В гениальном фильме «Игры разума» герой, великий математик Джон Нэш, смотрит на окружающий мир как на некую непротиворечивую систему, которой тайно и сплоченно управляют спецслужбы; он воображает себя их порученцем, высчитывает формулу всемирной закулисы, не замечая, как теряет связь с реальной жизнью и окончательно сходит с ума. Жена Нэша, Алисия, не в силах вылечить его от сумасшествия, но может вытянуть его из пропасти и постоянно удерживать на самом краю, не позволяя ринуться обратно. С помощью чего? Только благодаря любви. Условие одно, зато незыблемое, необсуждаемое: Джон обязан сам бороться со своей безумной страстью к играм разума, он должен принять жизнь как смесь противоречий, как борьбу взаимоисключающих начал. И в этой борьбе есть только одна путеводная формула: будь сердцем с близкими. Все остальное приложится. 

Как это связано с парижским ужасом и массовой реакцией на него? Попробую ответить.

То, что произошло на рубеже 13 и 14 ноября в Париже — настоящая, беспримесная трагедия. Не только и даже не столько потому, что погибли и были ранены сотни людей, сколько и потому, что в одночасье рухнула психологическая защита, распалась очень важная иллюзия, будто в современном европейском мире можно спрятаться от терроризма, не попасть в его водоворот. Грандиозный город был взят в кровавое кольцо, никто не знал, где и через сколько минут полыхнет, нам показали, если не захват столицы, то модель  такого захвата — зримый образ. А образы сегодня действуют сильней, чем факты: беззащитность сознания гораздо страшнее беззащитности телесной. В последний раз такой всемирный взлом сознания произошел 11 сентября; по «формальным показателям» масштабы бедствия несопоставимы, но по сути — полностью отражены друг в друге. Человек неприкрыт, государство бессильно, террор безрассуден.

Что можно сделать в такую минуту? Можно, как жена Джона Нэша, Алисия, просто плакать вместе с пострадавшими, отложив разбор полетов на потом. А можно, как сам Нэш в его худшие минуты, запереться в кабинете и начать напряженно считать. С перекошенным лицом. Погружаясь в марево безумия. Значица так… Америка бомбила Ирак… Нет, еще глубже. На Пасху НАТО бомбило Сербию… А Франция — Ливию. Ага. Просматривается цепочка. Или нет, по-другому. Посчитаем, сколько человек посочувствовало России после взрыва самолета. А сколько перекрасилось в кенийский флаг, когда там убивали невинных? Составим таблицу. Сравним. А что, французское ТВ не обвиняло Израиль, который защищался от террора? И кто реагирует на события в Верхней Вольте? И опять же, возьмем Шарли Эбдо. Задумаемся: а почему до сих пор нет карикатуры? Уже прошло семь часов. Все это неспроста, тут просматривается определенная логика. Итак, выстраиваем схему…

Результат для очередного Нэша очевиден. Ничего он просчитать не сможет, концы с концами снова не сойдутся. Но, вступив на скользкую дорожку, он неизбежно окажется там, где оказываются все безумцы. В самопоглощенном и расчеловеченном мире абстрактных причин и невидимых следствий, за пределами простого нравственного чувства, которое диктует: ты сначала раздели чужую боль. А потом уже подумай о том, кто виноват, кто нет и почему. А главное — что лично ты можешь со всем этим сделать. На похороны и на свадьбу приходят с цветами и торжественной речью; с обличительными инвективами там не появляются. Не умеешь говорить торжественных речей, приспособлен только для докладов на закрытых заседаниях, не можешь мыслить и чувствовать как человек — хотя бы помолчи до поры до времени.

Однако и потом, когда придет время холодных политических раздумий и схематичных построений, попробуй мыслить чуть иначе, уводя размышление из трясины обиды — на траекторию ее преодоления. Да, история с запрещенным в России ИГИЛом не сегодня началась и не завтра закончится, и вина великих держав очевидна, ее можно и нужно разбирать и взвешивать, кто, чем именно и в чем повинен; да, человечество не научилось одинаково ценить жизнь парижанина и жизнь тиморца, кенийца, курда — это правда, и непоправимо горькая; да, французская медийная машина чересчур пристрастна к Израилю; да, в российский флаг мировой фейсбук не перекрашен. Но ход нормальной человеческой мысли развернут в направлении, противоположном тому, которое избрали в эти дни российские (частью — израильские, частью — украинские, про остальных просто не знаю) пикейные жилеты. Все эти бесчисленные Джоны Нэши, не удержавшиеся на краю. И не успевшие понять, что аморально меряться сочувствием: мы вам больше, вы нам меньше, кто кого пересоболезновал, «а почему я должен»; что безнравственно торговаться аватарками, отказывая в праве выразить солидарность с французами на том основании, что русских аватарок — не было, или что канал F1 что-то такое не то сказал про Израиль. 

Что до аватарок, то дело даже не в том, что живой непосредственный отклик вспыхивает сразу после события и, увы, постепенно гаснет, а мы сами от себя скрывали правду, версию с терактом отводили в сторону, признали ее самыми последними. И сфокусированного мирового сочувствия, как было с Бесланом, не получилось. 

Дело в другом. Занимая человеческую, а не пикейную, конспирологическую позицию, имеет смысл признать, что да, реакция на восточную боль у нас заведомо слабее, чем на европейскую. Пропустив кенийскую драму мимо себя, мы были глубоко неправы. Это нравственная ошибка. Но значит ли это, что сопереживание французам здесь и сейчас должно быть прикручено, как вентиль газовой плиты? Ну что за бред. Это значит лишь, что согревающее пламя сострадания должно растопить наш холод в отношении кенийцев. А те, кто возмущен французскими флажками — и оскорблен отсутствием флажков российских, должны предъявить упрек самим себе. Почему никто из них не озаботился тем, чтобы предложить фейсбуку такую техническую возможность? И почему мы сами не окрасили свои учреждения траурной подсветкой? С точки зрения страдания российский и французский флаг отличаются всего лишь вертикальным и горизонтальным расположением полос, да их последовательностью; для сочувствия что вдоль, что поперек — какая разница? Не об этом нужно размышлять нормальным людям. 

Пока же нам приходится признать: произошло массовое повреждение нравственного чувства, помноженное на отказ от трезвомыслия. Игры разума для многих оказались сильнее непосредственного чувства. Результат налицо.