Этот разговор случайно подслушан в небольшом херсонском магазине. Молодая женщина, видимо, знакомая продавщицы говорила ей, чуть не плача: «Сестра с мужем собираются завтра эвакуироваться. Зачем? У них трое детей: трехлетняя девочка и годовалые мальчики-близнецы. Я понимаю, в Херсоне сейчас небезопасно, но ехать непонятно куда с тремя малютками… Ужас! Просто ужас!».
Президент России Владимир Путин в среду, 19 октября, на заседании Совета безопасности заявил, что подписал указ о введении военного положения в четырех оккупированных регионах Украины — Донецкой, Луганской, Запорожской и Херсонской областях. 30 сентября он объявил о «вхождении» оккупированных территорий Херсонской и Запорожской областей Украины, а также так называемых Л/ДНР в состав Российской Федерации.
Но в Херсонской области даже пророссийски настроенные жители региона не надеялись, что нынешняя «аннексия» пройдет точно так же, как это было в Крыму в 2014 году.
Подорожание и обман «чиновников»
Виолетта, учительница одной из херсонских школ, говорит, что ее университетская подруга, живущая в Крыму и также работающая там в школе, рассказывала, что в 2014-м «принял Россию» весь педколлектив.
«Наша школа не открылась 1 сентября, — говорит Виолетта, — к тому моменту директор и половина учителей выехали, а после 30 сентября в Херсоне остались только шесть педагогов. В частности, я — из-за тяжело больной матери».
Уроки сейчас она проводит дистанционно: «Запираюсь в комнате, где через стену — пустая квартира, и работаю. Мне предлагали уйти на простой и получать две трети ставки. Но тогда за что я буду покупать лекарства для мамы? Так уж получилось, что есть на белом свете друг у дружки только мы. Приходится рисковать».
Насколько ей известно, говорит учительница, в Херсоне нет ни одной школы, где оккупантов поддержал бы весь педколлектив. «Да и в области если такие школы и есть, то их наверняка очень немного. Ну нет тут и не будет крымского сценария! Не примут тут Россию!» — уверена она.
По словам Виолетты, единственная перемена, которую она ощутила после 30 сентября, — рост цен: «Подорожало практически все. Началось с хлеба. Если раньше батон стоил 20−22 гривны (0,51 — 0,56 евро по усредненному курсу, — авт.), то сейчас — 30 гривен (0,76 евро). Молочные продукты подорожали примерно на 20−25%. Мясо — на 10−15%. Серьезно подрожали лекарства».
Особенно учительницу возмущает то, что после 30 сентября оккупационные чиновники говорили, что Херсонская область вошла в «российское правовое поле», и потому больше не будет таких грабительских цен на медикаменты, как ранее: «А на деле лекарства в октябре снова подорожали».
«Я даже запомнила, что в сентябре потратила на лекарства для мамы и на кое-какие препараты для себя 3500 гривен (88,95 евро), — уточняет Виолетта. — А недавно только лекарства для мамы обошлись в 3950 гривен (100,38 евро). И в аптеке мне сказали, что следует ждать новых подорожаний, особенно — импортных препаратов. Я в месяц зарабатываю около 10 тысяч гривен (254,13 евро), пенсия мамы — 3500 гривен (88,95 евро). То есть, „чиновники“ нас обманули. Такой вот „русский мир“ мы получили».
В объявленную оккупационной властью Херсонской области эвакуацию Виолетта не поедет: «У меня есть родственники, которые в 2014 году жили в Луганской области в Краснодонском районе. Тогда в августе российские военные расстреляли эвакуационную колонну из „Градов“ и минометов, был ад. А сейчас я панически боюсь эвакуироваться в большой группе людей, даже если б у меня была такая возможность. Ведь эвакуационная колонна или пункты временного размещения беженцев — превосходные мишени для обстрелов, вскоре после которых там „совершенно случайно“ появляются корреспонденты российских СМИ. Да и эвакуироваться под присмотром вражеской армии, как по мне, — очень странный поступок, по меньшей мере. Это все равно, что согласиться на пребывание на необитаемом острове в компании с каннибалом».
Военное положение: чего боятся херсонцы
Дмитрий с супругой и 8-летним сыном выехал из Херсона на неоккупированную часть Украины в марте 2022 года, но в июне семье пришлось вернуться из-за объективных внутрисемейных причин, которые они решили не называть. До войны и оккупации Дмитрий работал в IT-службе местного представительства одного из банков. Сейчас он — программист-фрилансер.
«Спасло то, что я и ранее подрабатывал на фриланс-бирже Upwork, — рассказывает мужчина. — Сейчас это мой основной заработок». После возвращения семья поселилась у родственников. Даже не показывалась дома, так как среди знакомых Дмитрия, по его словам, есть люди, сотрудничающие с оккупантами.
«Они могли „слить“ им мои данные, — объясняет мужчина. — В принципе, „слили“. Друзья, которые присматривают за нашей квартирой рассказывали, что к нам приходили какие-то люди: двое гражданских в сопровождении автоматчика. Возможно, хотели „сделать предложение, от которого не смогу отказаться“, то есть привлечь к работе на оккупационную власть. Но соседи сказали визитерам, что мы выехали».
Для бывших коллег программист тоже — «выехавший». Из соображений безопасности он прервал все общение с ними.
Сейчас Дмитрий живет затворником. Признается, что не выходил из квартиры более четырех месяцев. Говорит, что он — далеко не единственный человек, ведущий такой образ жизни и зарабатывающий благодаря фриланс-бирже:
«В программистком чате я познакомился еще с несколькими IT-специалистами, живущими в Херсонской области и ставшими „вольными стрелками“. И сейчас все мы боимся, что после введения Россией военного положения оккупационная власть может „по соображением безопасности“ отключить в области интернет. Если это произойдет, то станет трагедией для множества людей. Ведь интернет для немалого количества херсонцев — возможность зарабатывать. Кроме того, благодаря интернету можно обналичивать деньги: люди-то продолжают получать украинские пенсии, пособия, кто-то — зарплаты. Я и мне подобные получаем оплату за заказы».
По словам Дмитрия, сейчас в Херсоне обналичить деньги с украинской банковской карты (этим занимаются частники), стало значительно легче, чем еще недавно. «Весной и летом в Херсоне можно было обналичить карту только с комиссией до 15%, в области размер комиссии доходил до 25%, — говорит он. — Сейчас же в Херсоне (насчет ситуации в области не знаю) такой спрос на безналичную гривну, что некоторые люди даже предлагают обналичивание с доплатой в 2−3% от суммы». Семья Дмитрия обналичивает карту без процентов: «Дочь подруги моей тещи владеет небольшим магазином, ей нужны безналичные деньги, чтобы помогать семье сына, выехавшего из области».
Мужчина панически боится, что оккупанты, боясь утечек информации, перекроют для простых людей доступ в Сеть: «Если в Херсоне отключат интернет, не будет возможности работать, обналичивать деньги. Очень надеюсь, что не дойдет до лишения нас коммуникаций. Ведь интернет — это еще и возможность для людей общаться с родственниками, живущими за пределами области или даже в других странах. Например, я могу общаться с родителями только благодаря интернету. Моему отцу — 72 года, маме — 68. Мне даже страшно представить, каково им придется, лишись они возможность общаться с нами. Да и мне каково будет? И таких людей, как я, очень много в Херсоне».
Опасения далеко не надуманы. Херсонская область не знала сплошных фильтрационных проверок всего населения, как на юге Донецкой области, вокруг Волновахи и Мариуполя. У россиян здесь банально не хватило средств и ресурса на «просеивание» миллионов нелояльных людей. Но особые меры применялись — в городах рядом с переправами через Днепр, в местах прохождения важных колонн и редкой боевой техники на пару дней выключали свет и всякую связь — чтоб партизаны не могли в режиме реального времени передавать сведения ВСУ.
В нынешней непонятной ситуации ожидания то ли отступления российских войск, то ли наступления украинских ВСУ, то ли комбинации того и другого с обеих сторон, Херсон вполне может попасть и под внезапные обрывы связи, и под сплошную фильтрацию. В небольшом Станиславе — поселке в 40 км от Херсона — ее проводили для всех мужчин. А в отдельных, прилегающих к той же Чернобаевке (где находится военная база РФ) районах областного центра все может случиться и с мужчинами, и со светом, и с интернетом, и просто мобильной связью.
Страх, вытесняющий все
Сейчас любое резонансное событие — «звездный час» для разного рода «военных экспертов». Объявленные оккупантами эвакуация и военное положение стали поводами для множества прогнозов о предстоящей насильственной депортации жителей правобережной части Херсонской области, а также — об очень вероятных, по мнению прогнозистов, ракетно-артиллерийских ударах по Херсону. Именно уничтожение города многие «эксперты» считают «непростым решением», о котором говорил в нашумевшем интервью командующий российскими войсками в Украине Сергей Суровикин.
Сейчас даже сложно сказать, что больше напугало горожан: само сообщения об эвакуации и военном положении или же интерпретации этих сообщений.
Светлана осталась в оккупированном Херсоне по очень прозаичной причине: выехали все друзья и родственники женщины, и некому присматривать за ее домом и двумя собаками.
«В Австрии живет дочь со своей семьей, — говорит женщина. — Зовет меня. Но что я там буду делать? В мои 57 лет я вряд ли трудоустроюсь там, а здесь у меня — работа, дом. Здесь муж похоронен: увы, он очень рано ушел из жизни. Конечно же, не может быть и речи ни о какой эвакуации. Остаюсь в Херсоне».
Но Светлану очень беспокоят сообщения об обстрелах. «Я понимаю, что украинская армия не будет обстреливать жилые кварталы, — поясняет она. — Но все равно сердце не на месте, когда читаю публикации в интернете. Не успели россияне объявить эвакуацию и военное положение, как появилось столько публикаций о том, что „Херсон сравняют с землей“, „подорвут дамбу Каховской ГЭС“… Авторы этих публикаций понимают, насколько негативно влияет на людей демонстрация их „могучего интеллекта“? Я, например, места себе не нахожу».
Женщина говорит, что сейчас вздрагивает от каждого звука проезжающей по ее улице машины. Боится, не российские ли военные это, собирающие людей для принудительной депортации под видом «эвакуации». Говорит, что ночью вряд ли уснет, поскольку боится обстрелов.
«А я — за Россию»: почему некоторые херсонцы поддерживают оккупантов
Николай просил не указывать его род занятий. Мужчине — 58 лет, он родился в Крыму, в Херсонскую область попал после вуза по распределению.
«Да, — говорит Николай, — по сути, я коллаборант, с точки зрения некоторых людей, — предатель. Но давайте разберемся, что и кого я предал. Я предал ту Украину, которая предала таких людей, как я. Мне противно жить в обществе, которое потеряло свою идентичность. До 2014 года Украина была нормальной страной, где хоть и случались всплески национализма, но здоровые силы ставили на место всю эту шайку. Мой отец — уроженец Ростова, мама — из Симферополя, а ее предки — из Житомирской области. Кем я должен себя считать? Украинцем? Русским? Я до 2014 года не задумывался об этом. Я — человек с украинскими корнями, но при этом — носитель русской культуры. Я не понимаю гениальности Шевченко, Франко, прочих „класиків“. Для меня украинский язык — чужеродный. Но я не ощущал себя человеком второго сорта даже в тот период, когда Украина „болела ющенковщиной“. Я был патриотом именно той Украины, где националисты — не власть и лидеры мнений, а маргиналы, которых время от времени загоняют „под плинтус“. Все изменилось после 2014 года».
По словам мужчины, тогда у него возникало желание уехать с семьей в Россию, но не мог оставить тяжело больного отца, да и не был уверен, насколько удачно он и супруга смогут трудоустроиться на новом месте. Да и хотелось, чтобы дочь-студентка закончила вуз.
«В предыдущий раз я был в Крыму в 2016 году, когда скончался отец, — рассказывает Николай. — После его похорон уговорил маму продать квартиру и переехать к нам. Потом я попал в Крым только в июле 2022 года. Отцу тогда исполнилось бы 80 лет, и мы решили всей семьей съездить на его могилу, а заодно отдохнуть на море. Признаюсь, я был поражен, увидев, как изменился Крым всего за четыре года: новые дороги, новые школы, больницы, множество других новостроек. Я увидел, как преобразились Симферополь, Ялта, Алушта. Я не встретил ни одного человека, который ругал бы россиян. В Симферополе мы зашли в гости к лечащему врачу отца. Мы с ней сдружились, она сделала для нас очень много. Она рассказала, что уже третий год работает не в трущобе постройки 1970-х годов прошлого века, а современном здании. Говорит, что она даже не представляла, что будет работать в больнице, оснащенной по последнему слову техники. И это, по-вашему, оккупация? Если Россия так же „оккупирует“ Херсонскую область, то я буду только счастлив».
Николай говорит, что не считает российской оккупацией и происходящее сейчас на Херсонщине: «Сравните ситуацию с немецко-фашистской оккупацией области 1941−1944 года. Что общего? Да ничего. Ну задерживают некоторых „ждунов“, которые „вірять в ЗСУ“ и „портят воздух“ своими измышлениями! И правильно россияне делают, что их отлавливают! Время-то военное. Что в Великую Отечественную полагалось за распространение пораженческих настроений? Расстрел! И тут не мешало бы! Я уверяю, пара-тройка показательных расстрелов на Площади Свободы (центральная площадь Херсона, — прим. „Спектр“), и атмосфера в городе весьма оздоровилась бы. Впрочем, она и так оздоровилась. С весны ни одной местной „еврогниды“ не вижу. Ради любопытства посмотрел в Facebook, что сейчас делают „евроозабоченные“. Они, болезные, проводят в Киеве, Львове, Ивано-Франковске круглые столы на тему „украинского Херсона“, рассказывают, как будут „деоккупировать“ нашу область. И пишут „Обов’язково зустрінемося у вільному Херсоні!“. Да черта с два! Я уверен, что скоро Киев будет российским, а Львов и Ивано-Франковск если не отойдут Польше, то будут какой-то демилитаризованной зоной, безобидной Украиной под российским протекторатом. А Херсонская область станет полноправной частью России. И даже после года мирной жизни и созидания люди поймут, насколько им повезло. А потом и вовсе будут вспоминать о жизни в Украине как о страшном сне».
Правда, Николай хоть и мечтает о «счастье с Россией», но сам идти сражаться за ее интересы не намерен. Говорит, возраст уже не тот, здоровье сбоит.
Первым отреагировал… рубль
Так называемая «эвакуация» жителей Херсонской области началась еще в конце первой недели октября, когда россияне объявили о возможности для херсонцев (сначала — для детей, а потом — для всех желающих) выехать «на отдых» в оккупированный Крым, а потом еще и в регионы России.
Практически сразу же после появления этой информации в Херсоне начал стремительно падать курс рубля. Нет, так называемый «официальный курс» — прежний: 1 рубль к 1,25 грн. А вот рыночный курс (несмотря на запреты и преследования, есть в Херсоне и такой) изменился, и не в пользу рубля.
Вскоре после первых сообщений об отправке херсонцев «на отдых» за один рубль начали давать 0,8 грн. Сейчас же, после сообщений об «эвакуации» и военном положении, курс рубля снизился до 0,6. То есть за 1000 рублей сейчас дают 600 гривен.
Люди, нелегально занимающиеся обменом валют (россияне запрещают такую деятельность и преследуют менял), говорят, что херсонцы стремятся как можно скорее избавиться от «фантиков» — так они называют рубли.
Возможно и дальнейшее изменение курса не в пользу рубля. Особенно после того, как в городе появились слухи об эвакуации российского «Промсвязьбанка». Люди, живущие неподалеку от здания, где россияне разместили центральный офис этого учреждения (проспект Ушакова, 53), рассказывают, что в течение все второй половины дня 19 октября из здания вывозили оборудование и, скорее всего, все хранившиеся там наличные деньги.
Также херсонцы рассказывают, что сотрудники подконтрольных россиянам херсонских магазинов и аптек говорили, что скоро могут потерять работу, так как магазины и аптеки, возможно, закроются.