С французами всегда так. Ничего не могут без легенды и красоты! Вот и чисто функциональная поначалу вещь — женская сумка — со временем стала подлинным символом роскоши, стиля, принадлежности к высокому классу… В частности. И вообще — своей страны и эпохи.

Дорогая дизайнерская сумка Birkin. Казалось бы, ну что такого? Но «обычная» функциональная вещь стала поистине исторической и культовой.

У французов средиземноморский климат. Причем, один из наиболее гармоничных во всем средиземноморском бассейне. Благодаря чему в регионе исторически царствует идеальное разнообразие — ландшафтов, сезонов и климатических условий. Что, в свою очередь, означает лучшую последовательность времен года, гарантирующую богатый и разнообразный урожай. Многообразие цветов и оттенков, природных явлений.

Когда урожай богатый (а его во Франции в среднем примерно впятеро больше, что в среднем же по России), это значит, что высвобождается в пять раз больше свободного времени. То, что у нас уходило бы на фундаментальное (выживание), во Франции оставалось свободным, что можно было расточать на второстепенное (эстетику). Заниматься украшательством себя и жизни, наслаждаться и получать удовольствие.

Эксклюзивная версия сумки Birkin из кожи редкого крокодила и с фурнитурой из белого золота и бриллиантов. Фото BOBBY YIP/Reuters/Scanpix/Leta

Средиземноморский бассейн это и Древняя Греция. С ее гедонизмом и культом красоты, наслаждений и удовольствия. В этих местах исторически и географически фундаментальными истинами всегда было то, что для нас второстепенно. Нам надо сначала выжить и в таком статусе закрепиться. Потому нам так хорошо удаются традиционные, «вечные» ценности — дом, семья, вера, победа… А более западным гедонистам идут размышления о прекрасном и непосредственное воплощение этого прекрасного в жизнь.

Посему у французов (исторических последователей идей «соседней» Древней Греции) любая, пусть изначально и самая фундаментальная мысль со временем все равно сместит акценты в сторону эстетики. Отодвинет функцию, заменив ее, порой даже чисто внешним и физиологическим, наслаждением. И уже это самое наслаждение станет первичной ценностью.

С легендарной сумкой Birkin случилось именно это. Согласно легенде, летом в начале 1980-х гг. знаменитая принцесса уходящей тогда эпохи — актриса и певица, жена Сержа Гинзбурга Джейн Биркин летела рейсом Лондон-Париж. Джейн выросла в Лондоне в семьей аристократов. Отцом девушки был офицер Королевского флота Великобритании, мать — комедийная актриса. Она представитель настоящего древнего аристократического рода. Да еще и жена культового персонажа французской и всеевропейской культуры.

В самолете Джейн оказалась по соседству с председателем правления бренда Hermes. Жан-Луи Дюма выслушал трогательную жалобу аристократки на то, что она никак не может подобрать идеальный формат наиболее удобной по размеру и форме сумки для прогулок по выходным. Икру, понимаете, есть не может. Золотое шампанское в горло не лезет. Тронутый Жан-Луи пообещал: в ходе творческого соглашения, он вместе с Джейн разработает ту самую идеальную сумку. Ну, чтоб и красиво, и удобно. А что, так можно было?

Вот, казалось бы, и все. Так появилась изначально 35-ти сантиметровая (большая!) сумка с прочными тугими короткими лямками. Простой, но, вместе с тем, изысканной и узнаваемой формы.

Все, да не все.

Французы так не могут! Вся история — аристократичная жена самого Гинзбурга, случайно севшая рядом с представителем Модного дома Hermes, чуть не в небе над Ла-Маншем сотворившая по своему вкусу и под чутким руководством Жана-Луи аксессуар — не могла не стать легендой. Частью истории Франции и всего века.

Потому что аксессуар этот необходим. И создало его сочетание женского художественного мышления и мужского креативного ума. Функция и красота, стиль и практичность, высокий полет (во всех смыслах) самого замысла и поднебесный (опять же) уровень воплощения.

Серж Гинзбург и Джейн Биркин. Фото Mary Evans Picture Library 2013/Scanpix/Leta

Потому что, ясное дело, искренне занимаясь кройкой сумки для себя (и себе подобных), Джейн отталкивалась от модели только под заказ и только за очень высокую цену. Чтобы было красиво, статусно и удобно. Без изъяна. А уж Жан-Луи физически не мог создать что-то под заказ и для нее — среднего качества. Только небесный уровень. Только хард-кор!

Европеец всегда будет таким. Ну, или еще поколений десять. Потому что пока жива его система ценностей, выстраиваемая Европой веками, будет жив его европейский характер. Это внимание к деталям и мелочам даже в быту, в преходящем — маниакальное с точки зрения не европейского человека — тоже здорово отличает Европу. За эти мелочи его соотечественники вершили революции столетья назад. Именно поэтому на каждом клочке земли в Европе так чисто, красиво, дотошно, удобно и аккуратно, что этот клочок и есть символ достигнутых благ и прав в отдельно взятом месте. Да у них кладбища — символ победы частной жизни (и смерти) и собственности. Крошечные квадратики для крошечных урн в окруженьи цветов и искусственных свечек. Как родные поместятся на этом квадрате в какой-нибудь праздник поминовения? Где им сесть, закурить, поговорить, попеть, поплакать? Где тут раздолье? Нет его. Боролись не за него, а за хорошо контролируемую, оплаченную частность. Дорого, но чисто.

Не за раздолье — географическое или душевное — ратует европеец. За эту дизайнерскую сумку по баснословной цене боролись его европейские предки. Почему бы и нет.

Именно поэтому европейцы выходят на демонстрации по поводу любой ерунды (в понимании не европейского человека). Правительство собралось повысить на полпроцента налог за содержание животных? Плата за проезд рискует повыситься на 0, 00…5 евроцентов? Студентам снизят скидки с двух процентов до одного? Европа выходит на улицы. У славян, азиатов — нет. Конкретно, у русских — нет.

Это, видимо, от окружающей нас природы, которая может помногу давать, а потом непредсказуемо жахать чем-нибудь вроде непредрекаемого наводнения там, урагана сям, жженого неистового жара торфяников и полей душным летом здесь, града, бьющим наотмашь все запасы, посевы, что еще — тут. У нас не работает протестантская логика «сколько работаешь, столько ешь» потому что любой русский знает: мы можем много работать и много есть, но потом что-то такое (авось) на этой огромной территории обязательно произойдет вдруг и все-все наработанное ест кто-то третий. Или никто не ест.

Вспомнить слова Набокова о человеке, которого составляют три фактора «Среда, наследственность и неизвестный фактор ИКС». Попробуйте предложить эту формулу миру научному, миру западной, индустриальной парадигмы. Это безумие. Но вот на этот фактор ИКС, который русские не отметают, отводится вся череда неизведанных форс-мажоров, воли Господа, судьбы, рока, случая, кармы, фатума. Это и строит его характер, судьбу, историю страны. Русские, помня об этом факторе ИКС, зная правила («кто не работает, тот не ест» напр.) работают, но предпочитают особенно не упахиваться, ибо для них, по сути, фактор ИКС (Господь, фатум, природа, случай, авось) и есть фундаментальная истина, а не результаты труда, как у европейцев. Они помнят о неизбежности и неотменимости неизвестного, и потому неизменно лабильны. А лабильность — это и есть свобода, в том числе, от привязанностей. Эта лабильность и позволяет им, зная правила, каждый раз действовать, исходя из данной конкретной ситуации. Не ставить смертельно незыблемых рамок и не поклоняться в итоге им, ибо «не человек для субботы, а суббота для человека».

Анна Курникова с сумкой Birkin. Фото MAVRIXONLINE.COM/Scanpix/Leta

От этой фундаментальности и выбор деятельности, и успехи у русских — фундаментальны. Наш автопром в целом ужасен, но чего стоят Камазы, на которых раллисты приходят первыми! Потому что скажи русскому мастеру: сделай маневренный, модный, удобный, стильный, эргономичный автомобиль — что это будет? Это ему непонятно. И он сделает откровенно плохо. А скажи: сделай бурю, громаду, дуру, на которой мы сможем проехать ВЕЗДЕ — и все, теперь понятно, что ж тут непонятного, так бы сразу и сказали! И Дакар достигнут.

Потому русские, исходя из природы, не уделяют внимания эстетике, потому что им ей заниматься некогда, следовательно, незачем. Потому что какой смысл грести двор перед домом, если через пару часов грянет гром, и зальет, заметет это все кругом по новой — в непролазную грязь, знаменитую, жирную и по колено. В условиях, когда урожая каждый год испокон веков на Руси едва-едва хватало на то, чтобы выжить, заметать постоянно двор, детально украшать себя и мир — непозволительная роскошь. Наши истины фундаментальны, отчего эстетика, конечно, страдает. Поэтому в деталях красивых мы не сильны. Нам важна функция. Но уж если мы добираемся до возможности роскошествовать, деталями мы не ограничимся. Мы будем стоять в очереди за очень дорогой сумкой. Которая, кстати, чисто функционально нам тоже очень подходит. Но придумали ее не мы!

…Петр Первый привнес много нового и полезного с северо-западной стороны. Но сделал это, видимо, будучи во всех смыслах первым, не слишком-то ловко. Он сделал срез, поверхностный и внешний, вроде как перетащил пыльный парик (или это пудра? Кокаин?) из Европы и нацепил его на голову бородатому батраку. Получилось не очень.

Получилось так, что задав этот ориентир на Запад, Петр сделал его точкой отсчета, автоматически отбросив нас с нашими бородами и лаптями на позицию отстающих. Поэтому если мы пытаемся делать что-то по-западному, по-чужому, будучи чужим, это нам не дается. Нам дается громада коней над Большим театром, яркие маковки церквей, как пирожные, грубые танки и гематоген. Мы азиатски сильны в традициях и аляповатости. Но как только мы беремся за индустриальные радости вроде техники, стиля и прочих нюансов, все, мы — обезьянки в костюмах.

Отсюда только-только начинающее выветриваться русское стремление просто-таки пресмыкаться перед иностранным, особенно западным, или индустриальным в любом случае. Поэтому сумку Birkin придумали не мы, но мы — одни из наиболее страстных ее поклонников. Усугубилась логомания и страсть к закупкам за рубежом в годы постперестроечные, когда мы были открыты после тотальной закрытости от внешнего и индустриально развитого.

…Возвращаемся к ранней истории сумки Birkin. Она заявила миру о себе — ну потому что, и правда хороша. Фантастическое слияние, которое трудно было представить раньше — в ней соединились красота и практичность. Шик и функция. Невероятно. И сразу стоила запредельно дорого. Нижняя планка сейчас варьируется в районе $10 000. В Гонконге (а азиаты дадут нам фору в срасти к брендам) недавно была продана сумка за $221 000.

Ну, а дальше по накатанной. Еще со времен не то, что той самой Древней Греции, а и первобытного строя стремление подражать сильным мира сего означало хоть какую-то причастность к его миру. Быть похожим на жреца означало как бы приближение к манящему миру его возможностей. Иметь хотя бы часть из того, чем обладает вожделенный кумир значит, что и ты, вроде как тоже немножечко кумир… А раз кумир, то есть шанс на власть и деньги. Страсть и признание. Инстинкты.

Birkin в руках у модного инфлюэнсера Кьяры Ферраньи. Фото Mimmo Carriero / IPA/Scanpix/Leta

Вроде как ты тоже немножечко пел с Гинзбургом или снимался с Пьером Ришаром в кино. Дурачился, снимался голым или обедал с Королевой.

Потому и сумки Birkin, обладание которыми несомненно значили принадлежность к британским аристократическим кругам и французской богеме одновременно, к истории Европы и Англии целого века — выполняют исключительно на заказ и исключительно долго и дорого. Все модели учитываются, обладают тайными и явными знаками качества, и изготовлены только по заданным параметрам.

Их носят звезды — в реальности и в кино. Их заказывают с бриллиантами и со стразами, из крокодиловой, страусовой и леопардовой кожи. Стоят модели соответственно.

Впрочем, дополнительных усилений эффекта и не требуется. Сумка Birkin может быть просто «той самой» кожаной сумочкой. Длиной 35 см и с кожаной биркой. Все равно от нее будет веять тем миром и той эпохой. На то и расчет.

Вместо красоты. Юлия Милович-Шералиева о трендах 2020-х