Помимо очевидных вещей вроде «прежде чем начать разговор с иностранцем, извинись за то, что ты русский», в эмиграции быстро обрастаешь новыми привычками и поведенческими паттернами. Какие-то из них — бытовые и забавные, какие-то связаны со страхами в новой реальности. Я решила понаблюдать за своим поведением — и обнаружила сразу несколько любопытных «обновлений системы».

Во-первых, я научилась считать деньги. Да, всего лишь к 33 годам, но не всем же дано раннее развитие. До переезда я всегда зарабатывала деньги тяжело, а относилась к ним легко и, скажем так, интуитивно: пока мои друзья скачивали умные приложения для подсчета трат, инвестировали в многообещающие стартапы или хотя бы заводили ипотеку, я всегда считала и тратила деньги «на глазок». Много денег никогда не было, но было столько, чтобы обеспечивать себя и ребенка, а если хотелось a little bit extra — просто работала еще в три раза больше, пока не появлялась нужная сумма. В общем, типичный представитель своего рода: давайте честно, люди, которые умеют и хотят зарабатывать, не становятся социальными журналистами. Слабоумие и отвага оплачиваются в нашей профессии в лучшем случае лайками в фейсбуке.

Все изменилось в ту минуту, когда в планах замаячила Рига — во-первых, еще в Москве было доподлинно известно, что в Латвии есть IKEA, а еще никто не выходил оттуда, не потратив ровно в пять раз больше, чем собирался. Техника продается в другом магазине, но где-то в залах «Спальня» и «Кухня» точно стоят пылесосы для купюр: помню, несколько лет назад, сразу после развода, я была совсем без денег, потому что все отдала за аренду квартиры, в которую, конечно, понадобилось срочно «буквально пару полотенец и кастрюля»… В общем, в тот месяц до зарплаты мы варили в этой кастрюле много гречки и макарон.

Но если серьезно, то легкость отношений с деньгами во многом объяснялась уверенностью, часто иллюзорной, в том, что дома «не пропаду»: через 20 минут на метро (на одну поездку мелочью точно насобираю) живут родители, которые приютят и накормят; вокруг куча друзей и социальный капитал; а если что-то случится с работой, то один пост в соцсетях решит все мои задачи. Даже в самые тяжелые месяцы, когда приходилось продавать какие-то вещи из прошлой жизни, чтобы сходить в продуктовый, я жила с ощущением, что в любую минуту при неудачном столкновении с действительностью вокруг меня раскроется подушка безопасности — и под этим я подразумевала не денежную подушку, а человеческую и социальную. Это все ужасно наивно, но и правда работало. До эмиграции.

Иллюстрация Екатерина Балеевская/SpektrPress

В эмиграции до родителей теперь ехать 20 часов, да и приезд этот не сулит безопасности и успокоения. Любимые друзья все еще рядом, но сами пытаются склеить жизнь из тысячи осколков. А мои посты в соцсетях все еще решают вопросы — но только вот в стране неразрешимых вопросов.

Поэтому в Риге я завела маленький черный блокнотик — знаете, такой предок умных приложений для подсчета трат — и инвестировала в многообещающий стартап под названием «финансово грамотная Юля». Эта новая Юля стала заглядывать в раздел «Выгодные покупки» в доставке еды (как хорошо сказала моя подруга Катя с соседней улицы: «Мы обеспечены настолько, что можем позволить себе курьера за 2,5 евро, но не более того»); следить за курсом валюты (однажды я провела целые сутки, наблюдая, как в разные часы меняется цена евро в грузинском банке — разница оказалась почти в 10 рублей); каждые пять дней я веду учет трат и покупок, жирно обводя в блокнотике пугающие меня цифры — и пугаюсь еще больше. После счета за коммунальные услуги в декабре я стала параноидально выключать свет в комнатах и воду в кране (хотя кажется, что эти цифры появляются в квитанции просто от потребления воздуха). И хотя я все еще могу купить цветы, чтобы порадовать себя после тяжелой рабочей недели, делаю я это не у цветочниц в саду Vermanes, а по акции в Rimi. Ну, и возможно тот факт, что я хожу по Риге в купленной здесь по цене месяца зимней коммуналки белой шубе (правда, эко-шубе из переработанных материалов, мы же в Европе), говорит о том, что есть еще пробелы в моем финансовом образовании. Но не могу же я стать совсем жмотом и занудой.

Потому что есть вещи и похуже — в эмиграции я стала ипохондриком. По моим наблюдениям, дети врачей (а я дочь и внучка врачей) делятся на тех, у кого ПТСР проявляется в том, что они боятся каждой царапинки, или же, наоборот, отрицают любые проблемы в области здоровья, даже если у них идет кровь одновременно из глаз, ушей и носа (хотя, возможно, они просто начитались новостей из России). Я принадлежу ко второй категории травматиков, потому что, когда ты, в пять лет разбив коленку, слышишь от папы что-то вроде «здесь может быть сепсис», проще вообще не думать о болезнях, чем видеть за каждой царапиной скоропостижную кончину или, если легко отделался, ампутацию. Кроме того, близость врачебной экспертизы (все те же 20 минут на метро) и доступность антибиотиков без рецепта дают уверенность в завтрашнем здоровом дне. Годами я болела на ногах, закидываясь «Эффералганом» и отправляясь на съемки, интервью и сдачу номера. Единственный минус любой болезни был в том, что она мешала работать, а значит, надо было убрать внешнюю симптоматику на 4 часа, а потом еще 3 раза по 4. Я знала, что в любой непонятной ситуации, когда не помогает даже «Эффералган», у меня будут лучшие врачи и лучшее лечение — потому что все так же социальная подушка безопасности работала дома безотказно.

В эмиграции я обнаружила себя в одиночестве с ребенком, без страховки и права на ее получение, зато с платной европейской медициной, где, например, визит к маммологу за 70 евро не подразумевает УЗИ, а УЗИ можно сделать «возможно, в следующем месяце» еще за 40 евро.

— Доктор, почему в следующем месяце УЗИ? — возмутилась я в кабинете статного седовласого латышского специалиста по женскому вопросу. — Моя прабабушка умерла от рака груди!»

— В каком возрасте? — не повел и бровью статный седовласый доктор.

— Ну, около 90 лет…

— Тогда у нас с вами еще куча времени, Юлия!

В общем, помирать, так весело. С другой стороны, моя подруга, переехавшая в крошечный городок где-то на юге Франции, рассказала мне, что там нет даже самого понятия «платная медицина», и ее ближайший визит к врачу был назначен в декабре на апрель. Так что God bless Riga и ее седовласых специалистов с хорошим чувством юмора.

Собственно, попала я к нему на прием ровно потому, что становлюсь ипохондриком. Симптомы, на которые я бы в Москве даже не обратила внимания, в Риге делают меня моим же папой с «сепсисом после царапинки». Я даже стала соблюдать режим питания: в рацион мой теперь входит не сухая булка между сдачей текстов, а омега 3 и 6, белки и правильные углеводы. Я перестала пить вино по будням, зато пью комплекс витаминов, хожу в бассейн и могу совершенно серьезно, даже не фыркнув, произнести фразу «Нужно пойти подышать свежим воздухом». И это та же самая женщина, которая раньше закидывалась перед работой «Эффералганом» и клялась в любви выхлопным газам мегаполиса! Очень по ней скучаю.

Иллюстрация Екатерина Балеевская/SpektrPress

Но, как и в случае с деньгами, вопрос здоровья в этой нашей новой и, как говорят политологи и экономисты, турбулентной жизни заканчивается простым вопросом: «А что будет, если со мной что-то случится?». Раньше ты точно знала, что вылетит подушка безопасности, а теперь — черный блокнотик для счетов и побольше омега-3 в рационе.

Жить по часам Апокалипсиса. Юля Варшавская о разнице во времени