«Неприлично спрашивать, откуда ты приехал». Как Германия стала для русских родной страной, которую не всегда получается любить

Русскоязычная диаспора в Германии считается самой крупной в Европе. В Гамбурге, втором по величине немецком городе, официально насчитывается 75 тыс. человек, которые считают родным языком русский. Неофициально — на несколько тысяч больше. Большинство из них приехали в страну много лет назад и сейчас чувствуют себя в Германии «своими» - даже те, кто до сих пор с трудом изъясняется по-немецки и практически не контактирует с местными. Как иммигранты искали свое место в чужой стране и почему часто избегали общения с соотечественниками — в нашем материале.

«Интересно, если я захочу переехать в Москва-сити, Германия оплатит мне жилье?» Длинноволосая блондинка Вика держит в руке стакан с красным вином. В ноябре 2018 года в Гамбурге и других немецких городах появилась наружная реклама на русском, призывающая эмигрантов из России вернуться на родину. «Возвращенцам» Германия обещала в течение года оплачивать жилье, помогать с работой и получением медицинской помощи. Позже выяснилось, что речь идет не обо всех русскоязычных, а только о тех, кто пытался получить статус беженца и решил оставить эти попытки. Однако большинство русских, долгое время живущих в стране, как и Вика, приняли эту рекламу на свой счет и обиделись на Германию. Впрочем, в прошлом году Россия оказалась на третьем месте в рейтинге стран добровольного возвращения — туда по собственному желанию вернулось почти полторы тысячи человек.

Несколько девушек сидят за круглым стеклянным столиком в одной из комнат Wartenau 16 — здании бывшей средней школы в Гамбурге. Последние пять лет помещения занимают офисы местной культурной интеллигенции - художников, дизайнеров и актеров. Здесь же снимает офис Лена Бочанова — директор русско-немецкого кинофестиваля «Kinohafen». На столе — открытая бутылка вина, чай и печенье. Под столом — свернутое в рулон одеяло. Один из диванов занимает дремлющая Чита — Ленин бульмастиф. «Что будем делать с музыкантами на открытии? Они стесняются, как будто выступают в Карнеги-холл», спрашивает Лена. «У нас круче, чем Карнеги-холл», замечает Вика. 

От года до трех

Лена Бочанова приехала в Гамбург из Минска в 1995 году, когда ей было семнадцать. «Не хотела уезжать. Три года рвалась обратно, плакала. Мне все не нравилось. В Минске у меня - любимый мальчик, подруги, а тут мы приезжаем неизвестно куда. Да еще родители стали разводиться, было очень сложно. Надо учить язык, я не знаю ни одного слова. Только через три года стало полегче. Знаешь, это как если умрет кто-то из близких, мозгу надо от года до трех, чтобы смириться, переварить».

Чувствовать себя «своей» в Германии она стала только через десять лет после переезда: «Я до сих пор говорю с акцентом, но вдруг поняла, что это такая ерунда, расслабилась и все». Сейчас она учится на социального педагога. Кино — не основная ее работа, но ее страсть. Впервые Бочанова организовала кинофестиваль восемь лет назад, как говорит, ее «попросили и дали на это восемь тысяч евро». В то время кино было ей интересно, но документальные фильмы большого энтузиазма и интереса не вызывали. Все изменила встреча с режиссером Александром Расторгуевым (позже убитым при съемках документального фильма-расследования в ЦАР, прим. — «Спектра»), с которым она познакомилась через своего друга-продюсера Павла Смирнова.

«Паша мне сказал: у меня есть такой режиссер — закачаешься. Давай привезем его фильмы: «Мамочки», «Жар нежных», «Чистый четверг». Я тогда о нем ничего не знала. Поехала его встречать в аэропорт, и так парилась, потому что документальное кино вообще не любила. Какие-то люди приезжают... Но Паша сказал круто — значит круто. Поселился Расторгуев с женой у меня дома. И вот на следующий день я просто обалдела: оказываются, его все знают - в кинотеатре подходят люди и берут автографы. В эти дни я очень подружилась с ним, много гуляли по городу. А перед отъездом он сказал: "ну что, у вас классно получилось, давайте еще"».

Теперь на Kinohafen, который стал ежегодным, показывают новые российские и европейские фильмы, проводится конкурс короткометражек, режиссеры встречаются со зрителями. На первые показы приходило всего несколько десятков человек, но вскоре фестиваль достиг такого размаха, когда в зале не было свободных мест. Фестиваль стал единственным местом в городе, где можно было посмотреть «Левиафан», «Нелюбовь», «Аритмию».

Мероприятие с самого начала финансировалось городом, но в 2018 что-то пошло не так, и деньги выделять перестали. Бочанова точно не знает, в чем причина, но считает, что финансирование перенаправили: «если бы мы делали неделю сирийского кино, то нас бы уже, наверное, завалили деньгами». Ей пришлось самой собирать нужную сумму в соцсетях. Не без труда, но сделать это удалось. Для Бочановой это был вопрос принципа: восьмой кинофестиваль она решила посвятить Александру Расторгуеву.

«Когда нам не дали денег, я сначала решила: все, зашибись, я учусь, — говорит Бочанова. — Но я уже не одна в лодке, девчонки мне сказали: Саша погиб, мы не можем этого не сделать. Он же так в нас верил, поддерживал, всегда говорил, что у нас все получится. И они меня уговорили».

Бочанова говорит, что для показа отбираются фильмы, которые интересны «с художественной точки зрения». Политические интриги и скандалы их не интересуют, они просто хотят показывать хорошее кино. Правда, уже в этом году с этим могут возникнуть сложности — спонсоры кинофестиваля-2019 еще не найдены. Бочанова вела переговоры о финансировании с российскими фондами, но позже отказалась от этой идеи. Говорит, что в этом случае показывать все, что захочется, уже не получится. К примеру, фильм Кирилла Серебренникова «Лето», который зрители увидели в прошлом году, на российские деньги показать бы не получилось, «хотя там ничего такого нет». 

На подобные компромиссы Бочанова не согласна, но и «натягивать отношения» между двумя странами, сознательно выбирая идеологически заточенные картины, она тоже не хочет — не ее цель. Если деньги найти не удастся, смотреть хорошее русское кино в Гамбурге больше будет негде.

Три миллиона иммигрантов

На сегодняшний день в Германии живет около 3 млн постсоветских мигрантов. Всех их здесь часто называют общим словом «русские», имея в виду тех, чья культура связана с русским языком. Между тем, группа эта, несмотря на кажущиеся общие черты, весьма неоднородна. Большинство из них, так называемые «немецкие переселенцы», — иммигранты с немецкими корнями. В основном они перебрались в Германию из Сибири, Казахстана или Средней Азии, где их предки оказались в результате гонений и депортации во время второй мировой войны. Их массовый приток в Германию начался в конце 1980-х годов. Основная часть переселенцев из бывшего СССР эмигрировала в течение «последней волны», начавшейся в 1989 году. Самым активным периодом стали 1990-е, когда за одно десятилетие в страну въехало 1,6 млн человек. Всего, по официальной статистике, за последние тридцать лет в Германию въехало около 2,2 млн переселенцев с бывшего постсоветского пространства.

Вторая крупная группа — так называемые «контингетные беженцы». Это преимущественно граждане еврейской национальности, которые получили право на въезд в Германию в 1991 году как компенсацию за перенесенные евреями потери и гонения во время войны. С этого времени по «еврейской» визе в страну прибыло более 200 тыс. человек, преимущественно из крупных городов — Москвы, Санкт-Петербурга, Риги, Минска, Киева.

Третья группа, самая малочисленная, состоящая из десятков тысяч человек, — люди, которые приехали в Германию по другим каналам: работать, учиться, выйти замуж/жениться. 

В первые годы, рассказывает Бочанова, люди из разных групп не общались между собой, считая, что они слишком разные. Со временем разница стерлась, и теперь никого не интересует, кто по какой визе въехал. «Уже десять лет назад в компании было неприлично спрашивать, откуда ты приехал. Ну, может, есть разница, из большого ты города или маленькой деревни, но на самом деле я этих границ уже давно не чувствую. Если человек мне приятен, мне и в голову не придет думать об этом. Со временем, конечно, эта тема всплывает, но не так, как раньше — с этого начинался разговор».

Опасные ребята

Лингвист и переводчик Александр Миримов, который приехал в Гамбург из Санкт-Петербурга в 1995 году, согласен, что разные группы мигрантов с постсоветского пространства мало пересекались между собой. Он говорит, что у русских немцев, переезжавших из Сибири и Казахстана зачастую целыми селами – людей, в массе своей весьма консервативных и, несмотря на немецкие корни, очень «советских» — были «несколько иные интересы и специфика», нежели у людей его круга общения – студенческой молодежи из крупных городов. Но так как немецких переселенцев в Германии было подавляющее большинство, представление о русских у местных жителей складывалось именно по ним. Сыграло свою роль и то время, которое переживала Россия.

В итоге отношение к русским было основано на «не самых приятных для нас стереотипах», рассказывает Миримов. «Отношение к чему-то обычно основано на информации. А какая в то время была информация? По телевизору подвыпивший Ельцин, который отплясывает с колхозниками во время предвыборной кампании. И плюс к этому русские немцы, которые приехали мрачные и бьют друг другу морды, бухают. Такие опасные ребята, которые добрались, наконец, до Германии». 

В этом образе отсутствовали некоторые важные для Миримова составляющие, картина выходила однобокой и неполной. Тогда он с друзьями решил показать, что есть другая жизнь с русскими корнями, которая в то же время может быть интересна не только русским. Так в 2001 году началась история клубного проекта Datscha, который немецкая пресса спустя семь лет назовет самым успешным восточноевропейским проектом в Германии. 

Музыкальный стиль Datscha

Datscha, рассказывает Миримов, выросла из квартирных вечеринок для своих. Потом друзьям пришло в голову, что их можно делать для более широкого круга. Первые несколько вечеринок организовывались интуитивно — опыта ни у кого не было. Но успех пришел с самого начала, на дискотеку с русским названием приходило по двести-триста человек, что для такого рода мероприятий очень круто, считает Миримов. 

«Мы пришли к тому, что есть некий музыкальный стиль, который складывается из русской, украинской, балканской музыки, и при этом в нее замечательно вписываются многие другие вещи – от французского ска, итальянского тарантелла-панка и израильского сёрфа до финской польки и греческого электро-свинга. Ужасно смешно, кстати, что некоторые люди, которые ходили на наши вечеринки, думали, что Datscha - это такое музыкальное направление. Иначе говоря, есть регги, есть техно, а есть Datscha. И если пытались описать какую-то группу, то Datscha уже употребляли как эпитет. Первые пару раз, когда мы с этим столкнулись, думаем: ничего себе, люди за наш счет как-то пытаются пропиариться. А потом поняли, что это нужно воспринимать как комплимент». 

При этом Миримов подчеркивает, что они никогда не позиционировали свои мероприятия как чисто русские, такие междусобойчики для своих. «Мы действовали максимально честно — говорили: ребята, мы рады вам, нашим соотечественникам, но вы должны понимать, что мы это делаем, чтобы всем было хорошо и интересно. Кого это устраивает – милости просим. А нет – значит, вам не сюда. Те, кто хотел прийти русских девушек «поснимать», тоже поняли, что для этого есть другие места». 

Стратегия, выстроенная на интуиции, выстрелила колоссально успешно. Datscha-Projekt быстро набирал обороты и оставался на пике популярности в Гамбурге в течение первых пяти-шести лет. В этот период необычные вечеринки с оригинальной музыкой и видеорядом из советских фильмов собирали до тысячи человек за вечер. Datscha стала, кажется, единственным «русским» проектом в Гамбурге, на который приходило больше нерусской публики, чем соотечественников. Причина в том, что это было альтернативно и авангардно в том числе и для немцев, утверждает Миримов. 

Со временем проект расширился и стал гастролировать не только по Германии, но и по другим европейским странам и России. В период активных гастролей Datscha побывала в Берлине, Мюнхене, Лилле, Амстердаме, Цюрихе, Москве, Петербурге.

Подпитка для немцев

Однако новизна — не единственная причина, по которой местная публика так полюбила «Дачу». Организаторы предложили людям особую атмосферу, которая оказалась как нельзя кстати. «Мы пытались через музыку, видео, свое поведение транслировать некие ценности, которые, как мы и подозревали, оказались востребованы. Я очень далек от того, чтобы оценивать немцев в рамках стереотипов, но даже у самых альтернативных, расслабленных и открытых миру ребят есть некоторые «дефициты». Им сложно поймать кураж, по-настоящему «отпустить себя», оторваться - то есть быть «живыми». Не хочу заниматься демагогией и говорить про загадочную русскую душу, но даже и без этого мы понимаем, что есть в русском человеке некая изюминка: ироничное отношение к жизни и при этом спонтанность, готовность к иррациональным действиям. Кого-то это может пугать, а кого-то притягивает. Такие приходят к нам, чтобы найти для себя подпитку».

Стереотипы, которые преследовали немцев — о том, что русские вечеринки посещать опасно — удалось опровергнуть довольно быстро. Если люди, которые могут устроить беспредел, случайно и заходят, то довольно быстро опять исчезают. «Они могут подойти к диджею и спросить, что за г.... он играет и когда будет нормальная музыка — такие случаи были. Но это бывает даже безотносительно того, русский ты или нет — пьяные люди совершают порой странные поступки. Одним словом, если хочешь в Гамбурге получить по роже от русских, то это точно не к нам надо идти». 

В последние годы Datscha стала несколько терять свою популярность. Доля русских с годами тоже постепенно снижалась, и теперь они составляют не более 10% от общего числа. Отчасти это связано с репертуаром: чисто русской музыки в нем становилось все меньше. Миримова это не смущает: «Нашим главным принципом всегда было делать только те вещи, которые нравятся тебе самому. Еще важно в каждый момент времени хорошо понимать, что и для кого ты делаешь, тогда и наступит гармония».

Антигуманная интеграция

Гармония — это то, чего не хватало большинству русских мигрантов, которые приехали в незнакомую страну в поисках лучшей жизни. Вне зависимости от того, на каких условиях они въехали в страну, всем им пришлось пережить опыт интеграции в местную среду.  

«Проблемы были в основном в том, что человек не мог вжиться в чуждую культуру, не мог понять, почему немцы ведут себя так, а не иначе. Я отвечала: ребята, почему дождь идет?», рассказывает психолог Дина Задвицкая, которая последние двадцать лет работает в Гамбурге с русскоязычными клиентами. По ее словам, главные проблемы, которые преследовали соотечественников в Германии — неуверенность в себе, проблемы взаимопонимания, негативные чувства и страхи — они привезли вместе со своим прошлым. «У моего поколения была общая совковая задавленность. Нас не хвалили, а только стыдили и позорили, и это унижение безусловно сказалось на нашей уверенности в себе и поведении». 

Сама Задвицкая приехала в Германию из Санкт-Петербурга по «еврейской линии» вместе с мужем и сыном-подростком. Ей, как и большинству соотечественников, не удалось избежать трудностей адаптации. В первые же дни после переезда при оформлении документов чиновница в резкой форме потребовала от нее говорить на немецком, который она тогда не знала, доведя до слез. Сегодня Задвицкая говорит, что немцы в большинстве своем очень доброжелательны, толерантны, часто предлагают помощь. «Однако общая установка в немецком обществе такова: чтобы интегрироваться, мы должны уничтожить свою культуру и свои корни. Но человек не может в один момент перестать быть русским и стать немецем. Это антигуманно, в конце концов, и мало помогает интеграции», — говорит она.

Задвицкая говорит, что особо не рвалась уезжать, инициатива исходила от мужа: «я у него как средство передвижения». На родине она работала тренером-психологом, была обеспечена работой и востребована. «Все изменил кризис 98-го года. До него я зарабатывала по сто долларов в день. А потом все рухнуло. Мои клиенты — средний класс, фирмы, колледжи, школы — разом опустились».

В бытовом плане семье повезло: обычно новоприбывших поселяют в барачные лагеря, но им сразу выделили трехкомнатную квартиру. «В окнах лебеди плавали. Муж кайфовал, он у меня художник». Сама она согласилась на переезд из-за детей, рассудив, что это будет для них хорошим шансом в жизни. 

Однако первое время в новой стране оказалось довольно тяжелым. «Мы болели очень сильно, хотя раньше ничего подобного не было. Все хронические болячки повылезали. Сын вообще был в истерике. Обвинял, что мы сломали ему жизнь, привезли в эту гребаную Германию, где его называют русской свиньей. Плюс в школе было скучно, в шестом классе они учили то, что он знал уже в первом». 

В Гамбурге Задвицкая стала вести психологические тренинги для русских. Часто клиенты не могли понять чужую культуру и социальные правила. Жаловались на то, что коллеги докладывают начальнику о том, что происходит в офисе, про «промахи» других сотрудников. Приходили женщины, у которых не складывались отношения с немецкими мужьями. Помимо «классической» проблемы полов — непонимания — их держали в страхе и запугивали, грозя депортацией из страны. «Спрашиваю, почему не разводитесь? Потому что родственники меня осудят. Потому что разведенка — это позор! Боялись остаться без крыши над головой. Это в Германии-то!» У русских немцев из Сибири и Казахстана были более специфические проблемы: «Они приехали кланами по тридцать человек, у них до сих пор большая зависимость от мнения окружающих, от родственников. И вот ко мне приходили люди и говорили: я не хочу больше быть с ними, хочу отделиться», рассказывает она.

Сама Задвицкая за все время, что живет в Германии, с немцами практически не общается. Говорит, негде. Попыталась ходить в местный театр, но мало что там поняла — как в содержании, так и в концепции. В свободное время она играет в небольшом русском театре и занимается танцами. Единственное место, где удается практиковать немецкий — спортивный клуб. Муж Задвицкой и вовсе не говорит по-немецки и проводит половину времени в России. Хозяйка гамбургской съемной квартиры пожаловалась ей однажды, что он слишком высокомерный — не отвечает на приветствие и не поддерживает разговор. Ей и в голову не пришло, что он просто ее не понимает. К врачу, к чиновникам они ходят вместе. «Говорю, вот я умру, что ты будешь делать?» Несмотря на это, своим домом супруги считают именно Гамбург: «Германия стала для нас своей страной».

Неиспользованный потенциал 

Долгое время считалось, что русским немцам не удалось успешно интегрироваться в Германии. В 2009 году Берлинским институтом народонаселения и развития был выпущен доклад «Неиспользованный потенциал. Интеграция в Германии» ("Ungenutzte Potenziale. Zur Lage der Integration in Deutschland"), который утверждает, что это не совсем так. Ученые впервые исследовали немецких переселенцев как отдельную группу и пришли к выводу, что по сравнению с другими мигрантами они занимают в рейтинге интеграции довольно высокое место. 

Многие из них, отмечается в докладе, приехали в Германию с высоким уровнем образования и квалификации, и лишь 3% из них не имели вообще никакого образования. Среди турецких мигрантов, например, без какого-либо аттестата приехал каждый третий. Примечательно, что число мужчин и женщин с вузовским дипломом также одинаково высоко. А домохозяек среди женщин всего 20% - ровно столько же, сколько среди немцев. Несмотря на то, что квалификацию в новой стране было подтвердить непросто, по сравнению с мигрантами из других стран немецкие переселенцы имели хорошие шансы на рынке труда. В первую очередь именно это помогло им успешно интегрироваться в немецкое общество, отмечают авторы доклада. Другие группы мигрантов с постсоветского пространства исследованы гораздо меньше. Однако можно предположить, что уровень образования и квалификации у них не ниже, чем у русских немцев.

Внутренние изменения

Основатель игры «Что? Где? Когда?» в Гамбурге Александр Галкин перебрался в Германию из Казани в 2002 году для учебы в аспирантуре берлинского Института нейробиологии. Он говорит, что старался максимально интегрироваться в немецкое общество, тратил много времени на изучение языка. «Ходил на все курсы немецкого, которые были в университете, и все их реально закончил. Кроме одного — курса фонетики, которая мне никак не давалась. Читал немецкую литературу, пытался понять немцев, и в какой-то момент мне это удалось», — говорит он. 

По словам Галкина, на вживание в местное общество у него ушло два года. Результат оказался даже глубже, чем он ожидал: Германия кардинально изменила его жизнь. Закончив в России медицинский факультет, отучившись три года в немецкой аспирантуре и дописывая диссертацию, он вдруг осознал, что в тридцать лет занимается в жизни совсем не тем, чем хочет. С первого класса он мечтал стать «информатиком», однако сложилось так, что эта область всю жизнь оставалась лишь хобби. Тогда Галкин решил начать все сначала. Он поступил в Технический университет Гамбурга на факультет инженерной информатики, после окончания учебы перебрался на работу в Microsoft в Кремниевой долине в США. Однако спустя четыре года вернулся — из-за детей, у которых в Германии больше шансов получить высшее образование. 

Галкин признается, что поменял в Германии не только профессию, но и взгляды на жизнь: «60%-70% изменений - это была Германия». Например, раньше он был нетерпим к различным сексуальным меньшинствам. «Какое-то время я жил в Берлине около Потстдамской площади, где они часто собираются. Я увидел, что это совершенно нормальные люди, которые ничего не пропагандируют, и у меня даже появились такие друзья», — говорит он. 

Сооснователь Datscha-Project Александр Миримов приехал в Гамбург, имея за плечами два высших образования. Он окончил факультет иностранных языков в Петербурге и освоил профессию переводчика фильмов во Франции. Поэтому одной из главных проблем, зачастую сопровождающих переезд в новую страну, - языкового барьера - ему удалось избежать. Уже на третий день после приезда Миримов «по-черному» работал переводчиком в небольшой украинской фирме, куда устроился благодаря случайному знакомству. Но довольно активное начало вскоре сменилось фазой застоя и апатии: Миримов не понимал, чем будет заниматься в будущем. «С одной стороны, у меня были довольно четкие представления о том, чему бы я хотел себя посвятить. С другой стороны, на новом уровне встала языковая проблема. Я решил, что, поскольку не являюсь носителем немецкого, то творческая работа с языком мне не светит. Потому что одно дело — хорошо знать язык, и совсем другое дело — писать на нем художественные тексты». 

Потеряв веру в свои силы и не видя возможностей для развития, Миримов был близок к тому, чтобы вернуться на родину: «Меня спас от этого шага кризис 98-го года. Друзья в Питере сказали: не будь идиотом». После этого, рассказывает он, все стало как-то само собой получаться. Появилась уверенность в себе, понял, что надуманные слабости и недостатки можно превратить в достоинства. Последние двадцать лет Миримов работает по своей основной специальности: переводчиком фильмов, в том числе для Каннского кинофестиваля и «Берлинале». «У нас очень интернациональный коллектив и особенно ценится именно то, что все люди разные — каждый со своим уникальным языковым и культурным опытом». 

Миримов говорит, что Германия сильно повлияла на его мировоззрение. Здесь он стал более расслабленным, переосмыслил истины, ранее казавшиеся незыблемыми. «Не могу сказать, что в плане отношений полов являюсь фанатичным адептом немецкого подхода, но то, как нас воспитывали... Мужчина должен обязательно изображать из себя воина, охотника, у женщины тоже была своя определенная роль. Теперь на это я смотрю с улыбкой». Но немцем, говорит Миримов, он так и не стал. 

В Германии Миримову не хватает «любви к приятным, красивым деталям, легкости, моря, солнца и чувства юмора». Он уважает немцев за то, как они справились с травмой второй мировой войны, какие уроки извлекли из прошлого, как перестраивали свое общество. Ему импонирует, что немецкая интеллигенция в большинстве своем — незаносчивые, не зацикленные на себе, открытые миру люди. 

«За все это я уважаю Германию. Но уважение и любовь — не всегда одно и то же», — признается он.