В доме милосердия в прифронтовой Камышевахе Луганской области сейчас живут 17 пожилых мужчин и женщин. Для них переезд в приют при православном храме оказался единственным способом выжить. Как церковный приход справляется с не самой типичной своей задачей, и кто живет в доме милосердия, выяснял hromadske. «Спектр» при поддержке «Медиасети» публикует материал полностью.

Лидии Кисаковой 81 год. Глаза давно стали ее подводить, но три года назад женщина ослепла совсем. Лидия хотела переехать в какой-то интернат, но ей отказали, поскольку за ней была готова ухаживать ее дочь. Впрочем, на деле такая опека стала для нее мучением:

«Так это же не ухаживание — такое, что не дай бог. Дочь воюет, обзывает разными словами, дерется, бросается. Я пошла в [поселковый] совет, просила: «Пожалуйста, ну хоть куда-нибудь». Ну что мне делать?! Хоть петлю на шею!» — причитает Лидия.

«Мне позвонили из поселкового совета Волчеяровки, рассказали ее историю, — вспоминает отец Сергий. — Что она в холоде уже которую неделю живет голодная. Я там не был ни разу, но говорили, что у нее дом уже как землянка. И они привезли ее к нам машиной поссовета».

В доме милосердия Лидия живет на втором этаже. Главное ее развлечение — осторожно спускаться по лестнице на первый этаж. Там под лестницей стоит лавка, на которой собираются насельники дома милосердия, чтобы что-то обсудить, вспомнить или просто побыть рядом с другими людьми.

«Как-то доживем. Спасибо батюшке нашему, матушке, что приняли, что ухаживают. Спасибо им, родненьким. Как будто родные отец и мать», — растроганно говорит женщина.

«Не перехвалите, Петровна», — смущенно отвечает отец Сергий.

«Я думаю, что не перехвалю», — улыбается Лидия.

Лидия Кисакова, 81 год. Фото: Макс Левин/hromadske

Дом милосердия: от открытия до обстрела

«В народе [такие места] называют домами престарелых — пугающее название. Но у нас при храме — дом милосердия. Милосердие должно проявляться к старичкам и тем людям, которые там проживают», — рассказывает 32-летний отец Сергий, настоятель Свято-Георгиевского храма Украинской православной церкви (Московского патриархата) в Камышевахе Луганской области.

Дом милосердия при храме существует с 2006 года. Предыдущий настоятель тогда уговорил луганского бизнесмена Владимира Полубатко вложиться в строительство.

На сентябрь 2014-го здесь проживало 5−7 человек, и не было никого из персонала — все, кто помогали, к тому моменту уехали из Камышевахи из-за постоянных обстрелов. Тогда отец Сергий принял на постоянную работу людей из местных, которые обеспечивали функционирование дома милосердия.

«До войны тут было намного проще — и людей больше, и спонсоров. Без спонсоров невозможно, тут бы уже все давно рухнуло. Если бы это [дом милосердия] было в городе, может и получилось бы без участия спонсоров. Прихожан больше, и все было бы легче делать. А в поселке, да еще и на отшибе… У нас основной спонсор остался — за его деньги это все строилось. Он привозит продукты раз в месяц. В прошлом году новый котел купил и установил», — рассказывает настоятель.

Но кроме основного спонсора, есть и другие организации и люди, которые помогают чем могут. К примеру, «Спілка самаритян України», которая работает в соседнем городе Золотое.

«Мы с отцом Сергием давно знакомы, еще задолго до войны, — рассказывает Раиса Барышок, которая работает в этой организации. — Созванивались с ним, он всегда с праздниками поздравлял. Спрашивали его, как дела. А он говорит — а у меня столько-то женщин и мужчин живет. И мы начали им помогать вещами и продуктами. Продукты мы получали от гуманитарных организаций. Вещи люди приносили нам, и мы передавали. Конечно, люди с удовольствием несли вещи».

Насельники Дома милосердия за обедом. Фото: Макс Левин/hromadske

Храм под «Градом»

Сейчас в приюте проживают 17 человек. Доходило и до 22-х, но с таким количеством персоналу справляться трудно.

«Может война сильно подтолкнула, но многие стали обращаться к нам, — говорит настоятель. — У кого-то жилье разрушалось из-за обстрелов, кто-то просто искал более отдаленное место, чтобы уйти от этих звуков. У нас были несколько бабушек с той [оккупированной] стороны. Из-за войны уезжали и оказывались у нас потом. Родственники также разъезжались кто куда мог, соответственно, их бабушки, мамы, дедушки, папы становились одинокими и тоже находили у нас убежище».

Впрочем, сам дом милосердия тоже находится очень близко к линии фронта — всего в шести километрах. Звуки обстрелов в Камышевахе слышали все годы войны, вплоть до июля 2020-го, когда начало действовать перемирие, которое, несмотря на периодические нарушения, соблюдается до сих пор. Но случались и серьезные обстрелы. Например, осенью 2014-го:

«Мы отслужили вечернюю службу, и я решил пойти прилечь. И только начал дремать — день тяжелый был, и такой грохот неимоверный — все дрожит. Мне казалось, что это двухэтажное здание вот так вот шатается. Матушка забегает перепуганная: «Ой, что это, что это?!» Говорю: «Падай на пол, потом будем выяснять!» Падаем на пол. Я какие молитвы знал — такие и читал. Страшно было».

«Мы немножко полежали, и поняли, что нам надо эвакуировать людей. На колясках спускали в подвал, там кровати подготовили», — вспоминает Наталия, жена отца Сергия.

«Я думал, что храм разнесло, пока мы в подвале были, оно так падало — не передать. Я выходил, думал, что одной стены нет. Я подошел, смотрю: окна целые, штукатурка целая. Я удивился тогда, потому что действительно страшно было», — признается настоятель.

Позже выяснилось, что боевики обстреляли Камышеваху из реактивных систем залпового огня «Град». Храм не пострадал, но крест на куполе наклонило ударной волной.

Александр Карих, 70 лет, показывает свои рисунки, нарисованные в Доме милосердия. Фото: Макс Левин/hromadske

Картины, рамки и иконы

Именно из-за войны попал в дом милосердия 70-летний Александр Карих. Они с женой жили в Горловке Донецкой области (ныне — оккупированная территория), но еще до войны переехали к теще в село Александрополье, неподалеку от Камышевахи. Из-за бюрократических проблем долго не получали пенсию, поэтому не могли купить ни угля, ни дров, чтобы обогревать дом. В печку отправился даже забор, но его хватило ненадолго.

Кто-то из знакомых рассказал им о приюте при церкви, но сначала они не решились туда переехать.

«Будем умирать тут, на месте», — спокойно вспоминает Александр слова своей жены.

Дом действительно был пригоден только для того, чтобы в нем умирать — дело было не только в холоде, но и в ужасных бытовых условиях. Но умирать не хотелось, и Александр все же попросил передать настоятелю, что они с женой хотели бы поселиться в доме милосердия.

«Я в это золотое время поверил в Бога. Сколько мне здесь было знаков! Перед смертью жены разбилась моя кружка керамическая! Думаю — что-то будет. Заболела Лида, забрали ее в больницу. Ее уносят на носилках, она улыбается, говорит: «Ты ж здесь не женись»», — вспоминает Александр.

Его главное хобби тут — рисование. 

«Сложнее всего рисовать руки и лицо, — говорит Александр, показывая эскизы ладоней. — Я рисовал, чтобы вспомнить. Я же [в последний раз] еще в 1975-м это все рисовал. Потом я, в основном, оформлял машины, лозунги (Карих работал художником-оформителем торговых предприятий — ред.). В Углегорске было 12 участков [работы], хотя бы три лозунга на каждый участок нужно было на каждый праздник!»

«Я люблю природу — с детства люблю! Людей как-то не очень», — добавляет он.

Рисует он в основном репродукции. С натуры рисовать не может, поскольку передвигается на ходунках, которые называет своим конем. Он часто рисует открытки, которые дарит на день рождения другим жильцам приюта. На некоторых рисунках написаны имя и даты — чтобы не забыть подарить.

Также Александр делает разные мелкие работы — ремонтирует всевозможную технику, точит ножи и ножницы.

«У него комната — как мастерская, — говорит отец Сергий. — Он там обложился болтиками, шайбочками, гаечками, отверточками, молоточками, топориками. Я ему говорю: «Саш, кто-то зайдет к тебе — испугается. Давай вынесем в подвал». «Батюшка, ну как? Понадобится болтик, кого просить принести? И никто же не поймет, какой мне нужно». Мы уже смирились. Но он молодец — фонарь сломался — запаял его, починил».

Еще Александр делает рамки для картин из офисной бумаги — технологию увидел в интернете, и немного ее усовершенствовал. Обрамляют его рамки и иконы, которые стоят в церкви.

Пишет иконы другой насельник — 64-летний Сергей Аксёненко.

— Долго вы здесь живете? — спрашиваю его.

— Года два, наверное, — с сомнением отвечает он.

— Вы? — удивленно переспрашивает отец Сергий. — Так вы же тут с 2010-го! Уже 10 лет.

— Ну да, и десяток где-то в Никольском. Время летит… — вздыхает Сергей.

— Он до этого был в Николо-Васильевском монастыре в Донецкой области. Ну, а потом сюда перешел, — поясняет отец Сергий, и шепотом добавляет: С памятью у него не очень.

Насельник рассказывает, что у него есть мечта стать монахом, но пока не выходит. Нужно, мол, еще и «желание коллектива».

Просим Аксёненко показать его работы. Он извлекает икону Серафима Саровского, стоявшую за иконой Сергия Радонежского, но на просьбу стать рядом соглашается не сразу. «Не достоин», — говорит он.

«Вот мне сейчас 64 года, — рассуждает мужчина. — У меня родных нет, близких нет. Ну, дочка одна живет, далеко отсюда. Мне остается только молитва. Как таковых у меня вариантов выходов нет».

64-летний Сергей Аксёненко показывает иконы Серафима Саровского и Сергия Радонежского. Фото: Макс Левин/hromadske

Ночью через линию разграничения

Еще совсем недавно 59-летний Николай Литвин жил в прифронтовом поселке Донецкий, который находится на оккупированной территории. Два месяца назад он возвращался домой после застолья с друзьями. Была темная ночь, он свернул не туда и случайно перешел линию фронта, чудом избежав растяжек и не натолкнувшись на позиции боевиков. Уже на украинских позициях его задержали и доставили в полицию в Горском. Там Николая допросили и проверили по базе.

««Ну, — говорят, — иди назад домой». А как я пойду домой?! Через военных опять?!» — недоумевает мужчина.

В итоге, полицейские связались с гуманитарной организацией «Проліска», а та подключила отца Сергия.

«Я без документов шел, у меня с собой [ничего не было]. Если б я знал, что попаду сюда, я взял бы документы, — смеется Николай. — У нас одно время русские солдаты стояли на поселке. [Они] ходили проверяли документы — без документов нельзя было в магазин сходить».

Друзья Николая, с которыми он выпивал в тот злосчастный день, до сих пор не знают, куда он исчез. Сам же он планирует оставаться в доме милосердия — ни семьи, ни работы в Донецком у него все равно нет. Уже здесь мужчина начал ходить на службы в церковь, чего ранее никогда не делал. 
Духовное и материальное

Очень часто в дом милосердия попадают люди, которые едва ли когда-то могли предположить, что окажутся там. Отец Сергий рассказывает об уже покойной Нине Федоровне из Алчевска:

«У нее в центре города была трехкомнатная квартира. Ее муж был то ли полковником, то ли генералом. Никакой черновой работы она не знала, все время была за мужем. А потом он умер. Внук подрос, начал бить ее. Один раз начал душить, и сказал: «Не уйдешь отсюда — я тебя убью». Она побежала в алчевский храм, а потом уже батюшка ее переправил сюда. Никто к ней не приезжал никогда. А потом, когда она умерла, ее сын приехал и попросил отдать ему свидетельство о смерти. Я говорю: «А зачем оно вам, вы же не интересовались ее жизнью, судьбой». А он говорит: «Ну, там же квартира у нас, надо же квартиру [переписать]»».

Один из главных вопросов к таким учреждениям — насколько благоприятные там созданы условия для комфортного — как в бытовом, так и в психологическом смысле — проживания.

«Видно, что все, кто здесь находятся, окружены теплом и заботой, — говорит психологиня «Восток SOS» Русана Дикая, которая побывала в доме милосердия вместе с журналистами hromadske. — На самом деле, для человека это самое важное — когда он находится в безопасности, чувствует себя принятым. У него сохраняется социальный контакт, у него есть общение. В пожилом возрасте это очень важные, базовые вещи, которые сильно влияют на психическое и психологическое состояние человека. Здесь созданы очень хорошие условия, и самое важное — душевная, духовная атмосфера».

Насельники Дома милосердия в Камышевахе Луганской области. Фото: Макс Левин/hromadske

Роль государства

В Министерстве социальной политики сообщили hromadske, что в Украине нет программ, направленных на помощь пожилым жителям прифронтовых территорий. Одним из наиболее важных там назвали проект «Мой телефонный друг» (реализуется ЮНИСЕФ и Украинской волонтерской службой), направленный на предоставление психологической поддержки гражданам преклонного возраста и людям с инвалидностью, связанной с распространением коронавируса с помощью телефонного волонтерства.

«У нас 293 зарегистрированных участника, а всего к нам обращались 397 человек, — рассказали журналисту hromadske на «горячей линии». — Некоторые потом оказались от участия. Например, сначала бабушка [во время первого звонка, когда ее регистрируют] говорит: «Да-да, мне нужно», а потом, когда она уже разговаривает с волонтером, то говорит: «Извините, мне не общение нужно, а продукты». И тогда мы передаем их контакты организаций, которые помогают продуктовыми наборами».

Из 293 пожилых людей, участвующих в проекте, 13 — из Донецкой области и 7 — из Луганской.

Территориальные центры социального обслуживания предоставляют людям преклонного возраста различные услуги, однако в зависимости от региона их количество отличается. Скажем, в Украине действуют 94 бесплатных столовых, которые обслуживают более 17 тысяч человек. Однако в Донецкой области действует всего одна такая столовая, а в Луганской — ни одной.

Также в Украине, по данным Министерства социальной политики, за счет районных бюджетов работают 327 отделений стационарного ухода для постоянного проживания, в которых нашли приют 10,8 тысяч человек. При этом в Луганской области всего одно такое учреждение на 30 человек (кроме того, тут функционируют четыре интерната для граждан пожилого возраста и людей с инвалидностью на 295 человек). Конечно, эти учреждения не могут покрыть реальных потребностей, — людей, которые хотели бы переселиться в приют, значительно больше, чем вакантных мест.

«У нас сейчас очень много людей таких, которые нуждаются — пенсия маленькая, коммунальные услуги — большие. Раньше гуманитарная помощь была, у бабушек хотя бы продукты всегда были, сейчас никакие гуманитарки уже не заезжают», — говорит волонтер из Золотого Раиса Барышок.

По словам отца Сергия, в дом милосердия пытаются попасть значительно больше людей, чем он способен принять. «Если бы мы брали всех, кто говорил, что хотел бы к нам, то у нас уже жили более ста человек. Но это нереально», — говорит настоятель.

Свято-Георгиевский храм — один из немногих в области, который продолжал работать весь советский период. Сейчас он также уникален тем, что при нем действует дом милосердия. Таких домов нет ни в Луганской области, ни в соседних регионах.

Спрашиваю настоятеля, что было бы с теми, кто живет в доме милосердия, если бы не дом милосердия.

«Мы, как церковь, оптимистически смотрим на вещи — надеемся, что Бог не оставил бы этих людей, — говорит настоятель. — Но у нас живет Светлана. Она зимой [у себя дома] согревалась, что укутывалась в одеяло и зажигала свечу. Может быть, ее бы уже и не было. Сколько бы она так выдержала? А в таких условиях, как Александр [Карих] жил, это просто не передать словами».

Вовлеченность в жизнь прихода здесь считают одним из самых действенных способов социализации насельников дома милосердия.

«Стараемся подсластить немножко их старость, чем можем, — говорит отец Сергий. — Стараемся находить какие-то утешения для них. Уделять им внимание, заботиться. Чтобы они чувствовали, что они не брошены, сыты, что они в тепле. Стараемся какие-то подарочки им делать. На общие молитвы зовем, виноград перебирать, картошку чистить. И это на них сказывается очень положительно — они общаются, шутят, улыбаются. Это приносит им радость».

«Самому себя надо немножко веселить. И людям помогать, — вмешивается в разговор проходивший мимо Виктор Данько, один из насельников дома милосердия. — Видишь, что загрустил, надо найти такой момент, чтобы выйти из этого положения. «Почему мы загрустили? Давайте споем!»

— А что вы поете? — спрашиваю Виктора.

— Что я пою? Все пою!

— Спойте что-нибудь, — прошу его.

И Виктор во весь голос запел «Белоснежную вишню» — песню об одиночестве, ожидании и любви.

Расцвела под окошком белоснежная вишня,

Из-за тучки далекой показалась луна.

Все подружки по парам в тишине разбрелися,

Только я в этот вечер засиделась одна.

Со вторым куплетом мужчина справляется хуже — путает слова, вставляет строку из третьего куплета. Перед последней строкой он делает длинную драматичную паузу, и заканчивает петь почти шепотом, словно за эти секунды у него перед глазами пронеслась вся жизнь — не то его собственная, не то лирической героини песни.

«Надо веселиться! — делает он неожиданный вывод из грустной песни. — Кто нас развеселит, если мы сами себя не развеселим? Хоть пять минут в сутки, но все равно душу нужно чем-то обрадовать!»

Подсластить старость. Как дом милосердия спасает жизни стариков в 6 км от линии фронта в Луганской области