В московских выставочных залах введена цензура. Составлен «черный список» художников и кураторов, которых запрещено приглашать в музеи и галереи. Формируются специальные комиссии, которые фильтруют контент выставок. В крупных музеях, вроде Третьяковки и Пушкинского, появились специальные «заместители по общим вопросам» — они устанавливают надзор за сотрудниками, контролируют деятельность музея и ограждают от «нежелательных» контактов.

Обо всем этом «Спектр» поговорил с арт-куратором и историком архитектуры Александрой Селивановой, которая работала почти во всех знаковых музеях Москвы. Еще школьницей она пришла в Музей Булгакова, затем работала в Еврейском музее, в Музее Москвы, а до прошлого года была куратором галереи «На Шаболовке» и возглавляла Центр авангарда.

Башня бюрократии

— До лета 2022 года вы руководили Центром авангарда. Почему ушли?

— В последние несколько лет все стало приобретать довольно чудовищные формы. Раньше я узнавала, что в Москве находится какой-то крупнейший исследователь архитектуры из Германии или США, и у меня была возможность быстро договориться и его пригласить. Это все элементарно согласовывалось — мы подавали бумажку что будет лекция, и все.

Потом началась эпоха самоцензуры — прежде всего, со стороны ОВЗ (объединение «Выставочные залы Москвы»), в который входила и наша галерея. Начались какие-то штуки, вроде того, что надо задолго до событий утверждать программу, каждое мероприятие сопровождалось целой стопкой предваряющих и последующих документов. Заключались договора с каждым лектором — при том, что лекции у нас бесплатные, и ничего им не платят. Постепенно все превратилось в какую-то невероятную кафкианскую башню бюрократии.

— А кто эту башню построил?

— Это происходило на уровне ОВЗ и, конечно, столичного Департамента культуры, который вводил все новые и новые требования. В какой-то момент стало невозможно страховать экспонаты, поступавшие от частных коллекционеров. Это практически приходилось делать на свои деньги. Как все было устроено в плане финансирования — это вообще отдельная история, я вряд ли могу ее озвучить… 

— А я и так представляю. Схема примерно одинаковая, мне кажется, во всех госучреждениях. Вы обязаны заключить договор с вашим подрядчиком (лектором, художником и т.п.). Он должен выиграть тендер, для чего обычно находят еще несколько подставных участников. При этом деньги ваш подрядчик сможет получить не раньше, чем через полгода после мероприятия, хотя платить ему надо прямо завтра… Приходится платить из своего кармана, а потом либо как-то компенсировать себе расходы, либо просто забыть о них… И что же было с вами дальше?

— Постепенно наши выставки превратились в абсолютно благотворительные мероприятия. Они делались на чистом энтузиазме людей, которые с нами работали, но нам хотя бы говорили за это «спасибо», у нас была репутация и популярность, которые компенсировали всю эту бюрократию. Но потом все стало еще хуже. Мы превратились в «худших», самых «экономически несостоятельных», «убыточных»…

— Это в чьих глазах?

— Непосредственно в глазах руководства ОВЗ. Почти два года назад туда пришли люди, видимо, спущенные «сверху», которые вообще не понимали специфику музейной и выставочной работы, которые рассуждали категориями эффективности и госзадания.

— Что за люди?

— Директором была Ксения Фаресова, но она просто менеджер. А при ней был советник Петр Куршин — совершенно особый человек (до 2020 года Куршин руководил подразделением ГБУ «Малый бизнес Москвы», также его полный тезка числился руководителем фонда «Своих не бросаем», который оказывал помощь «журналистам и соотечественникам, столкнувшимися с дискриминацией за рубежом» — Ред.). Он очень быстро стал чем-то вроде Миронова в фильме «Обыкновенное чудо», типа «министр-администратор». Первое, что он сделал — ввел дресс-код. Как сотрудники всех галерей Москвы, входящих в ОВЗ, должны одеваться «в клиентской зоне». Что можно носить, а чего нельзя.

— Чего нельзя, например?

— Короткое, яркое, пятнистое… Мы смеялись, конечно. Но потом стало не до смеха, потому что вслед за этим пошли довольно жесткие собеседования с вопросами типа: «В чем конкретно выражается ваш доход за этот год?». Или такие рассуждения: «Зарплата у руководителей детской студии вашей галереи 25 000 рублей. Но доход студии низкий, и значит, вы вашу зарплату не отрабатываете». Короче говоря, это были разговоры о том, что надо ввести эффективный менеджмент, а наша репутация не имеет никакого значения, потому что мы не выполняем госзадание по посещаемости и по проданным билетам. К слову, это были ковидные годы: детей вообще никуда не выпускали, детские занятия были невозможно проводить, при этом эффективность по школьникам — главное, чем мы были должны отчитываться.

«Мы все понимаем, но мы в такой реальности»

— Вводилась ли у вас цензура и в чем это проявлялось?

— Нас это сперва не затрагивало, потому что-то, чем мы занимаемся, было этим людям непонятно. Мы не выставляли современное искусство, у нас не было диспутов о современной поэзии. Внимание привлекали другие галереи, классический пример — «Пересветов переулок», где была куратором Даша Серенко… У них были довольно острые выставки и проекты. Они там, например, делали полушуточный проект типа «Митинг голубей» (имеется в виду перформанс «Партия голубей. Пленэр» — Ред.), это было «забанено». Дашу заставили уволиться. В основном, отреагировали на фамилии приглашаемых людей, ну, и на название. То есть дальше названий <в руководстве ОВЗ> никто не шел.  

— Но почему все-таки вы ушли?  

— Когда началась война, вернее, летом 2022 года, из столичного Департамента культуры по всем подведомственным учреждениям было спущено распоряжение: необходимо согласовывать всех приглашаемых лекторов, кураторов, художников — с составлением на них досье. Для всех нас, для руководителей галерей, был устроен общий зум, где нам с прискорбием сообщили: «Мы все понимаем, очень неприятно, но мы в такой реальности…» Короче, всем было предложено выполнять работу за проверяющие органы — то есть еще на первичном этапе проверять тех, кого ты зовешь: на лояльность, на участие в акциях, на соцсети, подписывал или не подписывал человек письма, вот это все… Я сразу сказала «до свидания». Справедливости ради, сразу несколько моих коллег заявили, что это просто вопиюще, это не их сфера деятельности и так далее…

— Также, справедливости ради, стоит отметить, что кто-то из ваших коллег, видимо, согласился?

— Большая часть, к сожалению, осталась. Люди старше 50 лет сказали: «Мы привыкли к разной хрени, мы как-нибудь выйдем из положения, в советские годы мы как-то жили и ничего, умудрялись разное делать». То есть — отряхнемся и пойдем дальше, продолжим наше полезное с гуманитарной точки зрения дело. Им было это неприятно, но знакомо. Кто-то тихо ушел, без всякого хлопанья дверьми. Я сказала, что в этом участвовать не буду, и в заявлении на увольнение написала, что я против подобной деятельности. Кстати, на тот момент несколько выставок в других галереях уже отменили.

— Из-за чего?

— Фамилии <участников> были «неправильные». Я точно знаю, что летом 2022 уже существовал <черный> список художников и кураторов — он очень странный, там есть явно случайные люди, непонятно, по какому принципу он формировался. Но если вдруг оказывалось, что фамилия есть в этом списке, сверху спускалась бумага, что мероприятие нужно отменить, либо убрать имя с афиши.

— Можете привести пару фамилий из списка?

— Из музейных кругов, например, там был интересный художник Дмитрий Гутов. Мария Сафронова из галереи «Триумф», получившая в 2021 году премию «Инновация». <Театральный художник> Евгения Ржезникова. Очевидный пример — Анна Наринская, которая делала кучу выставок. Кира Матиссен: она должна была делать коллективную выставку — то ли в галерее на Нагорной, то ли на Варшавке, и у нее стали выкидывать участников одного за другим. А потом сказали и ее саму убрать.

— Это все были решения на уровне руководства ОВЗ?

— Да. Кира разослала всем письмо, мол, такая история, если хотите, давайте выставимся, но я уже не смогу участвовать. Естественно, все художники сказали «нет». В итоге, к счастью, она весь этот проект выставила в «Зверев-центре», он частный и пока что сам решает, что и как.

— Что еще вам говорили на том зум-собрании?

— Например, мы не могли больше сотрудничать с «недружественными странами», с посольствами. Было сказано: если, не дай Бог, проект с каким-то посольством, то согласование займет больше 3 месяцев. Также нельзя было сотрудничать с негосударственными частными учебными заведениями — ясно, что в первую очередь имелись в виду «Вышка» (Высшая Школа Экономики) и «Шанинка» (Московская Высшая Школа Социальных и Экономических Наук). Кроме того, было сказано, что на следующий год выставочный план должен быть пересмотрен, исходя из максимально неострых, неболезненных тем — например, экология (что смешно), краеведение, локальные истории и так далее.

— А как насчет патриотической тематики? Деградация Европы? Роль России в формировании многополярного мира?

—  Тогда еще такие «темники» не спускали, но я вижу, что сейчас некоторые мои коллеги успешно делают это сами. Например, в галерее «А3» проходит выставка «Имя Героя — Имя Победы». В общем, некоторые люди прекрасно в этом ориентируются.

Отмененная 9-я Московская биеннале современного искусства. Скриншот видео Moscow International Biennale/YouTube

Неудобные темы, удобные замы  

— Что происходит в больших музеях? Там то же самое, что в галереях?   

— Приблизительно. Важно вот что. В ноябре Путин подписал указ о традиционных ценностях («Об утверждении Основ государственной политики по сохранению и укреплению традиционных российских духовно-нравственных ценностей» - Ред.) — там, наконец, очень внятно прописаны основания для всех цензурных действий. Потому что прежде это нигде не было зафиксировано. Все отмены и запреты проводились в «сером» формате. Например, нам было сказано, что мы просто не можем называть художникам причину отмены. Приходилось изворачиваться. А сейчас есть законодательная база. В указе прямо прописано: требуется создание специальных комитетов, рабочих групп, которые будут выполнять вот эту <цензурную> функцию. Я знаю, что такие группы при Департаменте культуры уже есть. И сейчас запреты происходят не только постфактум (когда уже открылась выставка или вышел спектакль), но и в процессе монтажа. То есть монтируется выставка, приходит комиссия: «А это что? Уберите». У меня много контактов с разными музеями, такие вещи действительно происходят.

— К чему придираются комиссии?

— «Неудобные» темы. Потому что «неудобные» имена отсеиваются уже на этапе подачи заявки. Комиссия оценивает визуально, ходит и смотрит, что и как выставлено.  

— А как вы оцениваете перестановку кадров в музеях?

— Очень важно отметить, что там появились специальные «заместители». Они есть в Пушкинском музее, в Третьяковке, в «ГЭС-2»… Эти замы по сути отвечают за цензуру. Такие «агенты» внутри, типа, «первый отдел».

— Проводят «линию партии»?

— Скорее, контролируют повестку и настрой. Первое, что запросил такой «зам» в ГМИИ им. Пушкина — Олег Чепурной (полный тезка этого человека до весны 2022 года занимал пост начальника пограничного архива ФСБ — Ред.) — это доступ к личным делам сотрудников. Начальница отдела кадров сумела, опираясь на законодательство, ему как-то отказать. Тогда он переключился на составление списков «обменного фонда коллекции». Кроме того, без его участия, директор музея не может встречаться с представителями иностранных посольств. В Третьяковке тоже появился «заместитель по общим вопросам» Сергей Мишин (полный тезка этого человека ранее руководил департаментом безопасности Росгосцирка — Ред.) Кстати, его предрекали новым директором, но в итоге поставили Елену Проничеву. Таким же «замом» в «ГЭС-2» была поставлена Екатерина Кибовская (ее должность называется «директор по связям с государственными органами» — Ред.) — она сестра Александра Кибовского, руководителя московского Департамента культуры.

— Может, это просто кумовство?

— Не вполне. Все это решения, имеющие определенный политический и экономический смысл, ведь их пересаживают с места на место, а не просто пристраивают.  

«Культрас» как предчувствие

Важно еще сказать, что уже давно существует телеграм-канал «Культрас», который последние года четыре занимается тем, что публикует доносительский контент — по нему очень часто принимаются кадровые решения. Это как бы такой «флюгер».

— А кто владеет каналом?

— Возможно, он имеет отношение к Ивану Демидову. Но это неточно.

— Это который был замминистра культуры в 2012−2013 году?

— Он уже уверенными шагами движется к посту министра, мне кажется. Сейчас он возглавляет музейно-выставочное объединение «Манеж» и, собственно, он забрал туда и Куршина, когда на того собрали целую папку компромата за его финансовые махинации… Короче, в канале «Культрас» реально можно проследить, что где-то на кого-то начинается атака. Так, например, случилось с <бывшим генеральным директором Государственной Третьяковской Галереи> Зельфирой Трегуловой. Она была мишенью уже очень давно, и посты в «Культрас» про Третьяковку всегда были из серии: «И вот на это выделяют деньги, вы только посмотрите!» Все это длилось больше двух лет, но было очевидно, что под ней шатается стул. А следующей мишенью, видимо, будет <директор ГМИИ им. Пушкина> Марина Лошак — как известно, у нее скоро истекает контракт.

— Правда ли, что жалобу на «несоответствие традиционным ценностям», после которой началась проверка Третьяковки, написал Федор Лентулов — правнук великого художника Аристарха Лентулова?

— Судя по всему, да. Во-первых, он сам, как мне известно, говорил об этом одной моей знакомой в кулуарах. Во-вторых, достаточно посмотреть его фейсбук и увидеть, что у него большая обида на Трегулову в течение многих лет. Вопрос лишь в том, почему он не подписал жалобу своим именем (жалоба была подписана «Сергей Шадрин» — Ред.).

— В Москве вообще осталось куда ходить после всех этих грандиозных реформ?  

— Осталось, конечно, но если я буду называть конкретные места, то им, боюсь, поплохеет.

— То есть это какие-то подпольные места?

— Ну, примерно. Есть люди, которые не уехали, они делают выставки на разных площадках, конечно, в первую очередь, не на государственных. Есть пласт художников и художниц, среди которых довольно много студентов, и они продолжают высказываться… Для них практически нет официальных открытых пространств. Это какие-то проекты в лесах и полях. Это перформансы, на которые попадают 20 человек, узнавших о событии по «сарафанному радио». Это проекты в регионах, до которых из Москвы еще не успело долететь. Короче говоря, такие лакуны, до которых еще не добрались — они существуют в мерцающем режиме, не привязанные к конкретным местам. 

— Не кажется ли вам, что это все напоминает 80-е, если не 60-е годы? Подпольные выставки, квартирные чтения? Не идем ли мы туда?

— Да мы уже там. Мы там и находимся. И в то же время, это не совсем «совок», сейчас другое время, все это объединяется с каким-то безбашенным сумасшедшим гламуром, проходят гала-выставки за огромные деньги. В питерском «Манеже» — «История русского балета». В московском «Манеже» — «Дворец культуры СССР». Мне вот только что пришло приглашение на премию The Art Newspaper Russia. Там будут люди в вечерних платьях, будет играть музыка, будет видеоарт, который делали не последние, прямо скажем, художники. И параллельно — происходит то, что происходит. Это абсолютно пост-пост-пост-постмодернистская реальность. Удивительно шизофреническое состояние.