Прошло больше двух недель с тех пор, как Владимир Путин огласил свое послание Федеральному Собранию, которое одни сочли эпохальной вехой в развитии страны, а другие назвали государственным переворотом — и сейчас, на мой взгляд, становится все яснее, что существенного изменения траектории развития как экономических, так и внутриполитических процессов в России вряд ли стоит ожидать.
С одной стороны, для такого предположения есть серьезные объективные основания. Сколько бы власти ни говорили об «экономических прорывах», единственный период роста остался в далеких нулевых. Он был обусловлен тремя факторами: во-первых, постоянно растущими (а не просто высокими) ценами на нефть; во-вторых, развитием целого ряда новых отраслей, которые ранее практически не существовали; и, в-третьих, крайне низкими инвестициями в основные фонды и инфраструктуру, что позволяло увеличивать текущее потребление.
После выхода из кризиса 2008−2009 годов все три фактора по сути перестали существовать: цены на нефть находятся на относительно стабильном уровне, инфраструктурные расходы выросли, основные новые отрасли обеспечили насыщение спроса и утратили возможность быстрого развития. Реальные доходы населения прекратили свой рост, как и экономика в целом. Сейчас власти не могут рассчитывать ни на высокую предпринимательскую активность (из-за зарегулированности экономики, высоких налогов и засилья силовиков), ни на иностранные инвестиции (в связи с внешнеполитическими конфронтациями), ни на технологический прогресс (с учетом оттока человеческого капитала и крайне низкого спроса промышленности на современное оборудование).
В 2010-е годы Россия вошла в своего рода «экономический туннель» — государство сдерживает частную инициативу ради лояльности силовиков; обеспечивает относительно высокие средние доходы для сохранения поддержки у населения; не препятствует постоянному выводу денег из экономики в интересах приближенных к вождю предпринимателей и чиновников. Фундаментальной проблемой является то, что Кремль смотрит на экономику лишь как на инструмент достижения политических целей, потому главное внимание сосредотачивается на фискальных задачах, а не на раскрепощении инициативы хозяйствующих субъектов (за 2018−2019 гг. первичный профицит федерального бюджета превысил 4,7 трлн. рублей, это 4,5% ВВП, но при этом сам ВВП вырос всего на 3,7%, а число закрывшихся предприятий за год превысило 600 тысяч).
Приход нового правительства, в которое вошли прежде всего представители налогового ведомства и контрольных служб, указывает на ужесточение принятого курса и не дает оснований надеяться на экономический рост. Небольшие перемены возможны, но даже внимание к конституционному закреплению прожиточного минимума, рассчитываемого в России не в качестве доли среднего дохода, а на основе цен картошки и хлеба, указывает на то, что Кремль видит экономику распределительной, а не производящей сферой — и этот фундаментальный подход не будет пересмотрен, пожалуй, ни при каких обстоятельствах.
С другой стороны, последние недели выявили и серьезные политические проблемы. Социологические опросы давно указывали на низкую популярность правительства и лично премьера Д. Медведева, однако смена кабинета, согласно опросу Левада-Центр, вообще не прибавила власти очков.
Население разделилось на две относительно небольшие группы, одна из которых хочет видеть В.Путина главой государства и после 2024 г., а другая — категорически против. При этом большинство — «безмолвствует», что в условиях поиска пути дальшейшего развития страны является скорее плохим, чем хорошим, знаком. Кадровые изменения в Белом доме прежде всего показали, что у власти в резерве нет качественных специалистов, и, кроме того, подтвердили, что главными мотивами и драйверами при дележе портфелей (а, следовательно, и финансовых потоков) являются коммерческие интересы наиболее приближенных к президенту фигур (как отмечают наблюдатели, во многом новый кабинет представляет собой группы клиентелл Ковальчуков и Ротенбергов (клиентелла — форма социальной зависимости в Древнем Риме, — прим. «Спектра»).
Весьма показательным стал и очередной раунд перестановок в верхах: даже наиболее одиозным бывшим министрам стремительно нашли синекуры, указав населению, что лояльность ценится Кремлем намного больше компетентности. В преддверии очередной волны ротации губернаторов (и на фоне отставки главы Чувашии) нет никакого сомнения в том, что граждане с радостью воспримут новость об увольнении любого главы субъекта, так как в нашей удивительной «федерации» почти никто не считает региональную власть отражающей интересы местного населения.
Преподносимая как революция, реформа Конституции с высокой степенью вероятности сведется к отлучению от государственных постов тех, кто имеет или имел иностранные паспорта или виды на жительство, а также к снижению степени контроля за властью как со стороны национальных судебных инстанций (включая Верховный и Конституционный суды), так и внешних сил (для чего изобретен тезис о приоритетности национального права над международным).
Все эти факторы способны увеличить «свободу маневра» для Кремля, но главный вопрос заключается скорее в том, собирается ли Путин осуществлять какие-либо «маневры». Пока, на мой взгляд, нового стратегического курса ни во внутренней, ни во внешней политике не просматривается: внутри страны «управляемая демократия» сохранится как основа основ (даже вероятные досрочные выборы Государственной Думы, способные запустить процесс формирования новых партийных структур, не изменят принципа «ручного подбора» представительной власти) и распространится даже на более низкие уровни иерархии через демонтаж местного самоуправления. На внешнем контуре сохранится прежняя напряженность, так как поддержание если не реального конфликта с Западом, то его явной видимости остается одним из важнейших инструментов легитимизации режима («в воюющей стране главнокомандующего не меняют», как выразился еще в 2918 году во время предвыборной президентской кампании один из доверенных лиц Владимира Путина, предприниматель Игорь Ашманов).
На этом кажущемся спокойном фоне заметен, тем не менее, один важный тренд. Путинская риторика, касающаяся войны и истории, более значима, чем это может показаться на первый взгляд. Рассуждения о войне служат сегодня сразу нескольким задачам.
С одной стороны, чем больше граждане проникнутся осознанием того, что против их страны ополчился весь мир, тем меньше они будут требовать от власти экономических достижений (это de facto уже происходит — на протяжении пяти лет стагнации относительное одобрение политики Владимира Путина сохраняется, причем не только усилиями социологических служб) и тем более естественной будет казаться готовность делегировать бюрократии (командирам) все новые и новые полномочия. С другой стороны, Кремль последовательно выстраивает образ России как страны, которая, во-первых, имеет неоценимые (и по достоинству не оплаченные) заслуги перед современной цивилизацией; во-вторых, была на протяжении последнего столетия неоднократно предана своими «партнерами»; и, в-третьих, имеет право на определённую «историческую территорию», которое представляется давно и радикально нарушенным.
Иначе говоря, создается картина якобы имеющего места противодействия остального мира «вставшей с колен» стране. Общим результатом подобной пропагандистской кампании становится готовность (пусть скорее пассивная, чем пассионарная) значительной части населения к обострению ситуации — мы прекрасно помним, что аннексию Крыма россияне начала XXI века поддерживали не менее активно, чем их предки сто лет назад — вступление страны в Первую мировую войну (Россия настаивает, что присоединение Крыма произошло законно, после проведенного на полуострове референдума, международное сообщество в своем большинстве этого не признало, — прим. «Спектра»).
Однако в этой значительной лояльности граждан «правительству военного времени» кроется серьезная — и самая главная на сегодняшний день — угроза. На примере событий сначала в Южной Осетии, позже — в Крыму и на Донбассе (власти России, несмотря на множество собранных журналистами свидетельств, отрицают участие действующих военнослужащих РФ в вооруженном конфликте на Украине — прим. «Спектра») и далее — в Сирии можно видеть: логика российских властей подразумевает периодическую «подпитку» патриотических чувств реальными военными авантюрами. Учитывая, что в последнее время внешнеполитические успехи минимальны (достаточно вспомнить пробуксовывание московской политики «федерализации» Украины, ужесточение международных антироссийских санкций, провал попытки интеграции Белоруссии, крах проекта «Северный поток-2», неудачи желанного для России варианта урегулирования в Ливии, и т.д.), вероятность нового агрессивного «всплеска» выглядит, я полагаю, крайне высокой.
Не приходится сомневаться, что в ближайшие месяцы давление на Россию только усилится: Минск будет пытаться наладить отношения с «коллективным Западом»; стартующий в Голландии процесс по делу МН17 станет неустранимым фоном любых отношений с Москвой не менее чем на год; предвыборная кампания в США также будет «подсвечивать» неприятные для Кремля обстоятельства его вмешательства во внутренние дела западных стран. В такой ситуации лично я бы ни в коем случае не стал недооценивать шансы на появление «зеленых человечков» в Белоруссии и в странах Балтии или попытки дестабилизации ситуации в Украине.
Выступление российского президента 15 января и последовавшие за ним события доказывают то, что было известно уже давно: Владимир Путин — человек, который воспринимает жизнь как череду отважных спецопераций; спокойное и устойчивое развитие страны для него не является ценностью (особенно если для обеспечения такового сегодня нужно существенно менять базовые принципы функционирования созданной им системы). И в экономике, и в политике России «спецоперации» сейчас невозможны: система вошла в период застоя, выход из которого невозможен без ее разрушения. Именно поэтому, на мой взгляд, мы быстро движемся к очередному эпизоду серьезной конфронтации Кремля с соседями. Насколько он близок и какими последствиями обернется — покажет время.
Время, которого остается все меньше…