Анатолий Левченко — бывший главный режиссёр того самого театра в Мариуполе, разрушенного прицельной бомбардировкой российских ВКС 16 марта 2022 года. Раньше он, кстати, официально назывался «Донецкий академический областной драматический театр» и был главным театром в подконтрольной Украине части области. Кроме того, Левченко основал в 2019 году в Мариуполе первый негосударственный театр Terra Incognita.
Одним словом, в Мариуполе Анатолий Левченко был очень заметной фигурой. В своём областном и академическом театре он, к примеру, поставил такие прогремевшие спектакли, как «Слава героям!» и «MAIDAN INFERNO», в самих названиях которых содержались запрещённые в России слова. После оккупации Мариуполя Левченко был арестован и провёл десять месяцев в донецких концлагерях «Изоляция» и СИЗО №5.
В первые месяцы вторжения Левченко никак не мог покинуть окружённый и расстреливавшийся город — в первую очередь по семейным обстоятельствам: у него сын Артём— инвалид первой группы, 21-летний невербальный аутист, и жена Анна, которая осуществляет за сыном буквально ежеминутный уход. Жену и сына режиссёр смог вывезти через РФ и переход на границе Белгородской и Сумской областей только в июле 2023 года. Освободиться из тюрьмы ему помогли нестандартные обстоятельства — попытка аннексии Россией «новых территорий» и, соответственно, введение там местных карательных систем российского законодательства. На фоне людоедских практик «ДНР» современный российский УК внезапно оказался для узников донецких тюрем большим облегчением.
Сегодня Анатолий Левченко находится в Кропивницком, где пытается наладить новую жизнь и заодно новую работу в местном Академическом областном театре кукол. «Спектр» поговорил с режиссёром об особенностях легальных и нелегальных мест заключения на оккупированных территориях Украины и о том, как на них повлияло уголовное законодательство РФ.
Режиссер Анатолий Левченко у разбомблённого Дома связи Мариуполя / Spektr.Press
— Я человек, не очень хорошо разбирающийся в тюрьмах, но про донецкое СИЗО №5 по улице Кобозева, 4 говорить могу со знанием дела: я там сидел! — начинает Левченко. — Ещё месяц я сидел в «Изольде», на улице Светлого Пути. «Изольду» тоже можно назвать своеобразным СИЗО, там сейчас сидят люди до условного суда: то есть могут сидеть и месяц, и два, а бывает, и четыре в рамках фильтрации. Тут решают опера, которые ведут конкретного человека.
— Уточним: вы называете «Изольдой» концлагерь «Изоляция», который находится в Донецке, в помещениях бывшего Донецкого завода изоляционных материалов?
— Я не видел снаружи этого завода, не могу точно сказать — я этот месяц провёл в основном с головой в пакете. Но сидели мы в камерах, переделанных из каких-то советских офисов, возможно, заводских.
— Вы знаете, почему вас арестовали? Как это произошло?
— 20 мая 2022 года меня арестовали в Мариуполе. Да, там на месте ещё допросы были — там я и понял, что на меня настучали мои бывшие коллеги по Драматическому театру. Те, которые сейчас сотрудничают с оккупантами. Там были, во всяком случае в моем деле, очень глупые следователи, оперативники, работали так непрофессионально, небрежно, кошмарно, страшно…
То есть оперативник МГБ закрыл рукой «шапку» доноса — с фамилией того, кто его писал, но тыкал меня в текст и кричал: «Вот, смотри, на тебя написали, смотри, сука, бля!»
Я взглядом «схватил» эту страницу. Там говорилось, как к нам в театр приходили ребята с «Азова», была такая нелицеприятная беседа, были такие вещи, которые выдумать невозможно. Пока я читал донос, мой круг подозреваемых сузился до шести человек, находившихся на том собрании, видевших и слышавших всё. Они меня сдали. Я подозреваю конкретных людей по конкретным мотивам — один из них тогда ещё, при Украине, претендовал на должность директора театра и суетился, устраивал встречи с «Азовом». Его ж за это русские должны были грохнуть? А он известный публичный коллаборант. Но его не грохнули — значит, кого-то сдал. Ну и ещё есть пара человек, которые уехали в марте — апреле в Европу, Украину, а потом вернулись в Мариуполь и сейчас работают в местном ордена Почёта русском драматическом театре.
— Хорошо их там кормят?
— Ну, зарплата в театре около 40 000 рублей в среднем. Это по местным меркам круто. Чтобы более-менее нормально там жить, нужно где-то тридцать тысяч.
Пыточный инвентарь лагеря «Изоляция»: стол, к которому прикручивали заключенных, полевой телефонный аппарат, электропровода, вода — для смачивания контактов с кожей. Фото «Донецкий тракторист»/ Spektr.Press
- — Кто вас забирал?
— Опера были из «ДНР»: в мае 2022 года ФСБ [в Мариуполе] ещё не было в таких количествах. А у «ДНР» люди в этих органах плохо образованные, плохо эрудированные… Если ты хочешь избежать статьи за шпионаж, ты примерно уже знаешь, как обходить ловушки, как с ними говорить. Сначала мне впаяли статью 328 в версии «ДНР»: «разжигание межнациональной розни», а потом стали лепить уже «подстрекательство к экстремизму» (ст. 325 «УК ДНР»). Это «лёгкие» относительно статьи считались — без возможности расстрела.
Меня допрашивали просто очень глупые люди, совсем не информированные, — может стажёры, набранные недавно. Очень молодые, чуть старше двадцати, ни в коем случае не старше двадцати пяти.
Например, они могли со знанием дела сказать: «Греки — все предатели!» При том, что пророссийские настроения у приазовских греков как раз сильны. Допрашивали меня часа четыре в каком-то клубе развлекательном возле моря. Они так и сказали: «Повезём тебя на „Дачу“!» У меня пакет на голове был, ориентировался только по времени поездки и поворотам.
А потом уже повезли в Донецк, и там были уже люди постарше, поопытнее, был уже и русский какой-то товарищ: слышно было по его «нарванности» (нервности) и выговору. Но я его не видел: пакет с башки у меня 48 часов не снимали, я его снял уже в камере, в «Изоляции». Я потом понял, что донос на меня написали чуть ли не в марте месяце, но моё местонахождение было неизвестно, фамилию мою, Facebook знали, а вот точный адрес не знали. Да и потом продолжались боевые действия — может, не до меня было?
— Последние доступные украинским журналистам узники «Изоляции» были освобождены по обмену в декабре 2019 года. Вы там сидели в 2022-м, каковы там сейчас условия?
— Я сидел там в какой-то камере, где идёт «пересменка», передержка новеньких, когда решают [, что с ними делать]: убивать, под следствие, ещё куда-то? Все время менялись подследственные — в основном из мобилизованных в ВСУ в 2016–2018 годах, обвиняемые в терроризме (ВСУ же у них террористическая организация!). Я там пару знакомых встретил, бывших контрактников из Национальной гвардии, им всем что-то «паяли», а потом отправляли вроде в СИЗО, и больше я их не видел.
Там была со мной смешная и трагическая история. Мой допрос непрерывный шёл до 12 ночи. Когда закончили, встал вопрос, каким числом оформлять, кто-то сказал: «Уже сегодняшним пиши, новый день!» — и я понял, что двенадцать ночи. Так вот, когда я после допроса в камеру зашел, дверь закрыли, я стою и жду, что дальше, — может, опять бить будут? И тут слышу: «Мужик, пакет-то сними…» Я снимаю и вижу много людей, сразу вопросы: кто, откуда, где взяли? Был май 2022 года, никто ни в Мариуполе, ни в Донецке в камерах вообще ни черта не понимал, что происходит, я сам потом так же новичков опрашивал. Ну, я говорю: «Наверное, в Мангуш поехал на фильтрацию, засветил таким образом свой паспорт и адрес, ну, меня и взяли». (В поселке Мангуш находился крупный пункт армии РФ для фильтрации выезжающих из Мариуполя гражданских лиц; по требованию оккупационных властей фильтрацию должны были пройти все — без справки о фильтрации людей не пропускают по дорогам в Донецк, Бердянск, к границе. — Ред.). Меня спрашивают: «А что там Мангуш?» И я: «Слушайте, ребята, в отличие от Мариуполя там есть свет! Работают аптеки! Мэр Мангуша, он молодец!»
И тут встаёт мужик в трусах и говорит: «Я мэр Мангуша!» Так я познакомился с Владимиром Караберовым. А Караберов — это отдельная история: он же оккупантов с караваями в феврале встречал. И в фейсбуке написал, что приветствует россиян, слагает с себя полномочия главы Мангушской территориальной громады…
Ну, СБУ тоже написало, что возбуждает по нему дело по статье «измена Родине». И получилось, что сидеть ему и там, и там. Сидел он очень печальный — мужику 60 лет, серьёзный бизнес, два шестиэтажных дома, четыре машины… Такой большой грек, говорил: «У меня в элеваторах на полмиллиона долларов зерна!»
Двор «Изоляции». Фото «Донецкий тракторист» / Spektr.Press
— А за что взяли его?
Ну, он очень болтливый, начал на встрече с руководством гордо им рассказывать, как «азовцы» помогали ему на выборах. Нашёл кому… Говорил: «Они мне кофе налили!» — рассказывал, как встречался с заместителем Пушилина. Он им помогал, фурами еду выделял, говорил: «Да я Моргуна (бывший глава администрации Новоазовска, сейчас глава оккупационной администрации Мариуполя. — Ред.) как тебя знаю!» Ну вот, Моргун приехал в конце марта и сказал ему, что надо ехать в Донецк представляться: «Надо тебя как-то легитимизировать!»
А потом его из «Изоляции», пока я ещё там сидел, отправили на Кобозева, 4, в СИЗО. Когда меня тоже туда перевели, я спрашивал по местному телеграфу про того-другого, и мне сказали про Караберова: «Он ещё здесь сидит! На первом посту, сидеть ему серьёзно, он от всего отпирается, но деньги у него есть, поэтому сидит красиво».
— «Красиво» — это как?
— Ну, камера с горячей водой, доступ к телефону…
— Ну, знаете, раньше, до полномасштабного вторжения, «политическим» такие блага, как телефон, были недоступны. Они не имели этого всего, вернее, имели только если сидели вместе с уголовниками, — обычно так «везло» женщинам.
— Он сидел на первом посту: это «марухи-шмарухи» — для своих. В СИЗО Донецка страшная коррупция, по хер все: будь ты хоть националист — если у тебя есть деньги, для тебя всё сделают. Ну разве что выйти [из СИЗО] не можешь. Охранник к нам заходил вечером, ну стандартная тема — есть ли жалобы, заявления, письма? И он нам всегда в камеру: «Вітаю щирих українців!» («Поздравляю коренных украинцев!»).
— Вы что-то могли купить?
— У меня денег не было, у меня жена осталась с ребенком-инвалидом одна. Меня из «Изольды» перевели 16 июня, и до октября я сидел в СИЗО с тремя уголовниками. Ну как уголовниками... Нас, мариупольцев, очень боялись и селили вместе — по территориальному признаку. Со мной сидел дед сумасшедший, который уже во время войны зарезал ложкой сына и внука. Ещё один мужчина с завода Ильича и один полунаркоман. Хорошие ребята! По случайности случились убийства, из-за пьянки. То есть оба сидели за убийство, но они не какие-то криминальники, так просто вот случилось.
— Кормили вас как?
— Ох, никак! У меня и так проблемы с желудком были, в Мариуполе во время боёв никакой диеты представить себе невозможно, а уж там… Во-первых, в Донецке большие проблемы с водой, воду давали раз в три-четыре дня, для того чтобы её накопить, нужны баклажки. Мы приехали в новую для себя камеру — откуда у нас баклажки! В стакан наливай — вот и все твои запасы... Мы просили воду, конечно, без воды нельзя: «Подохнем же!» Нам приносили в баклажках воду с ряской: «Со ставка!» (ставками в Донбассе называют искусственные водоёмы. – Ред.). На этой самой воде нам и готовили — перловку, пшёнку или макароны на комбижире. Едой это назвать нельзя — ужасно! Ну и раз в три дня «борщ» какой-то: кусок свёклы плавает и кусок капусты. И вот это рацион 1937 года, вот конкретно — ГУЛАГ!
— А какой состав персонала был в СИЗО? Старый, ещё украинский?
— Был старый состав, но были уже и новонабранные молодые надзиратели. Там СИЗО постройки 1970-х годов, но внешне и изнутри там можно фильмы снимать про Сталина. Такие, знаете, крупные решетки, эмоционально всё очень глухо! На улице Светлого Пути был бойлер, нас раз в неделю водили мыться, а здесь так называемая «баня», дырка в потолке — я там вспоминал Советскую армию. Вы раздеваетесь в камере и по очереди бежите голыми, на мытьё дают каких-то сущих 30 секунд, помыться невозможно! В армии всё же три минуты давали. Да и потом уже мне жена смогла передать какой-то шампунь, мыло, а поначалу ничего — ни мыла, ни мочалки. «Иди мыться! Нет ничего? Не наша проблема!»
Одна из камер «Изоляции». Фото телеграм-канала «Донецкий тракторист»
— Как вас там водили на допросы?
— Следователя я первый раз увидел 16 июня, когда переводили с «Изольды». До того оперативники раз пять-шесть возили меня на допросы, я уже понимал, что они пробуют накопать по моей театральной деятельности что-то, но у них хрен получилось. Я хоть и был очень расстроен, но что такое «трактовка» я знаю. Они всё время спрашивали про мои спектакли, названия же соответствующие – «Героям слава!»; крутили мне расстрельную статью. На тот момент ещё работало законодательство ДНР, там расстрел есть в УК.
— И что вы говорили?
— Я говорил: «Поехали!» — и шесть часов рассказывал им о спектакле «Героям слава!». Где там подстрекательство, где «национальная рознь»? Это разговор двух пенсионеров: один — советский ветеран, другой — ветеран УПА…
После этого меня увозили на «Изольду» и пару дней не трогали, а потом снова везли [на допрос], и я чувствовал, что меняются вопросы, трактовки… Я не знаю, кто у них был старшим и какие задания он им давал, но постепенно театральные вопросы сходили на нет, и всё возвращалось к моей странице фейсбука: «А вот у вас пост, картинка, где вы призываете к поджиганию московского Кремля!»
Я отвечаю, что это пародия на рекламу жвачки. Помните, мальчик и девочка сидят, обнявшись, и смотрят на горящий Кремль, и надпись: «Кохання — це коли ви дивитесь в одному напрямку!» («Любовь — это когда вы смотрите в одном направлении!»).
Тут я понял, что ведут меня к делу о фейсбуке. Но была и тут радость — страниц у меня множество: театра Мариуполя, частного театра…А они рассматривали только личную страницу и надписи после 24 февраля. В чём тут была логика, я даже не знаю.
Техника отряда ССО МГБ ДНР в одном из цехов закрытого Донецкого завода изоляционных материалов, превращённого в тюрьму «Изоляция». Фото «Донецкий тракторист»
— Расскажите, как вы почувствовали изменения после 30 сентября 2022 года?
— Я благодаря им вышел! Потому что у нас в камере был дончанин, и ему передали российский Уголовный кодекс. Мы начали его читать, и я гляжу и говорю: «Оп-па! Мы пишем ходатайство!» Потому что первой статьёй, которую мне впаяли 16 июня, было «Разжигание межнациональной розни», а поскольку нам объявили, что с 4 октября на нашей территории вступило в права российское законодательство, то там статья 282 почти под копирку такая же, однако на первый раз она административная — без уголовной ответственности. Надо меня выпускать!
На Покрова, 14 октября, мне срочно навесили ещё две статьи: подстрекательство к экстремизму и к терроризму. Но они в тот момент все были в охренении, не понимали, что происходит, — там же непрофессионалы просто страшного уровня! Только к марту выяснилось, что мне навесили две новые статьи из того же законодательства ДНР, когда им начальство говорило, что это уже Россия. Ну и всё!
9 марта, после третьего моего ходатайства о снятии первого обвинения, на день рождения Тараса Григорьевича Шевченко меня выпустили в Мариуполь. И эта шняга ещё длилась март, апрель, май, июнь — я ездил на допросы в Донецк. За свои деньги, что было для меня очень существенно. И все «вещественные доказательства» — компьютер, телефон, сим-карты — мне не вернули, естественно.
— Во сколько обходились поездки в Донецк?
— 500 рублей в одну сторону. Считайте, один допрос — 1000 рублей. Моя жена, пока ждала меня из тюрьмы, оформила пособие на сына-инвалида — 13 000, жить же на что-то надо… Представь: тысячу — за проезд на допрос, десяток яиц — 100 рублей, бутылка нормальной водки — 600. Такие цены. Я там жил, но до сих пор не понимаю: как выживают люди? Работы там нет никакой.
— Как вам удалось выехать?
— Люди по всей Украине собирали для меня деньги, у моего друга была карта «Монобанк» ещё действующая, что важно. И вот он обращался к маклеру в Мариуполе и переводил ему деньги — гривны, доллары, евро. А тот уже выдавал мне наличные рубли, но по их курсу 1–1,3 рубля за гривну, при том что курс уже стремится к четырём! Друзья собирали мне деньги, а я им говорил: «Ребята, вы думаете, что отправили мне, условно говоря, 100 000 гривен, а я тут получаю 300 000–400 000 рублей? Это совсем не так!» Ребята с вольных территорий говорят, что это несправедливо… Так походи тут по рынку!
Спасибо Юре Горбунову, они с общественной организацией (Юрий Горбунов — известный украинский актер, телеведущий, шоумен. — Ред.) собрали мне 120 000 гривен (около 3000 евро). Этой суммы хватило, чтобы доехать из Мариуполя до Кропивницкого.
Поездка от Мариуполя до Колотиловки Белгородской области на нашу семью обошлась в 130 000 рублей. Мы не могли ехать с другими пассажирами, были вынуждены выкупать шестиместный микроавтобус. Ну, потому что мой ребенок может кричать, невозможно с кем-то ехать…
— Как вы прошли эту дорогу из щебня, которая ведет на Сумскую область Украины?
— «Дорогу жизни»? Когда подходили к Покровке, я записал видео. Некоторые люди [которые его видели], пишут, мол, у вас корова рядом мычит. Нет. Это не корова, это мой сын, он не спал двое суток, очень устал, жара, солнце, а ещё в тот день, когда мы переходили, начался обстрел. Кого, чего — я не знаю. Он плакал, кричал, но мы шли — а что поделаешь, домой идём…
Мы готовились к этому, тащили «кравчучки» (сумки на колесиках) упакованные, я жёсткий диск нес с собой (хотя большинство информации перекачал друзьям). С пропуском у нас проблем не было — благодаря сыну Тёме. Когда нас стали досматривать, он опять начал кричать, и на нас махнули рукой: «Идите уже в свою Украину!»