«Спектр» и DELFI продолжают серию публикаций, посвященных тому, как международные санкции и введенные в ответ на них «антисанкции» уже повлияли на экономику России и как будут влиять в будущем. На прошлой неделе наш обозреватель Мария Строева побеседовала с недавно покинувшим свой пост заместителем министра экономического развития РФ, курировавшим макроэкономический блок Алексеем Ведевым. На этот раз собеседником Марии Строевой стал востоковед, аналитик нефтегазовой отрасли, партнер информационно-консалтингового агентства RusEnergy Михаил Крутихин, с которым они обсудили эффективность введенных против России международных санкций, деятельность российских госкомпаний и влияние цен на нефть на российскую экономику.

 — Обсуждать санкции и их влияние на российскую экономику нельзя без подробного разговора о добывающей отрасли. О нефтянке. После того, как ограничения начали дейтвовать в 2014 году, даже руководство Лукойла заговорило о том, что вынуждено будет как минимум снижать уровень добычи, причем все сильнее и сильнее год от года. И тем не менее сегодня, спустя два с половиной года, о том, что Россия меньше добывает нефти, особо никто не пишет. Ошиблись в прогнозах в 2014 году, или каким-то чудом удалось выстоять и преодолеть?

 — А здесь сразу две темы, санкции и объем добычи. Введение санкций в 2014 году совпало  с падением нефтяных цен. В нефтяной отрасли санкции были нацелены на технологические ограничения: никакого сотрудничества с нефтяными компаниями на арктическом шельфе, на придонной глубине, и никакого сотрудничества в освоении трудноизвлекаемых запасов нефти на суше. Когда упали цены, то стало понятно, что санкции в этой обстановке в основном иррелевантны. Поскольку себестоимость трудноизвлекаемых запасов в России довольно высока. Роснефть называет 35 долларов за баррель, Лукойл говорит, что это аж 80 долларов. Такую нефть продавать очень трудно.

А что касается арктического шельфа, то там ее себестоимость вообще может быть 150 долларов за баррель. И поэтому с санкциями, без санкций — никто туда не пойдет, если только заранее не внесены какие-то деньги, не сделаны инвестиции в пару-тройку проектов.. То есть сами санкции здесь как бы и не работают. Но! За прошедшее время сменилась парадигма работы российских компаний. Они решили, что раз цены низкие, то надо менять стратегию. Не вкладывать уж очень много в поиск новых месторождений, в освоение трудноизвлекаемой нефти, поскольку это рисковое дело. Материальная отдача от новых месторождений — а их надо еще найти — будет через 7, а то и через 15 лет, в зависимости от их качества.

Поэтому давайте будем просто гнать все, что можно продать сейчас по той цене, которая есть на рынке. То есть выкачивать из действующих месторождений все, что можно, не обращая внимания на схемы оптимальной разработки. Рядом с первой бурить вторую скважину, если нефть идет. Применять передовые методы стимулирования пласта, из которого побольше можно выкачать. И добыча у крупных компаний  перестала падать или падает очень незначительно. Но есть некоторые компании, которые имеют хорошие обьемы добычи, рост. Например, Башнефть.

У них вложены были деньги в месторождение Требса и Титова, оттуда до сих пор хорошо нефть идет. Или месторождения, которые работают на Сахалине по соглашению о разделе продукции, Сахалин-1 и Сахалин-2. Там тоже особо проблем нет. Или несколько месторождений,  в которых работают передовые компании с иностранным участием, и вроде бы на них не очень сложная нефть, как в случае с Иркутской нефтяной компанией. То есть некоторым, отдельным компаниям удается обеспечивать небольшой, но все же рост добычи. В прошлом году они его обеспечили себе на 2 процента. А крупные компании  — у них то процент, то полтора процента.  И вот тут возвращаемся к теме санкций опять. Поскольку для того, чтобы стимулировать отдачу нефти из старых месторождений, нужны передовые технологии. Нужно специальное очень высокотехнологичное окончание скважины, которое может обеспечить особый многостадийный гидроразрыв. Это и материлы, и оборудование..

 — Но у нас его не делают. У нас сейчас даже буры не производят!

Фото REUTERS/Scanpix

– Скажем так, производят, но совсем не те, что надо. Поэтому российские компании вынуждены или обращаться к технологиям, которые предлагают отечественные производители — есть парочка тех, кто производит хоть что-то — или покупать китайские железяки. У которых очень малый ремонтный период и надежности никакой. Вот в этой части — санкции очень сильно влияют на работу. Есть отдельные проекты, где санкции серьезно нарушили все планы российских нефтяников. Например, Южно-Киринское месторождение Газпрома, возле Сахалина. Его невозможно разрабатывать без специальных подводных комплексов добычи. А их производят только четыре компании в мире. И они все норвежские и американские. Вот санкции и работают. И это при том, что месторождение вроде бы газовое, и не должно под них подпадать. Но американцы посмотрели на результаты испытаний, и говорят: а там у вас нефти много, чуть ли не полмиллиарда тонн. Газпром попытался замаскировать эту нефть, и в наших регулирующих органах зарегистрировал всего 6 миллионов тонн. Вроде там ерунда какая-то. Американцы сказали: нет, мы понимаем, в чем там дело, месторождение подпадает под санкции. И это все мы говорим не финансовых санкциях. Сейчас вроде бы у компаний денег для работы достаточно. Но технологические — очень действуют. 

 — Хочу тогда уточнить про деньги. Ограничение на рефинансирование и на кредитование казались слабо преодалимыми. Долг у наших государственных гигантов — чудовищный. И казалось, что расплата в прямом и переносном смысле близка. А они тянут. И я так понимаю, что тянуть им больше неоткуда, кроме как из государственного кармана. Я помню, как Роснефть просила чуть ли не половину из имеющихся средств в Фонде Национального Благосостояния. То есть весь этот банкет — он за наш счет? 

 — Ну, у некоторых компаний хороший запас. У Сургутнефтегаза, который никуда особенно не лезет, у него чуть ли не 40 миллиардов долларов в банке лежит.

 — Но Сургутнефтегаз — совершенно особый случай, они вообще особняком и о них надо делать отдельное интервью.

 — Это правда, они совершенно особая статья. Со своеобразной стратегией. Что касается Роснефти, то ее долг рос каждый год. И сейчас достиг чудовищной величины в 3,5 триллиона рублей. Чтобы понять, что это такое, надо обратиться к государственному бюджету на 2017 год. Это 16 триллионов рублей. И это дефицитный бюджет. Обеспечен он только на 13,5 триллионов доходами. А долг у Роснефти — 3,5 триллиона. У Газпрома сейчас чистой прибыли нет. У него из квартала в квартал — чистый убыток. Поскольку компания вложила колоссальные суммы в строительство никому не нужных газопроводов, чтобы исполнить политический каприз российского руководства. Газопроводы эти абсолютно никому не нужны. Эти компании — Роснефть и Газпром — подсасываются к российскому бюджету и ведут себя не очень красиво в отношении налогоплательщиков, поскольку все таки они считаются государственными компаниями. А значит, российские налогоплательщики частично этой собственностью владеют.

 — Мы с вами много раз говорили еще, так сказать, в мирное время, что это все таки не коммерческие структуры — Газпром и Роснефть.

 — Коммерческие — только с учетом старой мудрости, прозвучавшей еще во времена марксизма, что госкомпании находятся в частной собственности чиновников. 

 — Я вспоминаю, как готовила итоговые телепрограммы в 2006, 2007 году. Эти жирные годы приносили сверхдоходы в первую очередь нефтяной отрасли, и тем не менее, каждый год, изучая отчеты крупнейших игроков, я с изумлением видела, что основные добывающие компании стагнируют. Не вкладывают ничего ни в развитие, ни в переработку. Со всем этим морально устаревшим оборудованием они въехали в кризис 2008−2009 годов, и не приходя практически в сознание перешли в 2014 год. И получается, что сегодня переработка по-прежнему зависит от западных технологий?

 — Ну, все таки не все компании. Посмотрите, например, наша знаменитая Башнефть. Пока она была в частной собственности, она провела колоссальную программу модернизации своих нефтеперерабатывающих мощностей. И наоборот, Роснефть, госкомпания с большим числом нефтеперерабатывающих заводов, довела их до такого состояния, что так называемая глубина переработки там меньше 65 процентов. То есть это очень отсталые предприятия. И сейчас Роснефть хочет их продать. После того, как она наложила лапу на Башнефть, захватив ее фактически бесплатно, она получила чужие хорошие нефтеперерабатывающие мощности. А свои, которые упустила, остановив программу модернизации, хочет продать. Они, конечно, никому сейчас не нужны.

Но были компании, которые неплохо работали. В свое время Сибнефть модернизировала свои заводы, сейчас они достались Газпромнефти и вполне эффективно работают. У Лукойла неплохие перерабатывающие мощности. Но вот что касается самой отсталой компании — а это Роснефть — действительно, они не уделяли должного внимания этой отрасли. И даже если посмотреть на газ — Газпром сфокусировался на экспорте чистого метана, то есть так называемого  сухого бензинового газа. Но самая большая прибыль, если мы посмотрим на газодобывающие компании в Канаде или США,  от жидкостей, которые идут из скважины вместе с газом. 

От ценных компонентов, из которых можно делать пластмассы. А Газпром все это запустил. Есть другие компании, которые этим занимались. Конденсатом очень хорошо занимался Новатэк. Сибур очень хорошо занимался газоперерабатывающими мощностями. А Газпром говорит: буду экспортировать сухой газ, все остальное мне не нужно. И теперь мы видим, что Газпром проигрывает, поскольку он вынужден продавать газ Европе ниже себестоимости. Он газ гонит российскому потребителю в среднем — на три тысячи километров, и на четыре тысячи километров в среднем — европейскому потребителю. И потери газа в трубе от транспортировки  — 9,5 процентов! Они говорят: мы добыли столько-то газа и мы его реализовали. А на другом конце трубы смотрят, и говорят: ребята, тут поменьше газа-то будет, чем  вы рапортуете. А компания вместо того, чтобы на месте сделать полипропилен, полиэтилен, или хотя бы метанол, мочевину — не делает ничего.

Фото ITAR-TASS / Scanpix

 — Слушайте, с газом получается почти как с капустой в СССР. Капусту же у нас никогда не могли довезти до прилавков в том же обьеме, что ее вырастили! Это очень наша история. А теперь попробуем себе представить — что-то произошло, и чудесным образом санкции с завтрашнего дня все сняты. Нашей добывающей отрасли станет от этого лучше, или нет?

– Очень хороший вопрос. Скорее всего, тогда откроется доступ к дополнительному долгосрочному финансированию из-за границы. Сейчас он сильно затруднен. Деньги российским компаниям боятся давать даже китайцы и японцы, которые не хотят портить отношения с американскими банками и с американскими регулирующими органами. Кроме того, если снимут санкции — откроется доступ к передовым технологиям, которые позволят запустить несколько новых газовых проектов, правда, с сомнительной рентабельностью, поскольку цена на газ сейчас невелика. И позволят интенсифицировать добычу на тех старых месторождениях, которые усиленно эксплуатируют в России.

Но дело в том, что все эти нефтяные месторождения, которые находятся сейчас в эксплуатации, вступили уже в стадию истощения запасов. Если не вводить новые, то мы столкнемся рано или поздно, а скорее всего, рано с общим падением добычи в России. Мы смотрим на планы компаний, на состояние месторождений, и видим, что в 2020-м, максимум — в 2022 году будет пик добычи, высасывания того, что сегодня есть на действующих месторождениях. А после этого начнется падение.

Когда сегодня в минэнерго делают подсчеты на основании графиков, присланных нефтяными компаниями, то вдруг неожиданно получается, что к 2035 году добыча в России даже с учетом каких-то теоретических новых месторождений оказывается уже не 540 — 550 миллионов тонн в год добычи, как ранее планировалось, а 276 миллионов тонн! То есть вместо 11 с лишним миллионов баррелей в сутки — меньше 6 миллионов к 35-му году! А избежать этого чрезвычайно трудно. Вот в прошлом году отрапортовали об открытии чуть ли не 120 месторождений, а на самом деле там было 54 открытия, и в основном это лишь новые горизонты на старых месторождениях, которые обошли при изначальной разработке. Или действительно новые, но крошечные. Средний размер открытых месторождений за последние 2 года — это 1,7 млн тонн всего. Это крошечные совсем.

 — И что делать? Есть какой-то выход?

 — Для того, чтобы избежать падения, нужно, чтобы баррель стоил примерно 150 долларов. Я оснований для такой цены не вижу. Скорее всего, нужно провести реформу отрасли и догонять американцев, у которых основную часть добычи обеспечивают мелкие и средние компании. И создать им все условия для работы. Чтобы они были готовы пойти на все риски — инвестиционные, геологические, вводить новые неопробованные методы.  Именно так американцы обеспечили свою сланцевую революцию. То есть что-то иное вместо этого чудовищного укрупнения и ползучей деприватизации. Если где-то в 1995 году государственные компании добывали меньше 30 процентов российской нефти, то сейчас независимые мелкие компании добывают примерно 6 процентов. А все остальное — крупные, и в первую очередь государственные. Надо реструктурировать отрасль. Менять налоговую систему. Изменения, о которых сейчас говорят, принесут выгоду только жуликам, а не тем, кто хочет эффективно работать.

 — Вы имеете в виду, планы изменения налоговой системы?

 — Да. Сейчас обсуждают вроде бы хорошую идею. Вместо того, чтобы облагать налогом всю нефть, независимо от того, прибыльная она или нет, предлагают облагать с определенного предела прибыль от этой нефти, позволив тем самым возместить издержки компании. Но получается, что, если компания неэффективная, она показывает гигантские издержки и платит очень мало налогов. А компания эффективная, которая быстро компенсировала свои издержки, будет платить больше. Собираются не поощрять эффективность отрасли, а наоборот, гнобить ее. Это даст массу возможностей для такого трюка, как повышение издержек путем коррупционных связей с инспекторами, контролерами..

 — Запускаются нерыночные механизмы. Это как извечный вопрос: почему нефть дешевеет, а бензин в России при этом дорожает? А потому что это не связанные между собой вещи.

 — Конечно, абсолютно. В стоимости бензина в России стоимость нефти — это примерно 6 процентов. Все остальное — это прибыль компаний, прибыль тех, кто перерабатывает, кто транспортирует, кто продает, но основное — 60 с лишним процентов — это налоги. Так что все претензии к цене на бензин надо адресовать государству. Правда, Россия тут не одинока. То же самое в Норвегии, где в основном тоже налоги в цене бензина.

 — Но в Норвегии совершенно другая покупательская способность. Норвежец со своим доходом может себе позволить купить в разы больше литров своего дорогого бензина, чем россиянин.

 — Но они все-таки экономят, в Норвегии. Отсюда электрические автомобили, скажем.

Фото ITAR-TASS / Scanpix

 — И экология оттуда же, конечно. Но вернемся к гипотетической отмене санкций. Сегодняшняя ситуация, мне кажется, может перекрыть России возможность отвоевывания новых рынков и закрепления на них. Мы и сами, без санкций, достаточно инертны, мы опоздали со сжиженным природным газом, с тем же сланцем. А сегодня — технологии совершенствуются, происходит серьезное перераспределение на всех рынках. И Россия может просто не успеть вскочить в тот или иной поезд. 

– Тут по газу и по нефти нужно говорить отдельно. Если по нефти — то да, вы правы. Мы уже видим будущее падение добычи в России, которого избежать практически невозможно. России с ее нефтью хорошо бы сохранить то, что компании уже имеют на рынке, вместо того, чтобы завоевывать новые. А хорошо бы завоевывать в Азии, поскольку там российская нефть торгуется с премией, а не с дисконтом. И там рынок нормальный. Там близко возить из порта Козьмино до Китая, Кореи и до Японии. Там хорошие возможности, и я думаю, что там есть возможность увеличить экспорт российской нефти. А что касается Европы, то постепенно в том направлении объемы экспорта, я думаю, будут снижаться.

Что касается газа, то тут у России совершенно другая проблема. Мы видим, что у одного только Газпрома лишних мощностей по добыче создано более чем на 200 миллиардов кубометров в год. Это означает, что завтра можно прибавить еще одну Европу, даже полторы, и Газпром совершенно спокойно удовлетворит ее запросы. Тем более, что и объема труб вполне достаточно. Но нет такой Европы! Со сжиженным природным газом  — отдельная песня.

Сегодня в России консорциум компаний — НОВАТЭК, французы и китайцы — осуществляет один более-менее серьезный проект, на 16,5 миллионов тонн в год. Ямал–СПГ. Его по графику выведут на полную мощность к 2019 году. Если посмотреть на него в условиях обычной налоговой системы, то он полностью провальный, газ там чересчур дорогой. Но это подарок российского руководства этому консорциуму. Никаких налогов абсолютно, сняты даже налоги на импортное оборудование, на прибыль, на добычу полезных ископаемых, пошлина на экспорт. Кроме того, за государственный счет заканчивается строительство порта, а это джакузи, поскольку, чтобы он не замерзал, снизу будут  подниматься пузырьки воздуха. Строятся аэропорт, атомные ледоколы.

При таком подарке консорциуму, когда России абсолютно ничего не достается, проект вполне может занять какое-то  место на рынке природного сжиженного газа. Внутреннее потребление газа сокращается. В СНГ оно не увеличивается, и в Европе если и растет, то крайне медленно. Если и прибавится там потребление за следующие 20 лет, скажем, на 40 миллиардов кубометров в год, то для Газпрома это будет очень хорошо. Но все равно, состязаться-то на рынке придется со сжиженным природным газом. Поэтому у российского газа нет перспектив. Что касается выхода на другие рынки, то компании в качестве финансовых, то есть, долевых участников, там работают. Тот же Газпром.  Лукойл себя неплохо чувствует в Ираке. В Иране есть хорошие перспективы. Газпромнефть, Татнефть — есть компании, которые в качестве финансового участника вполне способны так работать. Конечно, никаких технологий и реального участия они предложить не могут, поскольку сами испытывают дефицит современных технологий. Но деньгами помогают, и не исключено, что получат от этого прибыль.

 — Вы в 2014 году удивительно точно предсказали, сколько будет в среднем стоить нефть в 2015−16 году. 45 долларов за баррель. Давайте повторим эксперимент. Ваш ценовой прогноз?

 — Цены на нефть будут высокими только в случае вооруженного конфликта в Персидском Заливе, потому что при этом треть нефти сразу уберется с рынка. Сегодня, я думаю, опять возможно некоторое падение цен на нефть, поскольку под воздействием словесных интервенций ОПЕК раздулся пузырь. И спекулянты процветают, бумажная нефть — фьючерсы и прочие деривативы — задают нынешние цены, более-менее высокие. Я думаю, что цена все таки должна в течение года свалиться, может быть, до 40 долларов. И в среднем получится, может, 45 долларов, ну, в крайнем случае, 50. Хотя гадать из-за многих неизвестных и из-за, повторяю, словесных интервенций, очень и очень трудно.

 — За два года, что работают санкции, мы начали наконец слезать с нефтяной иглы или нет? Мы ведь с нее давно слезаем, но очень неубедительно.

 — Действительно, до введения санкций в 2014 году доля нефтегазовых доходов в российском федеральном бюджете была примерно 52 процента. Можно сравнить с годом прихода к власти Путина, с 2000-м годом. Тогда это было меньше 9 процентов. Потом все нарастили до 52 процентов. Но сейчас —  уже меньше 40. И только потому, что одновременно резко сократились общий объем бюджета и цены на нефть. Но тем не менее, есть экономисты, которые до сих пор считают, что с учетом мультипликативного эффекта до 85 процентов российского бюджета все-таки зависит от экспортных возможностей нефти и газа. На мой взгляд, это, конечно, перебор. Но все-таки зависимость очень велика.

И я вижу, что Россия остается сырьевой страной. Группа из Института энергетических исследований (ИНЭИ РАН) во главе с Татьяной Митровой недавно опубликовала собственный обзор мировой энергетики с прогнозами до 2040 года. Поскольку они делали это без всякого финансирования, на чистом энтузиазме, это можно считать очень обьективным отчетом. И они признаются, что пытались понять, какую экспортно-ценную отрасль Россия способна за 20 лет развить так, чтобы она давала ей какую-то весомую прибавку вместо нефтяной? Они не нашли. Очень долго искали, но ничего не нашли. К сожалению, нет у нас такой отрасли высокотехологичной. Так что будем экспортировать алмазы, дрова, уголь, газ, нефть и сталь первого передела. То есть чугуний.

Читайте предыдущий материал:

«Идеальный шторм». Экс-замминистра экономразвития об экономике России после трех лет санкций

Продолжение следует