Начало июня для России и большинства постсоветских стран стало временем лихорадочного снятия основных ограничений, введенных на фоне эпидемии короновируса, начиная с конца марта. В Москве еще в середине мая заработали основные предприятия и стройки, с 1 июня открываются торговые центры и непродовольственные магазины, практически нигде в российских городах не соблюдается пресловутый режим «самоизоляции». Власти готовятся к проведению Парада Победы 24 июня и к голосованию о поправках к Конституции в начале июля.
В Украине карантин начал смягчаться с 11 мая, и сегодня власти говорят о вероятном переходе ко второй стадии снятия ограничений с 11 июня. В Киеве и крупных городах уже открыты веранды ресторанов, салоны красоты и непродовольственные магазины, а в течение месяца предполагается открыть границы. В Казахстане, где в некоторые моменты ограничительные меры были самыми серьезными на постсоветском пространстве, также снят запрет на передвижение, кроме Атырауской и Восточно-Казахстанской областей, где пока количество заболевших не снижается, в Нур-Султане открыты рестораны и торговые центры, пользоваться которыми можно, лишь соблюдая социальное дистанцирование. В Закавказье процесс идет даже еще более быстрыми темпами: Грузия, где было зарегистрировано всего 750 случаев заболевания, собирается принимать туристов уже с 1 июля. И уж совсем нечего сказать о Белоруссии, где пандемию вообще отказались замечать, чем отчасти сохранили экономику, но спровоцировали ожидание серьезных социальных и политических потрясений.
Железнодорожный вокзал в Ташкенте. CHINE NOUVELLE/SIPA/Scanpix/Leta
Многие бывшие советские республики продемонстрировали попытку либо не заметить пандемии, либо в той или иной мере исказить ее масштабы. Наиболее впечатляющими примерами являются Туркменистан, утверждающий, что в стране вообще нет заболевших, а также Белоруссия, не вводившая никаких ограничительных мер. При этом в большинстве стран показатели распространенности инфекции и смертности от нее вряд ли могут считаться достоверными. Так, в Европе и США средняя смертность составляет от 6 до 9% от числа заболевших, или 300-600 человек на миллион населения, рекорд в 0,5% и чуть более 100 жертв на миллион принадлежит Германии. Для сравнения, на постсоветском пространстве показатели выше 1,5% продемонстрировали лишь демократические страны: Молдова, Украина и Грузия (3,64%, 2,99% и 1,62%), тогда как Белоруссия, Узбекистан и Казахстан отчитались о феноменальных 0,55%, 0,41% и 0,37% соответственно. Для сравнения, в Казахстане смертность вообще составила 2 человека на миллион жителей – в 300 раз меньше, чем в Италии, Испании или Великобритании. В России фальсификации с показателями смертности уже стали поводом для международных скандалов – в прочих постсоветских странах ситуация вряд ли лучше.
Столь же однотипной является и реакция властей на экономический кризис – элементов сходства в данном случае даже больше. Ни в одной постсоветской стране не были реализованы программы прямой финансовой помощи населению, хотя в России элементом таковой можно считать выдачу дополнительных детских пособий, на которые выделено 249 млрд рублей, или 0,2% ВВП. Нигде не были отменены налоги с бизнеса, который столкнулся с ограничениями, хотя отсрочки были предоставлены во многих странах. По состоянию на 1 июня ни одно правительство не подготовило действенной антикризисной программы: в России В.Путин приказал ее разработать, но пока ее никто не видел, в Украине кабинет министров ее якобы готовит.
Жители Киева. Фото AP/Scanpix/Leta
По сути, все постсоветские правительства: и демократические, и авторитарные – предпочли предоставить гражданам и бизнесу возможность самим справляться с проблемами, во многом вызванными не только эпидемией, но и введенными властями ограничениями. Соответственно был взят курс на отказ от регистрации безработных и выплату им пособий. При этом все «антикризисные меры» были ограничены довольно незначительными суммами, например, в России они составят около 3% ВВП против почти 14% ВВП в период кризиса 2008-2009 годов. Собственного говоря, постсоветский мир – уникальный пример попытки преодолеть кризис без мобилизации существенных средств на эти цели.
Предсказуемым следствием реализуемого в области здравоохранения и в хозяйственной сфере стало повсеместное снижение доверия властям: ни в одной постсоветской стране меры по борьбе с эпидемией и экономическим кризисом не привели к росту популярности правительств и президентов. Политические репрессии и стремление изменить правила игры в политике, навязывание зачастую противоречивых и бессмысленных мер, за неисполнением которых следуют штрафы и иные наказания, – все это откровенно озлобляет население и формирует запрос на перемены. Насколько он велик, мы, скорее всего, увидим в России на голосовании по поправкам к Конституции в июле и на вероятных досрочных выборах в Государственную Думу в декабре. В свою очередь в Белоруссии в августе состоятся, вероятно, самые конкурентные президентские выборы в постсоветской истории. В любом случае, коронавирус стал мощным испытанием для политических систем постсоветских стран, продемонстрировав их неготовность к серьезным вызовам, а подчас и боязнь руководителей за свою жизнь, включая переезд В.Путина в подмосковную резиденцию и руководство страной «по телевизору».
Каким же будет выход из кризиса – в социально-политическом и экономическом отношении? На мой взгляд, ситуация довольно предсказуема. Большинство постсоветских стран (за исключением Армении и Узбекистана, экономика которых «переваривает» относительно недавние политические перемены) не могут похвастаться значительными хозяйственными успехами в последние годы перед кризисом. При этом надо признать, что относительно примитивный характер постсоветских экономик, значительная доля теневого сектора, крайне неприхотливое население, которое привыкло воспринимать экономические проблемы как нечто «объективное» и не возлагать ответственность за них на власть, – все это приведет к тому, что кризис на постсоветском пространстве будет в 2020 г. менее глубоким, чем в большинстве развитых экономик, но окажется гораздо более затяжным. Первые цифры, характеризующие ситуацию в апреле, оказались в России, Казахстане и Белоруссии намного лучше ожидавшихся (хотя тут не следует забывать о возможных манипуляциях со статистикой), поэтому я бы оценил общий спад экономик России, Казахстана и Украины в 6-7%, но в российском случае восстановления докризисных уровней я бы не ждал на протяжении 3-4 лет. Кризис к тому же обнажит огромную избыточность трудовых ресурсов в России, вызовет застойную безработицу и спровоцирует новый отток трудовых мигрантов – что, в свою очередь, отзовется глубоким и продолжительным кризисом в Центральной Азии.
В то же время главным «водоразделом» станет, вероятнее всего, роль энергоносителей и их экспорта в экономиках различных постсоветских стран – и в этом отношении Россия, Казахстан и Азербайджан столкнутся с наибольшими сложностями. Экспорт из России по итогам года может сократиться на 25-30%, при этом значительная часть металлургической и химической промышленности, работавшая на энергетический сектор, покажет резкое сокращение производства. Валюты всех постсоветских нефтедобывающих стран серьезно упадут ближе к концу 2020 г. в связи с потребностью балансирования бюджетов. Собственно, здесь можно только повторить, что в данном случае вхождение в кризис будет медленным, а выход из него – нескорым.
Напротив, зависимые от импорта энергоносителей страны, например Украина и Белоруссия, потенциально имеют шанс смягчить свои проблемы за счет удешевления импорта. Так, по расчетам специалистов из компании Ukraine Economic Outlook, Украина сможет в этом году сэкономить на закупках нефти и газа более $5,7 млрд., или около 3,8% ВВП, исчисляемого по рыночному курсу. При этом падающий, как и везде, потребительский импорт обеспечит Украине положительный платежный баланс и сократит потребность в иностранном кредитовании. Разумеется, подобные выгоды для Украины и Белоруссии отнюдь не гарантируют им неизбежной экономической успешности, например, Белоруссия долгие годы зарабатывала на реэкспорте российской нефти, возможности для чего сейчас сократятся, но по крайней мере этот момент явно отличает одни постсоветские страны от других.
Однако самой важной и самой сложной проблемой сейчас является скорость выхода отдельных стран из карантина и его возможные последствия. Везде на постсоветском пространстве, кроме Белоруссии, различные ограничительные меры были введены довольно рано (в основном в конце марта – начале апреля), когда эпидемия еще не слишком распространилась. Соответственно увеличение числа заболевших происходило на фоне карантина и усложнения экономической ситуации. Поэтому выход из «самоизоляции» (а он, следует заметить, сейчас происходит в России, Казахстане и Украине во многом синхронно) пришлось начать в условиях сохранения высоких показателей инфицирования (нигде в мире об «открытии» экономики не объявляли в день наивысшего показателя новых случаев заболевания и нигде через две недели после принятия такого решения официальная смертность не вырастала в 2,5 раза). Россия в этом отношении уникальна – но, на мой взгляд, подобные же проблемы вполне могут обнаружиться и в Белоруссии, и в Молдове, и в Украине – везде, где реальная заболеваемость остается достаточно высокой. Снова «закрыть» экономику через два-три месяца после отмены ограничений будет практически невозможно без социального взрыва – и поэтому в случае новой волны эпидемии перспективы могут быть крайне непростыми: все-таки нельзя не признать, что смягчение карантина в Европе началось на намного более далекой стадии борьбы с заболеваемостью, чем в постсоветских странах.
Таким образом, история пандемии на постсоветском пространстве – это своего рода бег наперегонки со временем: власти стран региона сначала стремились ввести решительные ограничительные меры для демонстрации того, что они контролируют ситуацию, а теперь торопятся их отменить в надежде на приходящее само собой экономическое возрождение. Оправдаются ли эти надежды, мы увидим уже скоро, но не вызывает сомнения, что бывшие братские республики ждут сопоставимые по своему масштабу и продолжительности испытания.