — наиболее подготовленное для экстремальных обстоятельств издание. У нас беспрецедентный опыт выживания. Когда мы говорим читателям: «давайте вы нас поддержите, несмотря на то, что мы не рассказали вам, какой у нас план — а может, кстати, у нас его и нет», — мы опираемся на то, что мы до этого старались их не подводить. 

То есть, мы говорим читателям: «Ребята, у нас есть кое-какие шансы выжить». Потому что мы уже выживали. Ну потому что мы, как тараканы. Ну мы реально, как тараканы. Их тут дустом травили — они выжили. Там травили дустом — они выжили. И сейчас нас опять травят, и мы говорим: ну смотрите, может мы и эту химическую атаку переживем, а может и не переживем. 

Но при этом, я считаю, если ты просишь у кого-то помощи, надо честно сказать человеку: «Ты знаешь, я прошу твоей помощи, но, возможно, она меня не спасет, но это твое решение — помочь мне или не помочь». Это такая ситуация: мы не знаем, выживем мы или нет —  но если вы не поможете, мы не выживем прямо сейчас. 

Я не вижу в этом ничего нечестного, непорядочного. Если нам читатели сейчас не помогут, мы просто сдохнем очень-очень быстро, вот и все.