На днях в интервью меня спросили, как опыт эмигранток прошлого может быть полезен для новой волны уезжающих. Это вообще самый частый вопрос, который я слышу в связи с нашим циклом историй о женщинах той эпохи: кажется, мы все настолько растеряны, что ищем ответы на свои вопросы даже в сундуках, покрытых вековой пылью.
На этот вопрос есть два варианта ответа: один от сидящего во мне зануды, второй — от моего внутреннего «Тони Роббинса». Как зануда я скажу, что имплицировать опыт беженок 1920-х годов на современных эмигранток сложно: благодаря десятилетиям последовательной борьбы женщин за свои права и (более или менее) случившемуся в итоге гендерному равенству в экономике и обществе, сегодня мы переезжаем в новые страны в совершенно других условиях.
Женщины, уезжавшие из Российской империи, с одной стороны, полностью зависели от своих мужчин-родственников и чаще всего не имели профессии и высшего образования, а с другой, в эмиграции были вынуждены работать, потому что все предыдущие бенефиты обнулились: их мужья из офицеров часто превращались в извозчиков, а семейные украшения, которые можно было носить в парижские или берлинские ломбарды, быстро заканчивались. В ход шли все навыки прошлой жизни — от умения вышивать (можно было устроиться в дом моды) до знания языков (тут открывались перспективы стать переводчицей или секретаршей).
Другими словами, 100 лет назад женщинам было намного сложнее в эмиграции, и все те удивительно вдохновляющие истории, которые нам удается рассказывать в этом цикле, конечно, были исключением из правил. О том, как в реальности складывалась судьба большинства женщин за границей, много и честно писали их современницы — от Тэффи до Нины Берберовой.
Иллюстрация Екатерина Балеевская / Spektr.Press
Из вещей, которые объединяют нас через века: эмоциональная и профессиональная привязка к языку и культуре, которые сложно преодолеть; необходимость заботиться о детях, которая все еще ложится в большинстве случаев на плечи женщин; финансовая и юридическая зависимость от партнера, который в эмиграции может проявить не самые лучшие стороны своего характера (есть исследования, которые говорят о росте домашнего насилия в семьях беженцев; а если один из партнеров рискует потерять визу в случае развода, то у него меньше шансов уйти от абьюза).
И тут в разговор врывается мой внутренний «Тони Роббинс»: ведь, с другой стороны, 100 лет назад и слов таких не знали — «абьюз». Да и вообще, несмотря на ограниченные права и все ужасы эпохи (не надо забывать, что белые эмигранты, едва освоившись в новых странах, оказались в огне Второй Мировой войны), эти женщины выходили на работу и даже строили карьеру, занимались благотворительностью и создавали школы, писали книги и преподавали в университетах, делали научные открытия и находили свое призвание в самых удаленных уголках мира — от Австралии до Бразилии.
Если они все это смогли, неужели мы, со всеми возможностями ХХI века, не сможем?
Тут и зануда, и «Тони» внутри меня приходят к согласию: безусловно, мы сможем гораздо больше, а главное, я уверена, что женские имена не придется с таким усилием отскребать со дна истории. Но это не значит, что для подвигов любого размера нам не нужны поддержка и вдохновение. А когда жизнь и новостная лента похожи на бесконечный февраль, не сдаваться и не бояться становится все сложнее. Хорошая новость заключается в том, что зима все равно однажды неминуемо заканчивается. Как писала Тэффи в 1920 году: «Время мы переживаем тяжелое и страшное. Но жизнь, сама жизнь по-прежнему столько же смеется, сколько плачет. Ей-то что!».
Поэтому сегодня, в первый день весны, я собрала для вас самые вдохновляющие цитаты от наших подруг столетней давности и книги, которые стоит почитать, чтобы узнать больше о жизни белых эмигрантов.
Если они смогли, то и мы сможем.
Иллюстрация Екатерина Балеевская / Spektr.Press
Надежда Тэффи (Лохвицкая)
«Танцевальные номера, позволявшие артистам не обнаруживать своей национальности, исполнялись дамами с самыми сверхъестественными именами: Такуза Иука, Рутуф Яй-яй, Экама Юя. Были среди них смуглые, почти черные, экзотические женщины с длинными зелеными глазами. Были и розово-золотые блондинки, и огненно-рыжие, с коричневой кожей. Почти все они, вплоть до мулаток, были, конечно, русские. С нашими талантами даже этого нетрудно достигнуть. «Сестра наша бедность» и не тому научит», — из рассказа «Время»
«У каждой женщины известных лет (которые вернее было бы называть «неизвестными») бывают такие настроения, когда нужно поднять бодрость духа. А ничто так не поднимает этот упавший дух, как атмосфера любви. Чувствовать, как тобой любуются, как следят за каждым твоим движением влюбленные глаза, тогда все в чуткой женской душе — прибавленные за последние дни два кило веса и замеченные морщины в углах рта — исчезает, выпрямляются плечи, загораются глаза, и женщина смело начинает смотреть в свое будущее, которое сидит тут же, подрыгивает ногой и курит папироску», — из рассказа «Атмосфера любви».
Если к кому и идти за вдохновением в самые черные времена, так это к Надежде Тэффи — главной грустной юмористке белой эмиграции. Ее остроумные рассказы, которые публиковались в русскоязычных журналах от Парижа до Берлина, по-настоящему поддерживали беженцев тех лет. Главными героинями ее очерков часто были именно женщины, про которых она писала с нежностью и с беспощадной честностью — о том, как они работали в русских кабаках, мыли полы в чужих домах, терпели измены мужей, спасали детей и в целом учились выживать. А главное, искали радость, любовь и надежду в самых простых и несерьезных вещах. Большая часть рассказов Тэффи оцифрована и есть в публичном доступе, так что она продолжает вдохновлять и современных эмигранток.
Что прочитать: сборники «Все о любви», «Юмористические рассказы» и вообще все ее произведения, которые найдете в сети. Они короткие, смешные и грустные.
Нина Берберова
«Мне была близка и понятна ее энергия, сила ее живучести, ее дикое отчаянное желание не погибнуть, причем «не погибнуть», как я всегда понимала это выражение, вовсе не значит «не умереть» от голода, холода, бедности и болезней, т. е. не «смерть на скамейке бульвара в чужом городе», о которой позже писал Беккет. Не погибнуть значит не опуститься на дно жизни, не примириться с отсутствием книг, музыки, чистого белья, теплой одежды, с отсутствием вокруг знающих, способных, живых людей. Не погибнуть значило не довольствоваться только теми, кто был выкинут из русской реальности в гремящую счастливым безумием негритянской музыки послевоенную Европу, но искать и найти тех, кто поднялся после революции, гражданской войны, «красного террора», найти доучившихся недоучек, залечивших переломанные кости, тонувших, но добравшихся до твердой земли», — из книги «Железная женщина».
Эти слова Нина Берберова написала о своей знакомой Муре Закревской, одной из самых загадочных и одновременно «живучих» женщин белой эмиграции. Обе они — своего рода «фениксы», раз за разом собиравшие себя по кусочкам из пламени времен. Берберова сумела построить в США карьеру преподавателя и стала одной из главных мемуаристок своего времени. Благодаря ей мы во многом понимаем, как жили женщины в эмиграции в те годы. У Закревской мы можем научиться искусству выживать в любых обстоятельствах, не просто игнорируя общественное мнение и слухи, но и поворачивая их в свою пользу.
Что почитать: «Курсив мой» и «Железная женщина»
Зинаида Гиппиус
Ничто не сбывается.
А я верю.
Везде разрушение,
А я надеюсь.
Все обманывают,
А я люблю.
Кругом несчастие,
Но радость будет.
Близкая радость,
Нездешняя — здесь.
1922 год
В Зинаиде Гиппиус удивительным образом сочеталась неистощимая энергия, с которой она объединяла растерянных эмигрантов в их с Мережковским парижском салоне «Зеленая лампа», и личная многолетняя печаль по поводу отъезда из России. «Я ясно вижу, что выброшена отовсюду и некуда приложить сил, которые у меня еще остались. Нечего и не с кем делать. Странное состояние, для моей природы неподходящее», — писала она Бердяеву в 1923 году. Но грустила Зинаида, в основном, в письмах близким друзьям, а для диаспоры была и ярким лидером, и всеобщей «мамой». Очевидно, что в любой волне эмиграции есть люди, которые становятся, как говорили про Гиппиус, «цементирующим составом» для русского зарубежья. И они очень вдохновляют.
Что почитать: сборник «Чертова кукла», «Дневники», «Живые лица»
Ирина Одоевцева
«Большинство бежавших из России в восторге от берлинской жизни и наслаждается ею. Подумать только — сплошной праздник — магазины, где можно все, что угодно, купить, рестораны, кафе, такси. Чего же еще желать? О стихах здесь будто все и забыли. Трудно поверить, что эти самые люди еще совсем недавно шли по неосвещенным, страшным, ночным улицам, усталые, голодные и озябшие, шли в мороз, под дождем, через весь Петербург, только для того, чтобы в Доме искусств или в Доме литераторов послушать стихи», — из «На берегах Сены».
«И тогда, и после войны Тэффи была очень бедна. Последние годы долго и тяжело болела, но даже перед смертью не теряла своего удивительного дара — чувства юмора. Обращалась к своим знакомым за денежной помощью так: «Прошу в последний раз. Обещаю, что долго не задержусь на этой земле. А вы уж, пожалуйста, дайте сейчас те деньги, которые все равно потратите на цветы, когда придете ко мне на похороны», — из той же книги.
Наряду с Ниной Берберовой Одоевцева была главной женщиной-мемуаристкой белой эмиграции. Будучи рижанкой, она провела большую часть молодости в Петербурге, а после революции и эмиграции успела побывать и в Берлине, и в Лондоне, затем осела в Париже. Одоевцева была тем редким человеком, которому удалось в разгар перестройки вернуться на родину. Она с грустью писала, что, уехав 70 лет назад от революции, она снова оказалась в той же точке. Благодаря ее наследию, мы знаем, как жили главные лица той волны эмиграции — в том числе, именно она запечатлела для нас важные женские истории.
Что почитать: «На берегах Невы» и «На берегах Сены»
Тамара Карсавина
«Удочерившая меня страна, ты великодушна и бесконечно терпима к иностранцам, но в глубине души всегда немного удивляешься, когда видишь, что иноплеменник пользуется ножом и вилкой точно так же, как ты. Ты с готовность прощаешь необъяснимые странности чужеземцев, даже их опоздания к обеду, но ты никогда не примешь чужеземца всерьез до тех пор, пока какой-нибудь заслуживающий доверия поручитель не представит его тебе. Если же представление сделано должным образом, вы не найдете более верной в своих привязанностях страны, чем Англия», — из «Театральной улицы».
Может быть, не самая очевидная героиня среди писательниц и мемуаристок, но именно ее воспоминания — великой балерины Тамары Карсавиной — дают немало вдохновения, а главное, рассказывают о такой важной вехе в жизни эмиграции, как «Русские сезоны» Дягилева, просуществовавшие с 1909 года до самой смерти импресарио в 1929 году. Они дали дорогу к мировой славе сразу нескольким выдающимся танцовщикам и танцовщицам, определили судьбу и международную карьеру Иды Рубинштейн, Анны Павловой, Лидии Лопуховой и самой Карсавиной, которая после революции осела в Лондоне и внесла огромный вклад в развитие британского балета. История Тамары — это десятилетия тяжелой и упорной работы над собой и в профессии, где одного, даже большого, таланта недостаточно, поэтому в ход идут характер и трудолюбие. И это вдохновляет гораздо больше, чем истории случайного успеха.
Что почитать: «Театральная улица»
Иллюстрация Екатерина Балеевская / Spektr.Press