По итогам московских протестов в Госдуме решили создать межфракционную комиссию по иностранному вмешательству в российские выборы. Впервые о протестах — через месяц после начала их активной фазы — высказался президент Путин. И появился первый серьезный человек в путинском окружении, который «чисто на словах» даже поддержал эти протесты. Но парадокс российской политической жизни эпохи позднего путинизма состоит в том, что главным источником «русского Майдана» является вовсе не оппозиция и не «вашингтонский обком», а сама российский элита. Именно ее шкурные интересы с неизбежностью ведут к возможности взрыва путинской политической системы изнутри. Именно элита и только она располагает финансовыми и политическими ресурсами для того, чтобы похоронить «путинскую стабильность».

Выступая на пресс-конференции в преддверии переговоров с президентом Франции Эмманюэлем Макроном 19 августа, Владимир Путин впервые прокомментировал московские события. Начал за здравие: подчеркнул, что граждане имеют право на мирные протесты в соответствии с действующим законом, а власти должны обеспечить реализацию этих прав. Однако быстро перевел разговор в привычное для себя русло: «Но никто — ни власти, ни какие-то группы граждан — не имеет право нарушать действующий закон и доводить ситуацию до абсурда или до столкновений с властями».  В самой этой фразе содержался важный, но почему-то не уловленный наблюдателями абсурд, если вспомнить, кто ее произнес: «Власти не имеют права… доводить до столкновений с властями». Золотые слова.

Кремлевский майдан. Почему главной революционной силой в России теперь стала власть, а не оппозиция

Российский лидер логично связал прошедшие в Москве акции с выборами в региональные органы власти, в том числе в московские. Этого не скрывали и сами участники протестов, главным лозунгом которых было и остается — «Допускай!». Если бы независимые кандидаты в Мосгордуму, честно собравшие подписи, были бы спокойно зарегистрированы столичными территориальными избирательными комиссиями и допущены до выборов, никаких протестов не последовало бы. 

Но дальше Путин воспроизвел традиционную для него самого и для российской власти в целом мантру — власть, «как обычно», действовала по закону, оппозиция, «как обычно», его нарушила.  По словам Путина, ряд кандидатов были не зарегистрированы из-за очевидных нарушений во время избирательной кампании, в числе которых фальсификация подписей. Хотя как раз факт фальсификации этих подписей кандидаты категорически отрицают. Как и подписавшиеся за них многие живые люди, которых московские власти сочли умершими. Российский президент в присущем ему стиле сделал вид, что в России все нормально и можно действовать в русле процедур обычного демократического государства с полноценно работающими институтами. А если бы это было так…

При этом российский президент заявил, что отстоять свое право избираться можно через законные судебные процедуры. «И есть прецеденты, когда обратившиеся в суд незарегистрированные кандидаты отстояли свое право избираться. Минимум в отношении одного человека решение принято допустить его к выборам», — сказал президент. Пока не «минимум», а «максимум». Речь идет о восстановленном в регистрации судом «яблочнике» Сергее Митрохине, вполне системном оппозиционере, которого «даже» ни разу не задерживали и не сажали в СИЗО в ходе этой кампании в Мосгордуму. Хотя все ключевые независимые оппозиционные кандидаты не только не смогли оспорить отказ в регистрации ни в Центризбиркоме, ни в судах, хотя честно пытались, заочно следуя путинскому совету, но и продолжают находиться в тюремном заключении.

Кремлевский майдан. Почему главной революционной силой в России теперь стала власть, а не оппозиция

Про «внезапно» появившееся почему-то аккурат в разгар московских протестов, 3 августа, уголовное дело о якобы отмывании иностранных денег против Фонда борьбы с коррупцией, которым руководит Алексей Навальный, Путин, естественно не упомянул. Как и о блокировке счетов этой организации. Фамилия «Навальный» вообще находится под сакральным запретом в Кремле.

В отличие от Путина, глава госкорпорации «Ростех» Сергей Чемезов, один из самых влиятельных людей «ближнего круга» президента, высказался о московских протестах с неожиданным, на первый взгляд, сочувствием. «Очевидно, что люди сильно раздражены, и это не на пользу никому. В целом моя гражданская позиция такова: наличие здравой оппозиции идет во благо любому органу, представительному собранию и в конечном счете государству. Какая-то должна быть альтернативная сила, которая что-то подсказывает и дает сигналы в ту или в другую сторону», — заявил Чемезов. «Если всегда все хорошо, так мы можем в застойный период уйти. Это мы уже проходили», — добавил он.

Но не стоит обольщаться: Чемезов — отнюдь не карбонарий и не ренегат, пытающийся переметнуться на сторону противников Путина на случай возможной смены власти и политического курса в России. Его заявление становится куда более понятным, если посмотреть на «мусорную» войну, которую структуры «Ростеха» ведут с московским мэром Сергеем Собяниным. 

«Русский Север — не свалка». Как жители Архангельской области заставили власти приостановить строительство мусорного полигона

Московские протесты объективно ослабляют политические и бизнес-позиции Собянина (в России политика и бизнес на таком уровне власти давно уже стали синонимами). «Враг моего врага — мой друг». Чемезов всего лишь в обтекаемых выражениях поддержал тех, кто действует против его влиятельного противника внутри российской властной корпорации.

Путин и Чемезов, несмотря на вроде бы разные публичные оценки московских протестов, являются их бенефициарами. Путин в силу своего положения президента, которому по действующей Конституции нельзя баллотироваться на новый срок в 2024 году, но зато почти пять лет не надо думать ни о каких выборах, кровно заинтересован в том, чтобы давно грызущиеся между собой группировки в его окружении не объединились против него самого. Путину выгодно быть над схваткой «собянинских» с «чемезовскими», а не стать жертвой их альянса. А тому же Чемезову выгодно, чтобы Собянин не просто выбыл из «обоймы преемников», если такая вообще существует, но, главное, утратил возможности расширять свое бизнес-влияние за пределы столицы.

Вся реальная политика в России давно сосредоточена не в институтах власти и не в партиях: неслучайно «единороссы» дружно пошли на выборы в МГД как самовыдвиженцы, а сам Путин за почти 18 лет существования как бы правящей партии «Единая Россия» успел побыть ее формальным и неформальным лидером, но ни дня не состоял в ней. Политика в России делается в группировках наиболее влиятельных бизнесменов-олигархов и чиновников. Именно интересы этих групп влияния определяют будущее России в решающей мере.

Интересы и цели у этих группировок примерно одинаковые — сохранить «награбленное». Только достичь их можно исключительно в борьбе друг с другом или в ситуативных союзах одних против других. Спокойно передать свои бизнесы в России по наследству  — а почти все ключевые фигуры путинского окружения, как и сам Путин, перешагнули пенсионный возраст или вплотную подошли к нему — невозможно без передачи по наследству и власти. Поскольку конституционные гарантии неприкосновенности частной собственности по факту не действуют, а российский суд — последнее место, где соблюдаются законы, он хорош главным образом для того, чтобы туда отправлять оппозиционеров — все это члены корпоративного российского государства прекрасно понимают: гарантировать нажитое богатство своим детям, а себе хотя бы личную свободу они могут, только либо сохранив свою власть после Путина, либо успев отскочить на запасные аэродромы за пределами России, вывезя капиталы, но уже прекратив владеть бизнесами.

Холодное лето-2019. Почему главные итоги протестов неутешительны для противников власти и опасны для России

Именно эта борьба «подпутинских» элит за транзит собственности становится главным содержанием транзита власти в России. «Кормовая база» для элит при сохранении внешней политики России будет только убывать — Путин закрыл возможность своим приближенным для активной экспансии в зарубежные бизнесы, чем российская бизнес-элита активно занималась до присоединения Крыма. Такая экспансия теперь возможна, только если бизнесмены, в том числе из власти, становятся полноценными эмигрантами. А внутри страны остается делить действительно лакомые куски собственности уже только между собой — все ключевые российские бизнесы так или иначе находятся в руках 50 — 100 семей. А за ними, во втором ряду российского «бизнес-партера», сидят (в хорошем для них смысле слова) силовики и чиновники калибром поменьше, которые при Путине получили возможности заниматься теневым образом разными менее крупными бизнесами или рейдерством, о чем, собственно, и рассказывают те же расследования ФБК. Эти люди тоже сильно не уверены в своем будущем, понимая, что в стране без закона и институтов передел власти автоматически угрожает тотальным переделом собственности.

Именно борьба друг с другом за сохранение или приумножение (за счет другой части элиты) активов между «придворными» группировками и становится чем-то вроде латентного «русского Майдана». Нестабильность и неопределенность собственного положения путинской элиты, создавшей государство в государстве, захватившей все крупнейшие бизнес-активы в России, является главной угрозой стабильности персоналистской политической системы. Путин балансирует эту систему из последних сил, но законных, политических и даже чисто физических возможностей делать это у российского президента становится все меньше. Когда «верхи» очень хотят, но не могут жить по-старому, независимо от позиции «низов», оказывается, это тоже революционная ситуация.