Foto: no ģimenes arhīva

На фото: Марат Гельман с сыном Петром в Черногории.

- Последнее время складывается ощущение, что все представители творческой интеллигенции, недовольные руководством Путина, стекаются в страны Балтии. Вы как в Черногории-то оказались?

- А нам в Черногории кажется, что все едут к нам. Россия большая, если уж она массово побежит — хватит народа и на Латвию, и на Черногорию, и на Лондон с Ниццей… Я не скрываю, что первоначальным импульсом для моего отъезда стал именно факт, что в России все не слава богу, а, помимо этого, у меня начались личные сложности отношений с властью.

Мне кажется, лучше, чем в Черногории, к русским не относятся нигде на Земле.

Впрочем, даже если бы в России все было слава богу, я бы и тогда согласился на Черногорию — уж очень интересный проект тут предложили — создавать новую культурную политику страны по заказу министерства культуры. Мои партнеры — директор Национального музея Петр Чукович и Нейл Эмильфарб (американский бизнесмен, владелец компании Statex, комплекса Dukley Gardens и пристани в Будве, — прим. Ред.).

Стали опрашивать черногорцев, что интересного их страна может дать миру? Большинство отвечало: Way to spent free time. Местные жители очень не любят работать и всячески подшучивают над своей ленью, зато умеют классно проводить свободное время. И мы их поддержали: давайте вместо того, чтобы восстанавливать после санкций промышленность и сельское хозяйство, создадим страну, где лучше всего проводить свободное время. Помнится, когда я предлагал нечто подобное в Перми, всегда находились «красные директора», которые говорили: нет, надо восстанавливать промышленность. А тут — все «за». Так и родился наш проект Dukley European Art Community.

В декабре будет два года, как я сюда переехал, а уже в мае Европейский туристический союз выпустил информацию, что все страны, коме Черногории, потеряли 30−40% русских туристов. И выяснилось, что наша бурная фестивальная активность, направленная на расширение туристического сезона, главный магнит. После этого нам отдали роскошное 5-этажное здание бывшего морского пароходства в Которе, где мы и развернулись.

- И какие успехи?

- Назову лишь три цифры. В Черногории живет всего 670 000 человек, русская диаспора зимой составляет 12 000 человек — те, кто тут живет круглогодично. Русскими тут выкуплено 70 000 единиц недвижимости — домов и апартаментов, а значит в летний период число русских вырастает до 200 000. Это не считая туристов, которые живут в гостиницах — там русские на втором месте, на первом — сербы. Скажем, город Будва, в котором я живу — становится полностью русским. Другой речи и не услышишь. Понятно, что весь сервис по-русски тут есть.

- Благодарные черногорцы вам, наверное, подарили и апартаменты, и гражданство, и орден дали какой-нибудь?

- Вид на жительство у меня был изначально, по контракту. Гражданство менять пока не планирую — все же люблю я Москву и надеюсь, что власть и обстоятельства когда-то поменяются. Квартиру себе купил сам. Насчет ордена… черногорцы так уверены в том, что их страна лучшее место на земле, что принимают за норму, когда к ним едет столько туристов. Сами они работать не любят, поэтому охотно отдают в аренду свои отели-рестораны — россияне их развивают. Мне кажется, лучше, чем в Черногории, к русским не относятся нигде на Земле. После закрытия Турции, у нас в этом году очередной прирост руссо-туристо — на 8%.

Я вижу в этом и наш вклад. Только за год Dukley European Art Community сделала 50 интересных выставок и пять фестивалей. Я привык, что вокруг меня много событий и весело. Здесь, вообще, все легко дается. И если кто-то еще сомневается, то утверждаю: за пределами России все делается проще. Может, кроме простых денег. Да и то, это раньше деньги в России были простыми — сейчас там все непросто.

Foto: Publicitātes foto.

На фото: Марат Гельман с писателем Александром Генисом (слева) и художником Виталием Комаром.

- С родиной вы пока завязали?

- Читаю новости оттуда и снова убеждаюсь, как вовремя уехал. Мне 55 лет — жалко тратить время на всю эту борьбу и возню. Мне еще надо как минимум два крупных проекта сделать. Первый — WWW. Кроме того, сейчас в лондонской галерее Saachi Фондом Цукановых (Игорь Цуканов — известный меценат, — прим. Ред.) пригласил меня и Андрея Ерофеева создать проект, посвященный 100-летию Великой октябрьской социалистической революции.

В Лондоне этим занимается не только Saachi. Скажем, Национальная галерея Tate Modern делает большую выставку Red Star Over Russia— пройдется по русскому авангарду и конструктивизму: Лисицкий, Клуцис, Кабаков… И в других местах будет много интересного. Думаю, столица празднования 100-летия Великой октябрьской социалистической революции будет именно в Лондоне, а не в Москве.

- Может, и отметит, но мне интересно, какой акцент они сделают в этом праздновании. Тут возможны два варианта — «Коммунисты, вперед!» или «Боже, царя храни». Я бы, на их месте, выбрал второе. Мол, сволочи, большевики, нашего царя угробили.

- А какой девиз у вас?

- Наш проект называется Art is Riot («Искусство как бунт») с участием «Пусси райот», Петра Павленского, Олега Кулика, группы «Синие носы» и других. Такой русский революционный акционизм. Одни постебаются, как это делают «Синие носы», другие, выступят на абсолютном серьезе, как Павленский… Получится исследование революционности со всех сторон.

- Кстати, что вы думаете о действенности современного русского акционизма — достигают ли они заявленной в акциях цели?

- Все зависит от ситуации в стране. Скажем, в 90-е годы Александр Бренер делал вещи очень похожие на те, что потом устраивали «Пусси райот» — у него была акция на Красной площади (на лобном месте он пел «Ельцин выходи!»), акция в Елоховской церкви в 1995 году (он ворвался во время богослужения, все крушил и кричал «Чечня! Чечня!»). В итоге что? Один раз просидел в милиции 4 часа, другой раз — ночь. Заплатил 500 рублей штрафа. Никто об этом и знать не знает.

«Пусси райот» вроде сделали тоже самое, но куда эффективнее. Это говорит о том, что эффективность акционизма зависит не столько от усилий художников, сколько от ситуации в обществе. Если ситуация здоровая — не очень эффективно, если больная — очень.

- Если оставить в стороне моральную сторону вопроса, то в чем эффективность? Цель своей акции в храме Христа Спасителя девушки обозначили, как «Богородица, Путина прогони!» В итоге популярность российского лидера лишь выросла.

- Искусство — это не лекарство, а боль. Главное, что они показали проблему, привлекли к ней внимание. Например, показали, что в России сейчас есть две больших страты в отношениях с религией — религиозные и верующие. Первые — это те, кто невзирая на заповеди Христа, готовы защищать церковь, как институт современного общества. Вторые, для которых важно именно слово Христа, а церковь — институт-посредник. Как раз истинно верующие проявляли милосердие к «Пусси райот», даже в чем-то с ними соглашались — им-то не нравится слияние церкви и государства. Религиозные сплотились, защищая институт, во имя чего готовы были нарушить христианские заповеди.

Также они показали, как работает судебная система в России — до «Пусси» тысячи людей сидели в тюрьмах по неправедным приговорам, лишь потому, что не нравились власти, и никого это особо не интересовало. Помню, когда я стал активно защищать «Пусси», у меня спрашивали: а почему тогда ты того-то и того-то не защищал? И они были правы. Именно «Пусси» привлекли внимание к тому, что в России абсолютно подконтрольный суд. Так что они сделали важное дело.

При этом, что в России, что за рубежом стало действительно меньше людей, желающих «прогнать Путина». И если в России все более-менее понятно, то по поводу отношения к нему на Западе у меня есть собственная теория. Там аналитики поняли, что «прогнать» — не решение проблемы. Было время, когда они хотели влиять на Путина (сразу после Крыма), потом прогнать Путина, а сейчас просто взяли паузу. Смотрят, как он разрушает страну, экономику и думают: был вроде демократичный «хороший» Ельцин, пришел недемократичный «нехороший» Путин, если даже прогоним Путина и придет кто-то «хороший» — где гарантия, что следом снова не придет кто-то плохой? Похоже, что для реальных изменений нужно демонтировать некую важную составляющую этой власти, которая позволяет воспроизводить тиранов. Поэтому Запад сейчас застыл в ожидании…

Foto: Publiciātes attēls (no žurnāla «Afiša» vāka)

- К слову, именно вы и были среди «воспроизводителей тиранов» — занимались политтехнологиями на первых выборах Путина… Теперь что, сожалеете?

- Да. Поэтому и не иду в оппозицию — говорю: я вас буду дискредитировать.

- Что вас тогда на рубеже веков соблазнило в кандидатуре Путина или это был Just a business?

- Надо признать, что в 1999 году Путин был другим. Точнее, мы его тогда толком не знали. Впрочем, если представить себе Кремль и нашу подобострастную элиту, то любой человек за такое количество лет мог бы сойти с ума и начать терзаться мыслью: я все же Юлий Цезарь или Александр Македонский? Только представьте: 15 лет ты сидишь в огромном кремлевском кабинете, а к тебе все ходят, бьют лбом в пол и кричат, что ты самый великий на Земле! Ну кого это не порушит? Поэтому закон о том, что даже самому прекрасному президенту нельзя больше двух сроков — это очень мудро.

Тогда в 1999 году я вел избирательную кампанию «Союза правых сил», мы выиграли выборы. Частью этой кампании стала поддержка выдвижения Путина на выборах в президенты. Когда началась собственно президентская кампания, мне Боря Немцов сказал: мы обо всем договорились — наш штаб участвует в работе предвыборного путинского штаба. И понеслось…

То есть, да, моя ответственность, безусловно, в этом есть. Я о многом сожалею, но преувеличивать свою роль в этом тоже не склонен — от меня там не так уж многое зависело. Боря Немцов, который погиб от их рук (я так считаю), был в то время тоже очень оптимистично настроен по поводу Путина… Я в этой кампании участвовал по 2004 год, после чего покинул штаб…

- Почему?

- После взрывов и теракта в Беслане они отменили выборы губернаторов — это было настолько абсурдно, что стало ясно: ОНИ пошли какое-то другое государство строить. Закончилась преемственность с Ельциным. Мне в этой стройке участвовать не хотелось. Тогда я просто ушел из политики, не став оппозиционером…

Когда после Путина пришел Медведев — какой-то морок на многих нашел, поверили, что сейчас модернизация пойдет полным ходом. Я тогда активно действовал, был членом Общественной палаты, членом «Большого правительства» (портал, который должен был позволить каждому гражданину включиться в политическую дискуссию, — прим. Ред.), но последний срок Путина начался с того, что последовательно выкорчевывали все, связанное с модернизацией — я оказался в первых рядах «пеньков». Сперва меня убрали из Общественной палаты, потом из директоров музеев, а затем стали выметать отовсюду — как только я затевал какой-то проект, всех предупреждали, что со мной лучше не иметь дела…

Foto: Publiciātes attēls

- До 2004 года вы еще работали замом Константина Эрнста. Можете сравнить Первый канал тогда и сейчас? Эрнст-то не поменялся…

- Чего тут сравнивать, я и не смотрю этот Первый канал, всю нужную информацию получаю из интернета. Ну да, Эрнст — был тогда и есть сейчас, но ведь и Путин тогда и сейчас — большая разница. Парадокс, но в России у власти остался тот же политик, а строй поменялся: была плохая демократия, а стала нормальная диктатура. Фактически, случился госпереворот. В Украине — наоборот: поменялись люди, а строй остался тем же — олигархическим. Так бывает, что одни и те же люди воплощают разную политику.

- К слову, про Украину. Януковича ведь тоже вы посадили на золоченый трон? (В проекте «Сноб» так и записано: «…начинал работу в избирательной кампании Виктора Януковича на президентских выборах в Украине, но за несколько месяцев до выборов покинул эту страну…»).

- Вот это точно не моя работа! Я был советником Леонид Даниловича Кучмы. Вместе с Пинчуком (украинский миллиардер, названный Соросом «просвещенным капиталистом», зять Кучмы, народный депутат Украины 3−4-го созывов, — прим. Ред.) мы активно выступали против того, чтобы Янукович стал приемником — писали письмо и так далее. В тот момент, когда Леонид Данилович таки выбрал Януковича, я перестал быть советником Кучмы. Пинчук тоже тогда бросил политику и стал делать свой PinchukArtCentre в Киеве.

- Прекрасные! Мне невероятно нравится Киев. В июле я там был куратором выставки одесского художника Игоря Гусева в Национальном музее русского искусства — провел неделю в Киеве. Это прекрасный европейский город — мягкий, красивый, в меру имперский… В нем сейчас намного интересней, чем в Москве.

- При этом, вы сказали, что не в восторге от сегодняшней украинской внутренней политики?

- Не в восторге. Революция — это прекрасно, но что происходит потом… Оранжевая революция тоже была замечательна, но они все это сумели проиграть. Так и сейчас, что-то пошло не так. Другой вопрос, что, когда находишься в Киеве, там больше слышишь о проблемах города, а не страны. И при том что власть достаточно неумела, кондова и по-прежнему коррумпирована, все равно там, если ты хочешь делать какое-то свое дело, не зависящее от власти, ты можешь его спокойно делать. Общая атмосфера там прекрасна. При том что все ругают власть. Но в Украине место этой власти в жизни простого человека в десять раз меньше, чем место власти в жизни человека в России — это главное! Когда место власти в умах так невелико — значит, все можно поменять.

- По-вашему, на чем украинское дело успокоится? Развалится? Устоит? Войдет в Европу? Нет?

- Все будет драматично, но уверен, что в целом направление выбрано — быстрее или медленней, но Украину ждет европейское будущее. Со всеми сложностями, про которые вы лучше нас знаете в Риге, но это правильное движение. Более того, я думаю, что позже и Россия вернется на этот путь. А пока просто теряет время.