В конце января Вольное историческое общество и Комитет гражданских инициатив представили аналитический доклад с несколько провокативным названием: «Какое прошлое нужно будущему России?». Доклад обратил на себя внимание независимых СМИ и пользователей соцсетей, хотя официальные медиа ограничились, в лучшем случае, лишь информационным сообщением. Потому что этот документ, если в него обстоятельно вчитаться, производит впечатление интеллектуальной бомбы. Никогда прежде в путинскую эпоху историки не предъявляли столь фундаментального счета действующим политикам.

В 2014 году подобной бомбой стала статья профессора истории Андрея Зубова, в которой он сравнил аннексию Крыма с аншлюсом Австрии, что оказалось прологом Второй мировой войны. За эту публикацию его уволили из МГИМО и подвергли жесткой обструкции в официальных медиа, где уже вовсю гремела неоимперская пропаганда «Русского мира». Впоследствии профессор стал одним из лидеров «Парнаса», однако его хоть и либеральное, но все же оправдание «духовных скреп» и симпатии к дореволюционной монархии постепенно сгладили его нонконформистскую позицию. 

Комитет гражданских инициатив Алексея Кудрина пользуется репутацией «системных либералов». Тем не менее, представленный исторический доклад по смелости и глубине анализа существенно превосходит аналогичные разработки многих «радикальных оппозиционеров». Если они зачастую до сих пор ищут своим позициям какую-то историческую опору, альтернативную официозу (например, Учредительное собрание, вновь созвать которое предлагает Гарри Каспаров), то авторы Вольного исторического общества решительно критикуют само популярное ныне истолкование современности «через прошлое». 

Мы привыкли, что историки — это люди, которые профессионально изучают прошлое. Поэтому такая позиция может показаться парадоксальной. Однако в действительности история не сводится только к прошлому — это наука о движении социального времени, поэтому она относится и к настоящему, и к будущему. Настоящие историки не «тонут» в прошлом как самоцели, но умеют видеть закономерности, которые объясняют логику текущих событий. И довольно символично, что такое исследование появилось в год столетнего юбилея русской революции.

От революции — к культу прошлого

Если бы СССР просуществовал до сегодняшнего дня, вековая годовщина 1917 года наверняка отмечалась бы с грандиозным размахом. Даже Февральская революция, которая при власти КПСС хоть и не входила в ежегодный праздничный пантеон, все равно считалась «более прогрессивным» событием, чем предшествовавший царизм. Но в сегодняшней российской историософии все напрочь перевернулось. Само слово «революция» обрело негативный смысл и стало ассоциироваться с «цветными революциями», которые подрывают «государственную стабильность». А Октябрьская революция частично оправдывается лишь постольку, поскольку большевикам впоследствии удалось восстановить «великое государство».

Крейсер «Аврора». Фото AP/Scanpix

Как утверждают авторы доклада, сама по себе тема удержания и воссоздания империи примерно с 2011 года стала доминирующей в мировоззрении власти. Именно тогда, сразу после недолгой медведевской «модернизации» (точнее, разговоров о ней) страну начали последовательно погружать в культ прошлого. «Буквально за считанные годы произошел резкий разворот от модернизации к традиции, от модернизма к традиционализму, от прогрессизма к консерватизму с охранительным и даже реакционным уклоном» (Здесь и далее курсивом приводятся цитаты из доклада, — прим. «Спектра»).

Поскольку пространство политических свобод все более сокращалось, возник интересный феномен — люди начали обсуждать свое настоящее и будущее в спорах о прошлом. Полемики, например, о гражданской войне начала ХХ века вызывают больший общественный интерес, чем бюджет на следующий год. И для власти это оказалось удобной политтехнологической находкой — чем яростнее граждане спорят о давних эпохах, тем меньше они обращают внимания на актуальные проблемы. 

В отличие от «социального контракта» нулевых годов, который предусматривал обмен гражданской лояльности на рост материального благосостояния, сегодня, с началом экономического кризиса, предлагается другой обмен: «вы нам, власти, лояльность, мы вам, гражданам, гордость за «тысячелетнюю историю».

Причем гордиться историей можно какой угодно — и советской, и царских времен. Правда, по отношению к той и другой поставлены мощные «фильтры», вычищающие из этих эпох все не соответствующее новейшему великодержавному канону. 

Например, из советской истории охотно преемствуется ностальгия по «мировой державе», но тема научно-технического прогресса, которая в СССР была одной из доминирующих, уходит куда-то в тень. Также и из дореволюционной истории изымаются некогда легендарные образы «народных бунтарей» и вообще вся тема борьбы за свободу, широко представленная в русской литературе и публицистике XIX века. «В свободной России эту историю пытаются переписать в духе конформизма и холопской преданности, благодарной за «скрепы» крепостного права».

«Непогрешимое государство»

История России сегодня фактически изображается как история ее власти, которая «подается во всем блеске ее непогрешимости и благолепия, деяний и свершений, подвигов руководства и «окормления народа». Провалы и преступления даже самых одиозных правлений отодвигаются на задний план. В этой логике получается, что бунты и революции готовят исключительно злоумышленники и революционеры, но ни в коей мере не власти, своей ущербной политикой не раз доводившие страну до революционных ситуаций».

Это вызывает и пересмотр отношения к историческим личностям: «Среди выдающихся деятелей героями этой истории все чаше становятся не реформаторы, а консерваторы. С креном в охранительный, если не реакционный консерватизм — начинают трактоваться неоднозначные фигуры. Создается впечатление, что Столыпин, убитый на чествованиях великого исторического акта отмены крепостного права, ничего в своей жизни не сделал и ничем не прославился, кроме сентенции о «великих потрясениях».

В итоге, как подчеркивают авторы доклада, в отличие от историографии других стран, в России вся национальная история трактуется сугубо как «история государства Российского». «Государственная история оказалась едва ли не единственной состоявшейся формой, конструирующей национальную идентичность русского человека». Авторы справедливо указывают: «Официальная историография, как вынуждены признавать даже консерваторы среди современных историков, сводится по сути к истории Центрального и Северо-Западного федеральных округов. История не только национальных республик, но и русских регионов за пределами административных и культурных ареалов Москвы и Санкт-Петербурга практически никак не отражена в общей рамке национальной памяти, где про тот или иной регион известна в лучшем случае дата его включения в империю. Очевидно, если современная Россия намерена строить себя как федеративное государство, региональный аспект национальной истории должен превалировать над старым имперским подходом, где история страны, по сути, есть история ее столицы».

При этом сегодняшнее дистанцирование от Запада, парадоксальным образом, оказывается даже сильнее, чем в позднесоветские времена. «Действительную неоднозначность европейской, западной ориентации России теперь пытаются подменить плоским, примитивным антизападничеством». И к этому пропагандистскому «формулированию «патриотической истории» подключаются кино, литература, искусство, научпоп, спорт».

«Тысячелетняя история», особые «духовные скрепы» и «культурные коды» становятся важнее, чем мирные и дружественные отношения с соседями. Но этот агрессивный изоляционизм претендует на безусловную историческую истину. Авторы доклада приводят формулировку министра культуры Владимира Мединского, который считает критерием истины того или иного исторического труда его соответствие «национальным интересам России».  

Министр культуры России Владимир Мединский. Фото Sputnik/Scanpix

А поскольку «национальные интересы» в России приравнены к государственным, ясно, что речь идет о неизбежном создании новой исторической мифологии, призванной оправдывать и возвеличивать государство в любом случае и «не замечать» его собственных преступлений. Весьма показательна упомянутая в докладе ситуация с закрытым музеем «Пермь-36» — «память о репрессиях уничтожается при поощрении властей, а ее сохранение приравнивается едва ли не к антигосударственной деятельности. Логическим продолжением этих процессов стало объявление международного «Мемориала» иностранным агентом».

Исторические факты для этих государственных «истин» совершенно не важны. Показательна невероятно озлобленная реакция того же Мединского на указанный историками факт того, что «подвиг 28 панфиловцев» в действительности являлся журналистским вымыслом. Кинодеятели даже получили срочный государственный заказ на съемку «героического» фильма, прославляющего этот миф. 

Авторы доклада подчеркивают: «Официализация Великой Победы в мифологическом дискурсе предполагает умаление значения репрессий для истории страны. Фигура Сталина, точнее, историко-мифологический бренд «Сталин» становится одним из «ключей» к современной доминирующей идеологии». При этом они приводят любопытную статистику — реально жить при Сталине согласилось бы лишь 23% современных россиян. Из чего делают вывод — этот бренд является «средством коллективной идентификации со «славным» прошлым, имеющим символическое значение».

К «новой Ялте»? 

Победа во Второй мировой войне, в результате которой СССР стал одной из двух мировых сверхдержав, именно поэтому остается незыблемым историческим базисом для российской пропаганды. Да и сама эта война все чаще изображается не как мировая, а именно «Великая отечественная», что призвано подчеркнуть ведущую роль СССР и образ единого имперского «отечества». Те же, кто предлагает иные исторические версии — касающиеся и причин начала той войны, и интересов различных народов, включенных тогда в СССР — объявляются «фальсификаторами», если вообще не «фашистами».

Идеальным решением текущей глобальной ситуации российская власть видит новый раздел мира между сверхдержавами на их «зоны влияния», исторический ремейк Ялтинских соглашений 1945 года. Но на этот раз — между Россией, США и Китаем. Эта версия философа Александра Рубцова не лишена своих оснований и даже по-своему символично объясняет смысл присоединения Крыма. 

Кремлевское руководство продолжает жить в эпохе «геополитических блоков», хотя в постсоветское время она уже ушла, сменившись глобальной конкуренцией ценностей. Для США главной ценностью по-прежнему, несмотря на нового президента, остается либерализм. Китай разделяет экономический либерализм, который всецело приветствует, активно заполняя своими товарами мировые рынки, и политический — в Поднебесной все еще правит компартия. Но в любом случае, Китай вовсе не заинтересован в каком-то «блоковом» противостоянии с США — это подорвало бы его глобальные экономические стратегии. 

Нынешняя Россия пытается играть с США и Китаем «на равных», хотя это никак не соответствует ее реальному месту в мировой экономике. Если доля Китая в мировом ВВП составляет более 17%, США немногим менее 16%, то России — всего 3,28%.    

Кроме того, какие «альтернативные» ценности нынешняя Россия может предложить своему «геополитическому блоку»? Идеологию мирового коммунизма давно проехали — да и выглядело бы крайней нелепостью, если бы ее вдруг начали проповедовать кремлевские миллиардеры. Поэтому у Кремля остается лишь отмеченная авторами доклада опора на византийски-мессианскую идею «Москвы — третьего Рима», которая оправдывает и обосновывает его имперские амбиции — как на постсоветском пространстве, так и на Ближнем Востоке. 

Репетиция парада 7 ноября на Красной площади. Фото AP/Scanpix

Однако эта древняя имперская идея не только диссонирует с самим духом современной политики, но и не способна (в отличие от либерализма или того же коммунизма) стать привлекательной для различных культур и народов. Кремль просто пытается удержать традиционную для себя имперскую ментальность, желая, чтобы и в окружающем мире сверхдержавный статус России воспринимался как нечто само собой разумеющееся. Но история уже неоднократно свидетельствовала — первыми рассыпаются именно те империи, которые во главу угла ставят не развитие, а самосохранение.

Когда «финальные вопросы» запрещены

В докладе утверждается: «Совершенно очевидно, что время империй прошло, скорее всего, безвозвратно и русским необходимы идентичность и политическая структура, позволяющие успешно и счастливо существовать после империи, без империи, с идентичностью и образом будущего, где империи нет места».

Но что значит «после империи»? Если русские вновь рассматриваются как некая унитарная общность, это несколько напоминает призыв к древним римлянам строить свое будущее «без Рима».

Но, к сожалению, на этом «постимперский» драйв авторов тормозится. Они переходят к иным рекомендациям «историческому цеху» — необходимо демифологизировать и демилитаризировать историю, избавить ее от различных «культов личностей», открыть архивы и т.д. И в финале даже делают своеобразный реверанс: «Никакого развала чего бы то ни было не произойдет — даже власти ничего угрожать не будет. Лишь ментальный ландшафт страны нормализуется».

Думаю, авторы этого фундаментального доклада прекрасно отдают себе отчет — если их рекомендации воплотятся, это как раз и будет означать крушение власти, поскольку все ее отношение к истории зиждется на прямо противоположных стратегиях. 

Однако требовать от авторов обсуждать прогнозы и возможности постимперского развития российских пространств было бы не вполне корректно. Потому что сама постановка таких «финальных вопросов» в нынешней России чревата вмешательством в научную дискуссию «правоохранительных органов», которые вполне могут усмотреть в этом уголовно наказуемые «призывы к нарушению территориальной целостности РФ».