В последние годы в республиках Северного Кавказа остро встал вопрос нарушения прав местных жителей, которых в качестве превентивных мер против экстремизма без каких-либо веских оснований ставят на учет в полиции. При этом сотрудники полиции не дают вразумительных пояснений о предъявляемых претензиях и не выдают никаких официальных документов. Причиной для постановки на учет может являться как религиозная одежда или посещение салафитских мечетей, так и ношение бороды. Правозащитный центр «Мемориал» подготовил инструкцию по защите прав граждан при незаконном профилактическом учете в правоохранительных органах. Сотрудник «Мемориала», куратор программы «Горячие точки» Олег Орлов обсудил со «Спектром» положение силовиков и степень их влияния на Северном Кавказе, а также возможные пути улучшения ситуации с правами человека в регионе.

— Каков масштаб проблемы? Сколько человек на сегодняшний день заявляли о нарушении своих прав при профилактическом учете?

— Речь идет о тысячах людей. Сколько их реально — вопрос открытый, потому что собрать внятную статистику здесь очень сложно. В «Мемориале» есть заявления десятков людей. В мечетях, как говорят, есть заявления о тысячах, даже больше десяти тысяч таких случаев. Но, на самом деле, может быть и больше. Потому что под профилактический учет попадают люди по самому широкому спектру причин: борода, одежда, посещение салафитских мечетей. Только в Дагестане так были поставлены на учет тысячи людей. В меньшей степени, насколько я понимаю, это касается других республик, в частности, Кабардино-Балкарии. Пока нам представляется, что там это развито меньше. С нами сейчас работают журналисты, которые пытаются уточнить эту информацию через мечети, имамов.

— Как давно вы наблюдаете такую тенденцию?

— Это все начало развиваться в последнее время. В 2014−2016 годах, как-то так, с середины 2013-го даже. Хотя до этого такие ситуации тоже были… А началом распространению этой практики послужила, я так понимаю, подготовка к Олимпийским играм и борьба с экстремизмом на Северном Кавказе. Тогда силовикам был дан карт-бланш на осуществление любых действий в рамках закона, за пределами закона — любых действий, которые позволили бы подавить террористические и экстремистские проявления любыми способами. Тогда это и стало более широко применяться, эта практика стала получать все большее развитие, приобретать гипертрофическое звучание.

Правозащитник Олег Орлов. Фото: RIA Novosti / Scanpix

Я хочу уточнить, чтобы вы правильно поняли — мы не против самой по себе профилактики правонарушений, преступлений, так далее. Совершенно справедливо органы правопорядка имеют право ставить на профилактический учет тех или иных граждан. Но, во-первых, это должно быть регламентировано четкими инструкциями, открытыми для общества. Люди должны понимать кто, что, как, на каком основании попадает в такие списки. Второе — не должна постановка человека на профилактический учет ограничивать его конституционные права: на передвижение, свободу от произвольного задержания, права на частную жизнь и защиту от вмешательства в нее. А когда человека ставят на учет без всяких объяснений — как, что и как он может выйти из-под него, при этом ограничивают его в правах, ссылаясь на непонятные списки — вот это вызывает наше возмущение.

— Насколько острым, актуальным остается сейчас вопрос терроризма на Северном Кавказе?

— Он актуален и остр. Слава богу, все-таки проявления террористического характера уменьшаются — если считать по такому показателю как гибель военнослужащих и сотрудников правоохранительных органов от рук бандподполья. Я не берусь с ходу назвать точные цифры, но в нашем докладе это есть. Впечатляющие цифры снижения количества потерь силовиков за последние годы, это можно только приветствовать. Но тем не менее это остается актуальным — террористические акты, нападения боевиков.

— Вы можете сказать, насколько вообще правоохранительные органы на Северном Кавказе пользуются авторитетом у местных жителей?

— Разные местные жители, разный авторитет, понимаете. При той безработице, которая есть на Северном Кавказе, масса молодых людей считает престижным и стремится попасть в органы правопорядка. Но и эти молодые люди, и все окружающие люди понимают, что органы правопорядка используют не только для борьбы с преступниками, но и во внутриклановых разборках, для подавления конкурентов и так далее. Все понимают, что полиция там — не совсем орган права и порядка, а некий орган, который имеет разрешение на ношение оружия, его применение, часто незаконным образом. Авторитет это или нет — судите сами.

— Такое поведение силовиков можно считать адекватным сложившейся ситуации в регионе? Эти меры можно считать регулирующими соблюдение законов?

— Общество на Северном Кавказе — из России это часто не видно — страшно расколото. В Дагестане в частности. Есть большие группы людей, придерживающиеся прямо противоположных взглядов. На мой взгляд, если судить по командировкам и сотрудникам, которые у меня там работают, то вполне очевидно, что люди на Северном Кавказе не считают действия правоохранительных органов способствующими какому-то умиротворению. Наоборот, они действуют так, что подчас способствуют разжиганию розни. В Дагестане так очень много людей считают. Да и сами правоохранители в Дагестане, насколько я понимаю их внутреннюю оценку ситуации, тоже не считают, что должны в рамках права бороться с преступностью. Они ведут свою вендетту. Боевики с одной стороны ведут — мстят за своих соратников убитых, за пытки, издевательства, похищения. Так и силовики ведут вендетту. Они считают, что вправе похищать людей, пытать, потому что мстят за своих товарищей. Это уже некий тупик, маховик крупного насилия, который с двух сторон раскручен.

Сотрудник МВД Чечни во время контртеррористической операции. Фото: Reuters / Scanpix

На наш взгляд, правозащитников, правоохранительные органы не имеют права вести кровную вражду, действовать как те же самые боевики. В Чечне нам известны случаи, когда родственникам прямо говорили, не скрывая, что да, наше подразделение похитило вашего родственника, вы его больше не увидите никогда, мы как семья осуществляем свою кровную месть. Но это уже не правоохранительные органы. И все понимают это на Северном Кавказе. Это уже некая силовая структура, которая действует по своим собственным представлениям о законах, по понятиям, а не по Конституции Российской Федерации.

Кроме того, я хочу сказать, что нельзя всех мазать одной краской. Среди сотрудников полиции и в Дагестане, и даже в Чечне еще остались те кадровые милиционеры, которые считали, что закон превыше всего и надо соблюдать его нормы. Их мало, им трудно, но они остались. Несколько лет назад мы проводили в Москве пресс-конференцию, в которой принимали участие сотрудники МВД Дагестана — действующие и отставники. Они хотели добиться справедливости, говорили о страшной коррупции в МВД Дагестана, о том, что полки патрульно-постовой службы в Махачкале — их там два — один из них превратился чисто в коммерческий проект, его привлекают на коммерческой основе к охране в том числе бизнесменов. Так зарабатываются деньги, которые перечисляются снизу наверх. Оставшиеся сотрудники, которые осуществляют борьбу с преступностью, на них накладывается такая нагрузка, что они не справляются. Об этом говорили те милиционеры на пресс-конференции в Москве. Результат — тех, кого еще не уволили, после этого уволили из органов внутренних дел Дагестана.

— Каким вы видите решение этой проблемы? Получается, нужен системный подход…

— Безусловно. Тут разрешением одной проблемы из цепочки ничего не добиться, хвост вытянешь — клюв увязнет. Вообще, правоохранительные органы на Северном Кавказе должны подвергнуться серьезной реформе, чистке, переаттестации. Формально она там проходила, когда милиция превращалась в полицию, но это было настолько формально и бессмысленно. Подчас, избавлялись от самых лучших. На самом деле, должна быть проведена серьезная работа по очистке правоохранительных органов, проведена работа по привлечению к ответственности тех сотрудников, которые совершили серьезные правонарушения. Я вас уверяю, несколько громких процессов, где в соответствии с законом, с хорошей доказательной базой, была бы показана вина правоохранителей и они были бы наказаны, реально повлияли бы очень очищающе на ситуацию, если бы в каждой республике такое произошло. Но этого же нет.

Для того, чтобы пресечь нарушения в рамках профилактического учета, во-первых, должны быть четко и внятно опубликованы, преданы огласке все нормативные акты, на основании которых осуществляется этот профилактический учет, включая внутренние инструкции. В каждом случае, когда человека ставят на профилактический учет, ему должны внятно и четко объяснить, на основании чего и как он привлечен к этому учету, что означает для него профилактический учет. А также, обязательно должно быть указано как он может обжаловать постановку на учет и что он должен предпринять, чтобы с него сняли. Само по себе обнародование алгоритмов уже многому поможет.

— Такое поведение правоохранительных органов на Северном Кавказе можно считать репрезентацией позиции местных властей?

— Да, полиция представляет власть, но что есть власть на Северном Кавказе? В каждой республике все по-своему. Что есть власть в Дагестане? Это до конца не понятно, потому что продолжается клановая борьба и в ней используются сотрудники правоохранительных органов. Что такое Чечня? Власть в Чечне — это Рамзан Кадыров. В этом смысле правоохранительные органы выполняют приказы Рамзана Кадырова и представляют его в каком-то значительном смысле. Его и только его. Заметьте, не федеральные власти, не российские законы. Потому что для любого полицейского в Чечне единственный закон — неписанный — «Рамзан сказал», он над всем главенствует. Все. С этой точки зрения полиция в Чечне действительно выступает представителем власти. В Дагестане, как я говорил, труднее. Там борьба кланов и разных криминальных структур, которые вовлекают правоохранительные органы, там все сложнее.

Президент РФ Дмитрий Медведев и глава Чечни Рамзан Кадыров в 2009 году. Фото: AP / Scanpix

— А в Ингушетии, в остальных республиках?

— В Кабардино-Балкарии ситуация ближе к Дагестану. В Ингушетии, в каком-то смысле, ситуация лучше, чем в других республиках — на мой взгляд. По ряду причин: во-первых, это не такой большой регион, где достаточно сплоченный народ, где в меньшей степени проявляется клановая борьба. И очень важна позиция президента [Юнусбека] Евкурова… простите, главы республики. При всех издержках, при всех недостатках, которые у него можно найти — их масса, конечно. Но, все-таки, это человек, который следует нормам закона. Пытается, по крайней мере, следовать утверждению, что закон и порядок — превыше всего. Видимо, это остается в нем еще с военных времен. Он действительно пытается добиться, чтобы количество беззакония в органах правопорядка снизилось. Нельзя сказать, что ему это не удалось. Ему это удалось. Из Ингушетии, конечно, приходит информация о пытках, о разных безобразиях, но если сравнить с предыдущими годами, что было до или в начале его правления, то налицо значительное оздоровление. Такой бич Ингушетии как похищения людей — в значительно мере силовиками, когда люди без суда и следствия исчезали — этого в Ингушетии уже нет совсем. Поэтому можно считать, что ситуация с правоохранительными органами там лучше, чем в других республиках. Хотя и нельзя сказать, что она совсем хорошая. Безусловно, есть масса негатива, но все познается в сравнении.

— Вот вы связали усиление профилактических мер против экстремизма и массовую постановку на учет с подготовкой к Олимпиаде. Какие-то еще внутри- или внешнеполитические события могли на это повлиять?

— Конечно, повлияли. Не столько даже подготовка к Олимпиаде, а в целом изменение обстановки в стране с возвращением нынешнего президента. Отказ от многих попыток, хотя и непоследовательных, но все же попыток при [бывшем президенте России Дмитрии] Медведеве действовать в рамках права и предоставление полного карт-бланша силовикам я бы связал с возвращением выходца из силовых структур, господина Путина, на высшую должность в России. Мы знаем, что с начала 2013 года начинает приниматься громадное количество новых законов, ограничивающих права человека. Отменяется ряд норм, которые предполагали больше прав, и страна скатывается все больше к произволу, пренебрежению к правам человека со стороны властей разного уровня. Такой курс и возвращение Путина власти коррелируются между собой.