Послушай, сынок, если бы год назад тебе сказали, что государство залезет в твой аккаунт на «Госуслугах», что приравняет пусть даже и не прочитанное тобой электронное сообщение к подписанной повестке из военкомата — ты бы бежал. Ты ведь и так бежал, даже когда не было еще никакой мобилизации. Бежал от самой мысли, что можешь быть вовлечен в несправедливую войну. Тогда в Украине воевали только профессионалы, только контрактники, но ты не хотел никого убивать и самое наличие такой теоретической возможности было для тебя невыносимо.

Антивоенные протесты не дали никакого результата. Надежды на скорое окончание войны не оправдались, и ты бежал из страны, чтобы, паче чаяния, не стать частью ее людоедской политики.

А потом медленно-медленно потекло время. Поначалу ты смотрел сводки с фронтов каждый час, потом стал смотреть каждый день, потом раз в неделю. Как ни страшно это признавать, они приелись, эти сводки с фронтов. Яркие эмоции вспыхивали лишь иногда: расстрелянные мирные жители в Буче, девочка, погибшая в Виннице, разбомбленный дом в Днепре, желтая кухня, висящая над бездной…

Иллюстрация Алиса Кананен/SpektrPress

А мир тем временем не принял тебя, никто не обрадовался тебе, куда бы ты ни поехал — в Грузию, в Армению, в Казахстан, в Латвию, в Германию — нигде не встречали тебя с распростертыми объятиями. И даже наоборот — кое-где на том основании, что ты русский, отказывались сдать тебе жилье.

Сбережения твои кончились, приличной постоянной работы ты не нашел, языка не выучил (да и кто бы мог выучить всего-то за год?), удивительной любви с экзотической красавицей — не случилось. Так себе была жизнь. Изгнанническая была жизнь.

В России тем временем все шло более или менее своим чередом. Работали театры (ну, да, пусть и с Z на фасаде). Работали кафе (ну, да, в пару из них ворвались хулиганы и заставляли посетителей петь гимн, но ведь всего в два из тысяч). В кино показывали фильмы (ну, да, пусть пиратские, но ведь те же самые, что везде в мире). В сентябрьскую мобилизацию забрали три сотни тысяч человек, но никого из твоих друзей. Десятки тысяч погибли, но никто из твоих знакомых. Какого-то человека арестовали в Московском метро за то, что читал в собственном телефоне запрещенные в России медиа. Другого арестовали за то, что его дочь нарисовала в школе пацифистский рисунок, а девочку определили в детдом. Владимиру Кара-Мурзе запросили четверть века тюрьмы за слова… Но это все казалось единоразовыми эксцессами. Ничего подобного не случилось ни с кем из твоих друзей и знакомых.

И ты решил вернуться. Home, sweet home! Старая работа. Старые друзья. Возможно даже удастся наладить отношения с бывшей девушкой. Когда Владимир Соловьев кричит по радио, что надо, дескать, применить в Украине ядерное оружие, тебе это кажется истерическим бредом маргинального немодного кликуши. Когда парламент принимает закон об электронных повестках, обязующих всякого пользователя портала Госуслуги явиться в военкомат, тебе кажется, что отвертишься как-то и тут, ты утешаешь себя мыслью, что на работе тебе обещали бронь.

Год назад насущной причиной для отъезда послужили тебе новости куда менее страшные, чем эти теперешние. Но ты свыкся. Ты устал скитаться, ты устал питать несбыточные надежды на перемены к лучшему. А каждодневные медленные перемены к худшему тебя уже не так пугают — ты свыкся с ними.

Иллюстрация Алиса Кананен/SpektrPress

Я даже не буду кричать тебе «Беги, глупец!» Я знаю, что у тебя нет сил послушаться этого крика. А у меня самого больше нет сил на этот крик.

Я читал где-то, что если лягушку бросить в кипяток, она выскочит из кипятка отчаянным, с напряжением всех сил прыжком. А если лягушку положить в холодную воду и поставить эту воду на медленный огонь, то вода будет нагреваться постепенно, лягушка будет иметь время привыкнуть к каждому новому градусу, не поймет, на каком именно градусе следует предпринять отчаянный, с напряжением всех сил прыжок — да так и сварится насмерть.

Алеша, беги! Валерий Панюшкин об исключительных юридических зонах