25 декабря Калининский районный суд Санкт-Петербурга принял решение не выносить Виктории Петровой приговор по обвинению в «фейках» о ВС РФ. Вместо этого подсудимую отправили на шесть месяцев в психиатрическую больницу. Экспертиза установила, что она «не могла и не может осознавать свои действия и руководить ими». Защита будет обжаловать решение суда.

Это первый подобный исход по политическим делам в Северной столице. В других регионах ранее были зафиксированы прецеденты возвращения к тому, что ещё в советские времена получило определение «карательная психиатрия». Шамана Александра Габышева за его поход на Москву с целью «изгнания Путина из Кремля» в мае 2020 года насильственно госпитализировали, затем отпустили. В январе 2021 года Габышева за оппозиционную деятельность признали невменяемым и вновь поместили на принудительное лечение. Последние два года он провёл в больнице с интенсивным наблюдением.

В июне 2022 года суд утвердил принудительное помещение нижегородского активиста Алексея Оношкина в психиатрическую больницу. В своих соцсетях он неоднократно выступал против российского вторжения в Украину. На данный момент Алексея продолжают удерживать в «психиатрическом концлагере», как он сам в телеграм-канале «Дневник Алексея Оношкина» называет место своего пребывания.

Адвокат Виктории Петровой Анастасия Пилипенко рассказала журналу «Спектр», как складывался процесс по делу её подзащитной, есть ли перспективы по обжалованию решения суда и почему этот суд решил обратиться за помощью к психиатрам.

Адвокат Анастасия Пилипенко. Скриншот Youtube-канала Pavel Melnikov/Spektr. Press

— Викторию Петрову арестовали в мае 2022 года. Когда мы общались ровно год назад, речь шла о том, что обвинение так и не смогло разобраться, какие у него претензии к вашей подзащитной. На чём в результате остановился прокурор?

— Прокурор так ни на чём и не остановился. Мы просили уточнить, какие конкретно утверждения Виктории, по его версии, противоречат действительности, какие её утверждения он считает ложными. Я даже не забегаю вперед в плане того, какие из них заведомо ложные. Хотя бы просто: какие являются ложными?

Когда мы в июне в очередной раз заявили ходатайство о том, чтобы вернуть дело прокурору (потому что нам ничего не ясно, а от непонятного обвинения защищаться нельзя), прокуратура уточнила обвинения, исключив из них всё, кроме политической ненависти. Изначально Виктории вменялась ненависть не только политическая, но и идеологическая плюс ненависть к социальной группе военнослужащих. Из дела убрали часть видеозаписей. Остались только те, в названии которых упомянут Владимир Путин.

Уточнить конкретные фразы, слова и сведения, которые являются так называемыми «фейками» о ВС РФ, прокурор так и не удосужился. Мы их не знаем до сих пор. Уже вынесено постановление, в котором признано, что Виктория совершила всё то, в чём обвинялась, но что конкретно — мы пока не знаем. У нас нет на руках постановления. Я надеюсь, что до Нового года его хотя бы нам выдадут и мы узнаем версию суда на эту тему.

— Год назад в деле была неразбериха с экспертизой. Кроме лингвиста тексты Виктории изучал ещё и политолог. Вы против этого возражали. Чем всё закончилось?  

— Обвинение эти выводы не использовало. По каким причинам? Это вопрос скорее к прокурору, нежели ко мне. Он примерно с октября на все наши доводы по экспертизе, на очередные ходатайства об её исключении по каким-то новым основаниям всё время обещал, что не будет ссылаться на экспертизу как на доказательство виновности Виктории.

Естественно, такие процессуальные обещания не стоят ничего, я не была уверена, что они будут выполнены. Вместе с тем действительно в прениях сторон выводы экспертов (как доказательство виновности Петровой) не прозвучали. Я поняла мысль судьи так: раз прокурор на такое доказательство не ссылается, то и оценивать экспертизу в постановлении не обязательно. Но, опять же, хочу увидеть текст постановления и убедиться, что на экспертизу не сослался суд.

— Решением суда Виктория направлена на принудительное лечение. Как и когда в деле появился медицинский аспект?

— Медицинский аспект начал потихонечку появляться в феврале этого года, когда из следственного изолятора пришла справка в адрес суда. В ней было указано, что Виктория в следственном изоляторе ведёт себя «странно». Мы не были сильно удивлены, потому что уже знали на тот момент о каких-то заявлениях сокамерниц Виктории, что она в СИЗО продолжает «антивоенную агитацию».

В связи с этой справкой из следственного изолятора прокурор заявил ходатайство о назначении амбулаторной судебно-психиатрической экспертизы. Она выглядит достаточно просто: эксперты (психиатр, психолог) приезжают в СИЗО, беседуют с подсудимым и потом выносят своё заключение: здоров/нездоров. Если нездоров, то насколько это повлияло на возможность осознавать свои действия и руководить ими в момент совершения преступления.

На амбулаторной экспертизе я присутствовала. Беседа прошла спокойно, и мы просто ждали заключения, которое бы подтвердило, что у Виктории с психическим здоровьем всё в порядке. Вдруг неожиданно эксперты вместо заключения прислали сообщение, что не могут его дать — им не хватает опроса мамы Виктории. Их интересуют обстоятельства, связанные с детством, с тем, как Виктория росла, как училась в школе, плюс им не хватает медицинских документов о том, к каким врачам она ранее обращалась.

Поскольку в наших интересах было эти документы предоставить, мы их собрали. Маму Виктории тоже опросили по стандартным темам: как протекала беременность, как проходили детские годы. Все эти сведения были направлены на стационарную экспертизу, которая проходила в июле 2023 года. Проводившие её специалисты пришли к выводу, что Виктория страдает неким психическим расстройством и в силу этого не может осознавать свои действия и руководить ими. В том числе не могла и на момент публикации своих постов. С этого момента дело окончательно перешло от решения вопроса о виновности к дилемме: необходимо или нет принудительное лечение.

— Какое решение в такой ситуации может принять суд, исходя из российского законодательства?

— Если речь идёт о применении принудительных мер медицинского характера, у суда есть два варианта. В первом случае — установив, что совершено деяние, запрещённое УК РФ, а человек, его совершивший, болен и опасен для себя и окружающих и не может осознавать и руководить своими действиями, суд может назначить принудительное лечение одного из четырёх видов. Лечение может быть амбулаторное либо стационарное в обычной психиатрической больнице, и есть ещё два варианта в специализированной больнице — мягкий и жёсткий.

Если суд устанавливает, что человек не опасен для себя, либо выясняется, что подсудимый не совершал того, что ему инкриминируют, назначить принудительное лечение невозможно. В этом случае выносится постановление о прекращении производства по проведению мер принудительного характера, и человека освобождают из психиатрического стационара. Это, конечно, не оправдательный приговор, но наиболее близкое к нему возможное решение.

— Почему процесс по делу Петровой свернул в эту сторону? Суду не удалось доказать вину Петровой или ей решили ужесточить наказание за антивоенную позицию?

— Мне кажется, мы были достаточно несговорчивыми в суде. Процесс был сложным: нам всё время что-то было нужно, всё время приходила какая-то группа поддержки, у суда всё время возникали какие-то организационные сложности. Дело долго слушалось — с сентября прошлого года до февраля нынешнего, ещё до всех историй с психиатрической экспертизой. Это большой срок для дела, которое состоит, по сути, из нескольких бумажек: осмотры двух страниц в интернете, экспертиза и показания единственного свидетеля, выявившего эти самые посты. Всё!

В обычном судейском темпе здесь вообще не о чем рассуждать, а у нас всё очень долго затягивается. При этом есть простой и лёгкий способ проводить заседания быстрее и сделать их закрытыми, потому что, когда идет речь о применении принудительных мер медицинского характера, это всегда закрытое судебное заседание.

В такой ситуации можно не учитывать показания самого лица, которое привлекается к ответственности. Человек-то невменяемый — зачем разбирать и анализировать его показания! В обычном процессе подсудимая может доказывать, что такую-то информацию она проверяла, такую-то новость брала там-то (есть ссылка на неё) и не руководствовалась мотивами политической ненависти. Анализировать всё это судье сложно, поэтому если можно этого избежать столь легким способом, то почему бы и нет!   

Мне кажется, что эти факторы сошлись и было решено всю дальнейшую процедуру судопроизводства упростить и сделать закрытой путём перехода к вопросу о принудительных медицинских мерах.

— Судья счёл необходимым оставить Петрову в стационаре общего типа на шесть месяцев. Есть ли шанс оспорить и изменить это решение?

— Сейчас у меня есть очень большой соблазн поставить перед вышестоящими судами один юридический вопрос, отвлекаясь от доказанности или недоказанности вины Вероники, ложности или достоверности её информации. Я вижу по другим делам, что несоответствие данным Минобороны и официальной позиции российских властей ставит крест на достоверности любой иной информации. Она сразу судом признаётся заведомо ложной. Спорить об этом сейчас достаточно сложно, потому что уже есть приговоры по ч. 3 ст. 207, которые прошли кассацию, и перспективы в целом понятны.

Остаётся вопрос, который по «фейковым» делам ещё никто не решал. Суд посчитал, что Виктория невменяема и ничего не осознавала, когда публиковала посты, поэтому её нужно лечить. В таком состоянии она распространила «фейк», но ч. 3 ст. 207 требует осознания недостоверности информации. Мало просто опубликовать информацию — нужно понимать, что она точно не соответствует действительности, но всё равно опубликовать под видом достоверной.

Возникает вопрос: может ли вообще невменяемый, по мнению экспертов, человек, у которого нарушена психика, осознавать: что является достоверной информацией о военных действиях, а что нет?

Мне хочется именно этот вопрос донести до судов апелляционной и кассационной инстанций, потому что, во-первых, его никто ещё не решил, а во-вторых, мне кажется, его вообще невозможно решить с точки зрения права, иначе как признав, что человек либо вменяемый — и тогда распространял фейки, — либо невменяемый, но тогда никаких фейков распространять не мог.

— Где именно сейчас находится Виктория? 

— Она была переведена в психиатрическую больницу № 3 города Санкт-Петербурга по постановлению Санкт-Петербургского городского суда. До вступления постановления в законную силу она будет находиться там.

Если постановление вступит в законную силу, будет решаться вопрос о том, где эти полгода она будет подвергаться принудительному лечению. Пока что Викторию не лечат.  

— Если апелляционная инстанция оставит решение суда в силе — как дальше будут развиваться события? Я правильно понимаю, что через шесть месяцев будет собрана комиссия, которая определит, как идёт лечение?

— Да, так всегда происходит. Закон предусматривает, что принудительное лечение осуществляется именно с интервалами в шесть месяцев. Каждый раз по истечении этого срока собирается комиссия, которая решает ряд вопросов. Во-первых, сугубо медицинские: как идёт лечение, как действуют препараты и так далее. Во-вторых, насколько сам пациент осознаёт, что он болен, — это называется критикой в отношении заболевания. И третий момент — критика к содеянному. Насколько человек осознаёт, что он ещё в состоянии невменяемости и совершил нечто нехорошее.

У меня, как у защитника, есть право присутствовать на этих врачебных комиссиях. По результатам их работы составляется заключение, которое направляется в суд. Он решает: продлить ли меры медицинского характера или изменить их, допустим, на амбулаторное лечение или вообще отменить.

Соответственно, если постановление суда в отношении Петровой вступит в законную силу, это будет происходить через полгода. Если принудительные меры не будут отменены, то ещё через полгода и так далее.

— Если через полгода врачи скажут, что с Викторией всё в порядке, — ей будет угрожать повторное разбирательство по обвинению в «фейках» о ВС РФ?

— Нет. Есть две правовые ситуации. Первая: когда человек совершает преступление, а потом у него наступает психическое расстройство, из-за которого он не осознаёт даже сути назначенного наказания. Оно не подействует и не будет достигать своих целей, потому что человек просто не понимает, что с ним происходит. В этом случае человека сначала лечат, а потом возвращают в судебный процесс, где устанавливается его виновность в совершении преступления. Человек получает либо оправдательный приговор, либо обвинительный. Срок содержания в психиатрическом стационаре засчитывается в срок наказания.

У Виктория ситуация другая. По мнению психиатров, она во время совершения преступления не была вменяема и не осознавала свои действия. В этом случае человек просто должен полечиться и после освобождения он уже никакой ответственности за эти деяния не подлежит.

— Как относится к такой перспективе сама Виктория?

— На протяжении всего судебного разбирательства она настаивала на том, чтобы ей назначили наказание как вменяемому человеку. Просила, если суд решит, что она совершила преступление, определить ей наказание, которое будет иметь какой-то конечный срок. В таком случае будет ясно, когда возникнет право на условно-досрочное освобождение или когда она хотя бы выйдет из колонии. В случае с принудительными мерами медицинского характера мы не можем предсказать, когда эти меры будут отменены. Именно поэтому она настаивала на своей вменяемости.