«Получается зря все это?». Ветеран Новороссии о посттравматическом синдроме Спектр
Четверг, 18 апреля 2024
Сайт «Спектра» доступен в России через VPN

«Получается зря все это? ». Ветеран Новороссии о посттравматическом синдроме

Алексей Г., фото из личного архива Алексей Г., фото из личного архива

По данным украинского сайта «Книга пам’яті загиблих» к августу 2015 года потери всех правительственных формирований составили 2520 погибших. Здесь не учитывается огромное количество неопознанных тел. Точных данных о количество погибших сторонников непризнанных республик нет — сказывается отсутствие единой формы военной отчетности. Однако согласно докладу мониторинговой миссии ООН, с апреля 2014 по август 2015, в конфликте на Украине погибли 7883 человека. Еще свыше 17 тысяч получили ранения.

Помощь раненым участникам боевых действия организуется с обеих сторон по большей части волонтерами. Нередко бойцы сами организуют через соцсети сборы на протезы или операции. На Украине предпринимаются шаги по организации психологической помощи участникам боевых действия, страдающих от пост-травматического синдрома (депрессия, алкоголизм, агрессия) — в России о подобных инициативах не заявлялось.

«Родители знали: меня не интересует приземленное»

Я бы приехал и раньше, намного раньше. Но мне 18 лет только в конце ноября 2014 года исполнилось. Еще месяц после дня рождения я собирал деньги, чтобы купить все нужное. Я хотел иметь все свое. А потом я, ничего не сказав никому и просто оставив учебу, поехал 11 января на Изварино.

Алексей Г., фото из личного архива

Алексей Г., фото из личного архива

Родители, конечно, были в шоке. Признаться честно, дома у нас очень бурно кипит жизнь. Ну вот в трехкомнатной квартире живет пять человек, и скучно бывает очень редко. Родители знали о моих интересах, взглядах, энтузиазме, видении мира и правды. Они знали о моей идейности и в шутку до этого говорили «Ну езжай, езжай давай туда». Или, допустим, говорили: «Ну что, рюкзак новый купил? Маловат! Цинк не влезет, стрелять нечем будет!»

В общем родители знали: меня не интересует приземленное. Знали, что я бы не смог отказаться от попытки испытать свои умения, свои амбиции. Они знали, что я захочу проявить самоотдачу в конце концов.

Я ведь с 11 лет на стрельбище гоняю. Стреляю с карабина «тигр», «Мосина», ручного пулемета калашникова и гладкостволов. И вообще  примерно с того же возраста очень увлекаюсь военно-прикладным проведением свободного времени: топография, корректировка, стрельба с СВД, тактики боя. Мне очень нравились все это, схемы, разведывательно-диверсионная борьба, примеры их успешных применений. Я увлеченно изучал ТТХ техники на пост-советском пространстве.

В общем, я активно занимался всем этим на практике. Например, организовывал тренировочные выходы для знакомых. Туда я собирал тех, кому это было интересно. Я считал так: если это понадобится, то я смогу принести пользу и возможно спасти чью-то жизнь.

«Стало всплывать что-то низменное, грязное»

Я был в первом полку КНГ [Казачья национальная гвардия Всевеликого войска Донского]. К примеру, участвовал с 21 января по 4 февраля в Дебальцевской операции. Последнее место, где я присутствовал во время ее проведения, это село Санжаровка. 

Где-то после мая я понял одну вещь относительно всей ситуации с Новороссией. Понял очень ярко отношение местного населения к добровольцам из России. Как только прекратились активные боевые действия, то у многих, так сказать, идея быстро стала забываться. Ну например, ради чего вообще каждый здесь воюет?

Алексей Г., фото из личного архива

Алексей Г., фото из личного архива

На четвертый месяц стало всплывать что-то низменное, грязное, мелкое. Идейные, которых очень много с России приехало, не погасли. Они не гаснут так быстро, как большинство других людей. 

И вообще человек, который живет идеей, не может себе дать слабость и подумать о том, что вокруг кто-то может твою идею просто использовать. Не может подумать о том, что кто-то может подставить тебя, предать или украсть. Да это просто не вписывается в тот набор переживаний и мыслей, которыми ты в тот момент живешь. В тот момент, когда с оружием в руках где-то на передовой. Ты просто не думаешь, что твои идеи могут использовать.

Один мой знакомый, прошедший всю войну, минувшим августом сказал при встрече: «На меня повесили гибель восемь мирных». А я знаю, как это случается. В 99% какой-то командир или штабист должен был подвести цифры и при этом избавиться от того, кто не продаст идею.

Но когда ты оглядываешься назад, то видишь: один раз твоим огнем попользовались — он не затух, еще раз попользовались — и он снова не затух. Значит не за горами и третий раз. В голове со временем появляется очень страшная мысль: «Получается зря все это? Ради чего жертвы все? Ради того, что бы одна грязная схема заменила другую? Ради того, чтобы избавиться от тебя и поиметь какую-то выгоду?» 

Со временем для меня все стало очень чуждо, плохо и словно меня изрезало изнутри поломанными острыми лезвиями, гнало в депрессию, невозможно было найти пути выхода, найти ответ на вопрос «Как это исправить?».

Со временем я начал видеть все по-настоящему. Я смог узреть, сколько я плохого своими руками сотворил, сколько боли, зла и разочарования после себя оставил. Короче, пора было домой.

Да и дома я был нужен, к тому же еще и учебу надо закончить. Я ведь даже шел в техникуме на красный диплом, но ради того, чтобы побыть «там» — в Новороссии — пришлось отчислиться по собственному. Иначе потом меня не могли бы восстановить без претензий.

Какие у меня планы на жизнь? Да общие планы: вот учеба в центре военно-воздушной подготовки, потом контракт.

Максим Норманн

Мы познакомились с Максимом (его позывной Норманн) в Луганске. Он просил нашу группу гуманитарщиков и вояк захватить его домой — все мы были из Воронежа. В тачке он дал мне послушать свой плейлист, протянув один наушник. Так мы и подружились.

Максим Трифонов. Фото из личного архива

Максим Трифонов. Фото из личного архива

После возвращения из Новороссии с Максимом было легко, попивая пиво, обсуждать эту войну и «тараканов», что от нее завелись. Я имею в виду «тараканы» в голове: проблемы психологические разные. У многих возвращавшихся было непонимание многих вещей, разрывы шаблона, странные ощущения, очень сильные и не отпускающие. Например, мысли о том, что такое суетная мелочь, а что проблема по-настоящему. 

Максим общался с людьми и по ту сторону фронта — он хотел узнавать, что думает человек с другой стороны, пытался примерить это видение мира на себя. Он не боялся услышать «другую правду», потому что ему точно и непоколебимо было известно, что именно его «правда» — это истина.

Мы верили в державу, в ее величественность, силу, в русский народ и русский дух.

5 августа в Воронеже мы с ним виделись крайний раз (в последний раз, — прим. «Спектра»). Обсуждали реальные предпосылки влияния [запрещенного в РФ] ИГИЛ на внутреннюю и внешнюю политику. Тогда же он сказал о своем намерении «съездить на юг». 

21 сентября я ему позвонил: абонент был вне зоны доступа — оказалось уехал в Курдистан.

Сегодня Алексей продает кальяны, постит в соцсети психоделические картины, пишет стихи и жалуется на полную психологическую дезориентацию. Его 26-летний друг Максим «Норман» Трифонов — в прошлом активный участник крымской кампании, обороны Славянска и боевых действия в ЛНР — подорвался на фугасе в Сирийском Курдистане в сентябре 2015 года. По словам рекрутеров из «Доброволец.орг», всего в Сирию отправились свыше сотни россиян, некоторым с опытом войны на Юго-Востоке Украины.