- Мужа сестры убили второго или третьего березня (марта). Нам сказали: «Возле трансформатора лежит тело, подойдите посмотрите, может ваш». Подошли, оно накрыто соломою было, подняли солому — наш… Его левая сторона была просто вмятина, его так ударили. Он лежал вниз лицом со связанными восьмеркой руками. Я его перевернула и увидела, что у него с уха кровь бежала. Или его так стукнули, что кровь бежала, или выстрелили. Вмятина, глаза выпуклые, губы надулись… говорят, ударили вроде его прикладом, а что на самом деле, мы ж не знаем.

И мы с сестрой перетаскивали его мертвого через эту вот всю дорогу, он здоровый, метр восемьдесят, и еле мы его в сад затащили, так как плотный мужчина был… еле затащили… тяжело вспоминать…

Так он пока в саду и закопан.

Мы пошли его забирать вдвоем с сестрой специально, дочка моя в подвале оставалась. Я не хотела, чтобы солдаты — их там много во рву в окопах было — видели, что у нас молодая женщина есть.

В доме семь человек нас было, запасы какие-то имелись, газ был подключен, и сестра варила вермишель, и горячее варила, и чай.

Мистерия. Виктория Ивлева о жертвах войны в Буче — текст и фото (18+)

Ну, конечно, мы боялись, потому что в каждом дворе стояли танк и бэтээр, у нас здесь тоже. 

Они в дом ворвались, сказали, что здесь разведка и «бендеры», и забрали мужа сестры, его и посчитали за разведку. Пареньки эти были вообще молодежь, я только дивилась, такие молодюсеньки, такие дети… Когда они ворвались сюда во двор, молодые, с этими автоматами, у одного сопли бегут, он шваркает, вытирает эти сопли, а сам с автоматом и такой нашуганный, они боялись всех людей, даже имея оружие. Зять спросил его, вы откуда, ребята, они сказали, с Дальнего Востока. Говорили нормально, сами шкеты худые, и глазики у всех такие маленькие, не узкие, а именно маленькие. А у того, который зятя забирал, вот у него были узкие глаза, он был постарше и агрессивней. Зятя увели, потом опять приходят и этот, узкоглазый, как заорет — телефон, я сказ-а-ал! — и затвор на автомате так передернул — трак-трак.

Мы в основном сидели в подвале, а они ходили постоянно через наш двор. И тот, с соплями, подходил иногда, говорил сначала «тетя», потом уже начал бабушкой звать, — бабушка, как вы, как у вас там? — говорю, нормально у нас тут, в подвале…

Потом подходит, — изжога печет, я говорю, давай я тебе соды дам, таблеток у меня нет, а соду могу дать, а он прямо так отмахнулся — не-не-не-не-не!

Третьего, наверное, березня (марта) паек они нам принесли свой, две коробки и хлебина, мы к нему и не притронулись, у нас в принципе своя еда была.

Жалко, это же наша родина, батьковщина, и мы с сестрой здесь поделили дом на две части, и вот тут и жили мы, она с мужем, а я без мужа, муж умер. И сама старалась, чтобы ремонт на веранде зробить, веранда вон треснула. И сама старалась делала, у детей тоже не очень большая зарплата. Сама и работала, и пенсия 2200 гривен (около 70 евро — прим. «Спектра»), сама что могла тянула, утеплитель купила… все сгорело… ничего не осталось, вон что внутри сделалось, стены горелые одни. У сестры были натяжные потолки, они вдвоем, им трошки легче было, а мне тяжело было, делала, что могла.

Наступление Чернобыля. Виктория Ивлева о поездке в Бучу и Ирпень, детской машинке и таинстве смерти

Говорят, какую-то компенсацию дадут, вначале комиссия пройдет, должны же опись сделать. Да, а что они компенсируют, мужчину ж то не вернешь… пятьдесят четыре года, еще работать, жить и помогать. Страх и ужас. Ну вот такая жизнь зараз у нас, ходим вот, стыкаемся як беспритульные.

Вы вот на хату эту смóтрите через дорогу, так в ней никто не жил, пустовала она, а потом сгорела, только печка осталась, это не от войны. От войны вон по всем дворам ящики их раскиданы от снарядов разных, як гробы.

Девятого березня прибегает военный — пять минут вам на сборы, дом будет минирован и взорван, мы подхватились и к другой сестре в село рядом тут, Новая Гребля называется. А потом сестра, у которой мужа убили, уехала с детьми в Черкасскую область. Я на стене нашего дома разваленного телефон свой написала крупно и слово «звони» — так и нашлись потом. А про дом я себя постоянно спрашиваю, что это было, или взрыв или подпал, или что-то кидали нам внутрь, вы же посмотрите, все сгорело… Только и остались ворота с лебедями, это моя дочка расписывала, лебеди теперь раненые, простреленные все. И у меня постоянно вопрос:

- Что мы зробили, что мы сделали этим людям?!

«Я хочу, чтобы они сами покушали своего русского мира». Трупы российских военных, могилы в парках, заминированные машины — корреспондент «Спектра» прошел по Буче, Ирпеню и Гостомелю и поговорил с уцелевшими жителями (18+)

Вот моя земля, мой сад, цветы расцвели, у меня внучку зовут Маргарита, и я посадила здесь маргаритки, розовые и белые, и они начали цвести, я зашла, и хоть это радует. Моя внучка, моя Маргаритка, щебетуха ты моя, ты бы видела, что тут делается, она спрашивает, бабушка неужели у нас ничего нет, я говорю ничего, все сгорело, да, бабушка, ты знаешь, я уже сделала проект нашей хаты, где мы будем жить, она такой будет красивой.

А я слушаю ее и плачу.

Разговор был записан в селе Андреевка Бучанского района Киевской области 11 апреля 2022 года. Как выяснилось позже, зять был убит выстрелом в затылок, его перезахоронили на кладбище. Семья героини временно поселилась на другой улице в той же Андреевке. Остатки дома с номером телефона на обгоревшей стене так и стоят вдоль трассы.